Дороги джунглей

…До деревушки Канчияр, где мы надеялись поймать машину, нас провожали человек двадцать взрослых маннанов и множество ребятишек во главе с Питамбараном.

Когда мы проходили одну из окраинных хижин селения, я вдруг услышала доносившийся оттуда горестный плач нескольких человек и невольно остановилась.

— Что здесь случилось, мистер Питамбаран?

— О, в этой хижине год назад умер старик, а сегодня годовщина смерти. По обычаю маннанов, родственники собираются в этот день и плачут над могилой. Вы ведь знаете наверно, что маннаны не кремируют своих покойников, а хоронят в земле.

А где же могила умершего старика? Почему плачут здесь, около хижины?

У маннанов нет кладбищ, и они хоронят умерших рядом со своими хижинами. Чтобы все оставались вместе. Вместе с покойником закапывают и его личные вещи. На похоронах главный плакальщик — племянник, а не сын. Мигом устраивают поминки. Родственники едят только варенный рис. То же меню они должны соблюдать в течение семи дней после погребения. Только вареный рис два раза и день. Это своеобразный обряд очищения. И каждый год плачут по умершему как сегодня.

Мы уже прошли хижину, а горестный плач еще долго слышался нам вслед.

…В Канчияре на деревенской площади стоял король в окружении своих подданных. Как только они увидели нас, то покинули короля и устремились за нами. Король было тоже побежал, но потом, очевидно вспомнив о своем королевском достоинстве, замедлил шаги и остался посреди площади в гордом одиночестве.

ДЛИННЫЕ МИЛИ ГОРНЫХ ДОРОГ

От Тхеккади до Купили — 3 мили

От Кумили до Девиколама — 63 мили

От Девиколама до Муннара — 5 миль

От Муннара до Удамалпета — 54 мили

От Удамалпета до Поллачи — 18 миль

От Поллачи до Парамбикулама — 40 миль

Снова дорога. Мы едем теперь из дистрикта Коттаям в дистрикт Палгхат. От Кумили дорога поворачивает на север. Населенных мест почти нет. С обнаженных гранитных утесов срываются шумные водопады и исчезают в зеленом море зарослей. Кое-где видны хижины, построенные прямо на деревьях: ночью внизу находиться опасно. По обочине горной дороги и по склонам гор тянутся заросли кардамона. Кое-где трава между кустами расчищена. Это кардамоновые плантации. Но в большинстве случаев кардамон растет диким образом. И место это называется Кардамоновы горы.

Перевалив Кардамоновы горы, автобус выезжает к Западным Гхатам. Здесь, на стыке Кардамоновых гор и Западных Гхат, — унылая и мрачная горная долина. Красноватые гранитные скалы, лишенные какой-либо растительности, угрюмо нависают над чахлыми, с жесткими листьями кустами. Не слышно обычного гомона птиц. Мертвая, давящая тишина. Ее нарушает только прерывистый рокот мотора нашего автобуса. На сухой, потрескавшейся от зноя земле не заметно никаких признаков жизни. Ни речки, ни ручейка…

— Место, проклятое богом, — ворчит крестьянин-старик. — Скорей бы уж проехать.

Тоскливо-тревожное настроение овладевает пассажирами. Умолкают разговоры, и только старик продолжает бубнить что-то себе под нос. Наконец автобус минует неприветливую долину. Мрачные, голые скалы остаются где-то позади, и снова в окна автобуса врываются лесная свежесть и птичьи голоса. Дорога идет вверх. Ее ускользающая петляющая лента прижимается к крутым склонам. Обочина дороги отвесно обрывается вниз километра на два. На крутых поворотах, когда исчезает лежащая впереди полоса дороги, кажется, что автобус сейчас сорвется с нее, как с взлетной дорожки, и полетит в сияющую голубую высь или рухнет в бездну.

Мотор надрывно гудит, а дорога все вьется и вьется, спиралью поднимаясь все выше и выше. Каждая миля дается с большим трудом. И эти мили здесь, на горной дороге, становятся нестерпимо длинными. Метры и секунды, метры и секунды, из которых складываются мили и часы. Мили и часы, зависящие от метров и секунд. Опоздал на секунду на повороте — и не хватило метра на обочине. И тогда мили и часы навсегда теряют свой смысл.

Пот покрывает лицо водителя, его большие руки, вцепившиеся в баранку так, что побелели косточки на пальцах, подрагивают.

Вдруг автобус неожиданно останавливается. Водитель выскакивает из кабины и кричит: «Поха!» (пошли).

— Куда? — спрашивают его. — В чем дело?

Но водитель не отвечает. И показывает в низину. Там, среди зарослей тика и бамбука, мирно пасется стадо диких слонов.

― Поха! Поха! — подхватывают пассажиры.

И все мы во главе с водителем устремляемся к низине. Покинутый автобус сиротливо маячит на дороге. А слоны не обращают на нас внимания и продолжают делать свое дело.

Потом все торопятся обратно.

Наконец джунгли немного расступаются, и я вижу изящный мост, переброшенный через ущелье. По дну ущелья стремительно несется горный поток. Перед мостом две надписи. Одна от штата Керала: «Спасибо. Приезжайте к нам опять». Вторая: «Добро пожаловать в штат Мадрас». Автобус громыхает по мосту, и мы въезжаем в штат Мадрас.

На следующий день мы вновь в Керале. В Пирамбикуламе, небольшом поселке, состоящем из нескольких десятков домиков, окруженных лесом, нас встретил мистер Кришна, районный чиновник по делам племен. Это был молодой парень с черной бородкой, с четками поверх клетчатой рубахи и в черном дхоти, которые носят паломники к храму Айяпана. Единственный язык, который знал Кришна, был малаялам. Поэтому проблему местных племен нам пришлось обсуждать на трех языках: малаяламе, который я не знала, тамильском и английском. Выжать что-либо из Кришны оказалось делом нелегким. Он или отмалчивался и отводил глаза в сторону, или отделывался односложными ответами. Тогда я обратилась к Чинмайе.

— Мистер Чинмайя, — сказала я. — Вы уедете сегодня вечером или завтра, поэтому надо найти человека, который хотя бы знал дорогу к кадарам или маласарам. Кришна мне не внушает доверия.

Чинмайя задумался. Потом хлопнул себя по лбу.

— Слушайте, кажется у меня здесь есть знакомый лесничий. Его зовут Вену Гопал. Уж он-то должен знать дорогу. Пойдемте к нему.

Вену Гопал сидел в плетеном кресле в тесном дворике своего небольшого коттеджа. В руках у него был стэк, и он целился им куда-то поверх деревьев.

— Бах! — говорил он. — Хорошо, попали. А теперь сюда. Стэк описал дугу, и Вену Гопал снова сказал:

— Бах!

Рядом с креслом стояла собачонка с задранным хвостом и с интересом смотрела на Вену Гопала и его стэк.

— Что стоишь? — спросил ее хозяин. — Скучно тебе?

Мне тоже. Все лес и лес кругом, а людей мало. Ну, что не отвечаешь?

Собачонка виновато завиляла хвостом. Снова поднялся стэк и нацелился в калитку. Вену Гопал раздул щеки, чтобы снова сказать «бах».

— Пощадите, не стреляйте, — сказала я.

Вену Гопал вскочил в замешательстве и пробормотал:

— О мадам! Чем обязан?

— Ладно, ладно, — вышел из-за моей спины Чинмайя, — принимай гостей.

— Так вы же меня спасли, — засуетился лесничий. — Я сижу тут и помираю со скуки. Слушай, Чинмайя, кроме джунглей, ты здесь ничего не найдешь. Даже паршивого кино нет. Мадам, вы можете себе представить такую жизнь?

— А почему и нет?

— О, это что-то новое. Но скажите, откуда вы?

— Из Советского Союза.

— О господи, что же вы стоите? Садитесь. Я сейчас принесу кресла.

Расставляя кресла, он продолжал говорить:

— Когда человеку двадцать три года и его поселяют одного в джунглях, что ему остается делать?

— Бах, — сказала я.

— Вот именно. Но это тоже надоедает.

— Ну теперь скучать не будешь, — резонно заметил Чинмайя. — Надо помочь.

— Вам? — повернулся ко мне Вену Гопал.

— Мне.

— Что надо — посадить на автобус, устроить с жильем, что же надо?

— Ничего такого не надо. Мне необходимо знать дорогу в поселки маласаров и кадаров.

— И я могу с вами пойти? — оживился Вену Гопал.

— Я бы просила об этом.

— Послушайте, я же знаю здесь все тропинки и дороги. Я вам покажу, как ловят слонов, как охотятся на тигров, как… — лесничий на секунду остановился.