Вихрь

— Может, все же лучше, если ты объяснишь мне, что к чему?

— Только не сейчас.

Она улеглась поближе к костру, поджала колени и закрыла глаза.

* * *

К утру дождь прекратился и сменился туманом. Ветер стих, но за ночь успел сбросить с веток достаточно спелых плодов, чтобы мы смогли позавтракать.

Облачность мешала разглядеть столб дыма, поднимавшийся над Вокс-Кором, но две из четырех черных башен находились так близко от нас, что могли служить ориентиром. Постепенно туман рассеялся, а к полудню растянуло и тучи, и мы услышали шум моря.

При свете дня Трэя разговорилась — наверное, повлияли медикаменты, которые она себе ввела, опять две ампулы. Видимо, они заменяли ей потерянную «Сеть» — тогда я не знал еще, чем она была для Трэи. Тем не менее ее самочувствие ухудшалось, это тоже было очевидно. Как только мы свернули лагерь, она принялась болтать, причем это был не столько разговор, сколько нервный и рассеянный монолог — в былые времена, в совсем других краях, я бы назвал его «кокаиновым». Я слушал ее, не перебивая, хотя половина из того, что она говорила, была для меня бессмыслицей. В те редкие моменты, когда она умолкала, шум ветра в кронах деревьев казался особенно громким.

Она рассказала, что родилась в рабочей семье в далеком подветренном углу Вокс-Кора. У ее матери и отца были нейронные интерфейсы, благодаря которым обоим оказались доступны десятки квалифицированных профессий в сфере «управления инфраструктурой и внедрения новых технических средств». Каста, к которой они принадлежали, была ниже «менеджерской», зато они гордились своей универсальностью. Трэю с рождения готовили к работе в группе психотерапевтов, ученых и врачей, чьей единственной задачей было взаимодействие с выжившими, которых подбирали в экваторианской пустыне. В качестве «терапевта-связного», приставленного лично ко мне (и знавшего ровно столько, сколько можно было извлечь из метрик — имя и дату рождения, а также то обстоятельство, что я исчез в Арке Времени) она должна была владеть разговорным английским, который был в употреблении еще десять столетий назад.

Язык она выучила благодаря Сети. Но Сеть дала ей гораздо больше словаря, целую вторую личность — набор имплантированных воспоминаний, синтезированных из документов двадцать первого века и передаваемых из интерактивного узла, подключенного к ее спинному мозгу сразу после рождения. Она называла свою вторую личность «имперсональной» — не просто внедренным в нее лексиконом, а целой жизнью, с соответствующим контекстом мест и людей, мыслей и чувств.

Основным материалом для создания этой имперсональной личности послужила женщина по имени Эллисон Пирл, родившаяся в Шамплейне, штат Нью-Йорк, вскоре после конца Спина. Дневник Эллисон сохранился в качестве исторического документа, и Сеть синтезировала из записей этого дневника имперсону для Трэи.

— Когда мне нужно какое-то английское слово, я беру его у Эллисон. Она обожала слова и любила их записывать. Скажем, слово «апельсин». Это фрукт, которого я никогда не пробовала и даже не видела, а Эллисон любила апельсины. От нее я получила слово и понятие — нечто округлое и яркое, апельсинового цвета, вот только вкус его мне неизвестен… Но подобные воспоминания опасны. Их приходится держать под контролем. Без нейронных сдержек Сети личность Эллисон начинает давать метастазы. Место моих собственных воспоминаний занимает ее память. Это… сбивает меня с толку. Дальше будет только хуже. Препараты помогают, но только на время…

Трэя много чего наговорила. То, что я понимал, звучало как будто убедительно. Я ей верил, поскольку голос ее звучал очень по-американски, речь была расцвечена выражениями прямиком из дневника Эллисон Пирл — больше им неоткуда было взяться. Получили объяснение и песенка, которую она безотчетно напевала, и ее приступы рассеянности, и то, как она застывала, уставившись в пространство и наклонив голову, словно прислушиваясь к голосу, которого я не мог слышать.

— Знаю, эти воспоминания ненастоящие, это созданная Сетью комбинация фактов давних времен, но даже от одного разговора о них появляется странное чувство, как будто…

— Как будто что?

Она обернулась и впилась в меня взглядом. Наверное, только сейчас спохватилась, что разговаривала вслух. Зря я ее перебил.

— Как будто я нездешняя. Как будто все это — какое- то невероятное будущее.  — С досады она топнула ногой по мокрой земле. — Как будто я здесь чужая. Как ты.

* * *

Перед закатом солнца мы подошли к краю острова. Именно к краю, а не к берегу. Здесь становилась очевидной искусственность этой суши. Оставив позади лес, мы вышли на поляну и приблизились к каменному обрыву. Голая скала уходила вертикально вниз на добрые пятьсот футов. Недалеко, всего в миле от нас, начинался следующий остров архипелага Вокс.

— Жаль, моста нет, — сказал я.

— Мост есть, — возразила Трэя. — Подобие моста. Отсюда он должен быть виден.

Она плюхнулась на живот, подползла к самому краю скалы и поманила меня. Я не очень боюсь высоты, — недаром авиация была в прошлой жизни моей профессией, — но свешивать голову с вертикального уступа даже для меня было не самым приятным делом.

— Там внизу, — показала пальцем Трэя. — Видишь?

Солнце уже садилось, пропасть тонула в сумерках.

Морские птицы, гнездившиеся здесь столетиями вопреки ветрам и дождям, наделали дыр в твердом искусственном камне. Слева вдали я разглядел то, на что указывала Трэя. Острова соединял крытый переход — я увидел только его край у гладкой стены острова. Переход сливался по цвету с морем. От головокружения и странного ракурса глаза его истинный размер трудно было оценить, но, думаю, по нему легко могла бы двигаться шеренга из шести фур, и сбоку бы еще осталось место. При таких колоссальных размерах ни балок, ни ферм, ни тросов, ни других поддерживающих элементов я не увидел — сооружение просто висело в воздухе. У каждого острова архипелага имелась особая система дорог, управлявшаяся с центрального пульта в Вокс- Коре. Было невозможно понять, как держится на весу это средоточение между двумя необозримыми плавучими массами.

— Автоматические грузовики везут по тоннелю сырую биомассу в Вокс-Кор, а фермерам обратно — готовую продукцию, — сказала Трэя. — Пешком по нему не пройти, но попасть на ту сторону нам все равно надо.

— Как мы проникнем внутрь?

— Мы не станем туда проникать. Придется пробираться по наружной стороне.

Мне страшно было даже представлять себе что-то такое.

— В скале вырублены ступени, — начала объяснять Трэя. — Отсюда их не разглядеть. Их сделали, когда все это создавалось, и с тех пор они могли стереться… — Даже сверхпрочный материал, из которого создавались острова, не способен бесконечно долго сопротивляться ветрам и соленой воде. — Нас ждет нелегкая задача.

— Крыша тоннеля выглядит покатой и довольно скользкой…

— Она может оказаться шире, чем кажется отсюда.

— Или уже…

— Все равно у нас нет выбора.

Через час-другой должно было совсем стемнеть, и поэтому попытку перехода пришлось отложить на следующий день.

* * *

Новый лагерь мы разбили на лесной опушке. Я наблюдал, как Трэя делает себе очередную инъекцию.

— Эта штука кажется неиссякаемой, — сказал я, указывая на ее приспособление.

— Самопополнение. Внутри происходит автономный метаболизм. При инъекциях отсасывается немного крови, и она используется как сырье для катализа активных молекул. Действует от тепла тела и естественного освещения. Для тебя было синтезировано средство подавления тревоги. Я получаю нечто другое.

Сам я еще накануне отказался от этих вливаний бодрости, решив самостоятельно справиться со своей тревогой.

— Откуда этот аппарат знает, что ему синтезировать?

Она нахмурилась — такой была ее стандартная реакция при столкновении с понятием, для которого у ее призрачной наставницы Эллисон Пирл не было наготове точного слова.