Вихрь

— Только когда мы туда доберемся, это будет уже не теперешнее Кольцо Миров, — сказала Эллисон.

— Да, пройдут тысячелетия. Невозможно предвидеть, что мы там найдем.

Она посмотрела на лес за окном. Лучи искусственного света тянулись между ветвей, как длинные прозрачные пальцы. Заменявший небо потолок яруса имел цвет кобальта. Ни птиц, ни насекомых, один шелест листьев.

Немного погодя она оглянулась на Турка. Тот коротко кивнул.

— Хорошо, — сказала она. — Летим домой.

* * *

Пока мое физическое тело спало, я создал сферу для Вокс-Кора и для острова под ним. Эта сфера стала нашей границей с внешним миром. Пространство-время искривилось вокруг нас, презрев законы геометрии. Вокс-Кор стартовал с умирающей Земли, как снаряд из пушки, хотя мы этого не почувствовали: я изменил локальную кривизну пространства для иллюзии гравитации. Через несколько часов мы миновали орбиту Урана, потом Нептун.

Турку и Эллисон было любопытно, как протекает наш полет. Я бы с радостью показал им, где мы находимся, но увидеть внешний мир с Вокса стало невозможно: человеческому взору он предстал бы ослепительным потоком синих энергетических сгустков, даже самые длинные электромагнитные волны сжимались и обретали смертоносную силу. Но в моих силах было разбить эти потоки на интервалы, синтезировать волны видимой длины и показать все это Эллисон и Турку в их лесном домике. Результат был захватывающий, но неутешительный. Солнце выглядело тлеющим угольком в черной бездне, Земля почти скрылась из виду. Звезды катились мимо, Вокс-Кор медленно вращался — это остаточное движение я корректировать не стал.

— Как одиноко! — пожаловалась Эллисон.

Со стороны мы представляли бы собой парадоксальное зрелище: горизонт событий без черной дыры, темный пузырь, из которого не выходит ничего, кроме пучков радиации.

Окружавшая нас граница была не просто естественным горизонтом событий. В человеческом языке нет слов, чтобы объяснить принцип ее действия, хотя я ответил Турку на его вопрос, что это одновременно барьер и канал. По нему я поддерживал контакт с гипотетиками. Секунды соответствовали у нас годам, и я ощущал протяженные ритмы галактической экосистемы: пустоты брошенных или умирающих звезд, яркие Кольца Миров (из которых только одно было разведано и заселено людьми), процветающих под опекой гипотетиков, пульсацию активности, исходящую от новообразованных звезд и биологически активных планет.

Во всем этом не было ни души, ни созидания, только бездумные синкопы репликации и селекции, неописуемо прекрасные, но безжизненные и пустые. Экосистема гипотетиков так и будет бурлить, пока не исчерпает все тяжелые элементы, все источники энергии, до которых дотянется. Когда погаснет последняя звезда, машины гипотетиков взорвут гравитационные колодцы предвечных сингулярностей, вся вселенная станет темной и пустой — тогда и сами гипотетики, думаю, прекратят свое существование. Но они, в отличие от людей, умрут, не жалуясь. Их будет некому оплакивать, некому будет наследовать оставшиеся после них развалины.

Мне становилось все труднее вспоминать о нуждах моего органического тела. Я жил теперь в квантовых процессорах в сердцевине Вокс-Кора и все больше переселялся в облако гипотетических схем, окружавших нас и следовавших за нами в нашем падении среди звезд.

Я позволял себе гадать, что будет, когда Турк и Эллисон меня покинут. Куда я направлюсь? Во что превращусь?

* * *

Эллисон сохранила или, быть может, унаследовала склонность своей тезки к писательству. Оказалось, что она записывает все, что пережила, от приключения в пустыне Экватории до гибели Вокского архипелага: старательно выводит слова на белых листах бумаги. Я спросил, зачем ей это, она пожала плечами.

— Не знаю. Наверное, для себя самой. А вообще-то это как послание в бутылке.

Не таков ли и сам Вокс-Кор? Бутылка, плывущая вдали от берегов, ее зеленое стекло поблескивает то на солнце, то под звездами, храня послания от созданий из плоти и крови.

Я посоветовал ей не бросать это занятие и запомнил все страницы, которые она мне показала, то есть записал их на всех доступных мне носителях памяти: не только в своем смертном мозгу, но также в процессорах «Корифея» и в окружавших нас облаках гипотетиков. Настанет день, когда эти слова станут всем, что останется от нее.

Турку я тоже предложил написать о себе, но он счел это бессмысленным. Тогда я согласился на простые беседы. Мы говорили с ним часами всякий раз, когда я отправлял свое смертное тело проведать в их дом в лесу. Я знал о нем все, что было известно «Корифею», включая рассказанное Турком Оскару об убитом им человеке, поэтому он мог говорить, не стесняясь.

— Я превратил изучение Оррина Матера в свою работу. Он с самого рождения был немного свихнутым и прожил почти всю жизнь со старшей сестрой в Северной Каролине. Часто дрался, выпивал, в конце концов сбежал из дому и подался на запад. Когда оставался без денег, грабил магазины, один бедняга из-за него угодил в больницу. Он был далеко не святой. Когда я сделал то, что сделал, то еще ничего о нем не знал. Он был просто бедолага, которому от рождения не шла карта. При других обстоятельствах он мог бы стать совсем другим.

Но разве о ком-то из нас можно сказать иначе?

Я пообещал Турку, что если он изложит на бумаге то, что помнит об Оррине Матере и о Вокс-Коре, то я обеспечу сохранность всего, что они с Эллисон напишут, пока будут живы Вокс и экосистема гипотетиков.

— Думаешь, от этого что-то изменится?

— Только для нас самих.

Турк обещал подумать.

Эти люди, Эллисон и Турк, были моими друзьями, единственными, которые у меня когда-либо были, и мне очень не хотелось с ними расставаться. Потому я и решил сохранить от них хотя бы что-то.

* * *

Экосистема гипотетиков — это лес, густой и совершенно безумный, но это не значит, что необитаемый. Можно сказать, он населен привидениями.

Такие догадки посещали меня и раньше. При всей уникальности моего случая я не первый человек, получивший доступ к памяти гипотетиков. Подсоединиться к ней время от времени пытались марсиане, но потом бионормативное движение поставило крест на всех экспериментах такого рода. Первым человеком на Земле, установившим с ними связь, был Джейсон Лоутон: переживая собственную смерть, он занял соответствующее место в компьютерном пространстве гипотетиков, — возможно, он обитает там и сегодня; однако его способность действовать созидательноочень ограничена. (Сдается мне, это почти что определение призрака…)

Многие инопланетные, не только людские цивилизации искали тропинки в этот лес до нас.

Физически их цивилизации пережили упадок и давно исчезли, но все еще продолжают бродить по этому лесу. Мне их трудно обнаружить, поскольку они зашифрованы, чтобы защитные программы Сети гипотетиков их не идентифицировали и не стерли. Это кластеры оперативной информации, виртуальные миры, существующие внутри базы данных галактических экосистем.

Я чувствую их присутствие, но это и все, что я могу о них сказать. Содержание этих кластеров фрактально распределено и слишком сложно. Зато им присуще подлинное созидание, более того, не только сознательная, но целенаправленная деятельность, влияющая на внешние системы.

Значит, я не один! Правда, эти виртуальные миры чужих цивилизаций так хорошо защищены, что мне никак не удается выйти с ними на связь, и так бесконечно далеки от нас и бесчеловечны, что я, наверное, все равно не понял бы, что они хотят сказать, — если хотят…

* * *

Минул почти год после нашего с Турком разговора, и он без лишних слов вручил мне стопку бумаги с записками о пережитом в Вокс-Коре.

«Меня зовут Турк Файндли, — начиналась его исповедь. — Я расскажу о том, как я жил, когда все, что я знал и любил, давным-давно сгинуло…» Я с чувством поблагодарил его и никогда потом не заговаривал с ним об этом.