Страница 43 из 58
С моих губ сорвался невольный смешок.
– А теперь у меня есть все основания назвать лжецом вас, Вайл. – Я указал пальцем на Тах. – Почти.
Телохранительница Вайла пожала плечами.
– Можете называть его как хотите. Я всего лишь телохранитель этого человека, а не цензор. Просто не забывайте останавливаться, когда собираетесь сказать острые слова. Острые инструменты – совсем другое дело.
Я посмотрел на Вайла.
– Так что вы говорили?
– Я говорил о лжи, которую мы говорим сами себе, – откликнулся Вайл. – Она наносит самый большой вред. Ведь вы испытываете огромную боль, верно?
– Нет.
– Неужели? – Вайл поджал губы, кивнул и погладил бородку. – Вы помните ваших родителей?
– Конечно, помню.
– Значит, только одного из них, отца. Так?
– Откуда вам это известно?
Вайл сделал нетерпеливый жест рукой.
– Самое главное в вашей лжи – это то, что она безжалостно душит ваше настоящее.
– Любопытно, что вы хотите этим сказать?
– Отлично. Вы отчасти солгали, когда я спросил вас, знали ли вы ваших родителей. Вы ответили утвердительно, хотя знали одного из них. Это должен быть ваш отец, поскольку вы являетесь Зеркалом. – Вайл, видимо, заметил, что мое лицо приняло удивленное выражение. – Вы – Зеркало Второго, вы – его брат-близнец, а Второй «будет выбран отцовской рукой». А теперь давайте продолжим. Ваша мать умерла при родах? Так?
– Так.
– И вот еще что. Ваш брат – он ведь ваш близнец?
– И что из этого следует?
Лем Вайл потер подбородок и смерил меня долгим, изучающим взглядом.
– Вам известно, что он умер – нет, что он был убит? Ваш отец убил его... вернее, позволил убить его? Но все-таки Тайю остался жив, иначе Ищущий никогда не смог бы отыскать того, кого называют Мечом. Однако сейчас вашего брата уже нет в живых. – Вайл отпил из чашки с чаем и продолжил: – Если сложить вместе все, что нам известно, то получается следующая картина – мы имеем дитя, потерявшее мать, которое разлучили с братом-близнецом сразу после рождения обоих. Поскольку отец амританин, то у ребенка должна быть очень смуглая кожа, а сам он воспитан в главной вере Амриты – в духе итарийской религии. Дети часто обзывали его обидными кличками и постоянно избивали. Не понимая истинной роли отца в древнем пророчестве, ребенок обвинял его в том, что это отец является виновником преследований, что он виноват в смерти брата, даже в том, что это отец одарил его смуглой кожей. Поэтому он в самом юном возрасте убежал из дома и стал жить на улице. Сколько вам тогда было лет, Корвас?
– Восемь, – прошептал я.
Вайл печально покачал головой.
– На улице невинного одинокого ребенка поджидают многочисленные кошмары большого города, а вам пришлось бороться за жизнь именно на городских задворках. Для того чтобы выжить, вам приходилось продавать не только тело, но и душу. Для этого вам даже приходилось убивать. На вашем теле осталось немало шрамов, но еще больше их осталось в вашей душе. Пока вы получали их в уличных стычках, ваш отец перестал быть виновным в случившемся. Именно тогда вы обвинили во всех ваших бедах весь мир, всю Вселенную и, таким образом, богов, которые за этот мир отвечают. Вы уверовали в то, что боги вас ненавидят, и желали отомстить им. А как простой смертный может отомстить богам, Корвас?
Я почувствовал, как по моим щекам катятся жгучие слезы. Не важно, какие они – незримые миру или заметные окружающим.
Лем Вайл сумел увидеть то, что таилось за высокой стеной, которую я возвел вокруг себя. Я задумался над последним вопросом. Как же можно отомстить богам?
– Единственный способ, каким я мог ответить на их удары, было убить их единственным доступным мне оружием. Я отказался верить в них.
Вайл кивнул и сказал:
– Это и есть та самая ложь, которая душит ваше настоящее, друг мой.
Я поднялся с кресла, отодвинул его и, не став ни перед кем извиняться, поспешил по лестнице на палубу. Начинался дождь. Поверхность моря под порывами ветра вспенивалась белыми барашками волн. Я стоял на носу корабля, подставив лицо тугим струям дождя, смывавшим слезы с моего лица. Впервые за свои двадцать два года я горько плакал.
ГЛАВА 28
Некоторое время спустя, поздней ночью, когда шторм бросал меня с края на край койки, я обыскал темные углы каюты, которую мне предстояло разделить с оунрийцем Дентаатом. Второй помощник капитана в этот поздний час стоял на вахте, тем самым избавив меня от того неуютного ощущения, которое я испытал из-за особенностей сна моего соседа по каюте. Прежде чем заступить на вахту, он посидел, скрестив ноги, на палубе, не сводя с меня своего немигающего взгляда. Если бы пришлось терпеть его общество в течение еще нескольких часов, то уж лучше сразу отправиться к праотцам.
Я прогнал из головы образ малосимпатичного попутчика, закрыл глаза и попытался заснуть. Однако сон никак не шел. Слова Лема Вайла окончательно лишили меня покоя. Я думал о лжи, которая уродует мою душу. Может быть, я действительно был во всем неправ, но что же я мог по этому поводу сделать? Когда рука выпускает из лука последнюю стрелу, что же хорошего в осознании того, что она была пущена с неправедной целью?
Мне показалось, что из иллюминатора заструился зеленоватый свет. Не одеваясь, я вскочил с койки и прильнул к стеклу. Какое-то мгновение ничего не было видно, кроме белых барашков волн. Вскоре над ними появился бледно-зелёный светящийся туман. Еще мгновение – и он взвихрился, распался на части и превратился в сотню призраков, пляшущих на крыльях шторма.
Я уже однажды видел такой светящийся туман. Мне было тогда десять лет, и я вопреки своей воле обитал в пропахших тухлой рыбой хижинах в местечке Шанти на морском побережье к северу от Искандара. По двадцать часов в сутки я потрошил рыбу вместе с еще четырьмя детьми в рабстве у бессердечного негодяя по имени Хальпус.
Однажды ночью разразился ужасный шторм, от которого, как мне тогда показалось, море Чара буквально закипело. В открытую дверь лачуги Хальпуса я увидел светящихся, туманных призраков, танцующих над волнами. Мои юные товарищи по несчастью заметили, что я что-то рассматриваю в море, оставили свое занятие и тоже стали наблюдать за танцующими, светящимися, призрачными тенями. Увиденное потрясло меня своей неповторимой, захватывающей красотой, и я мысленно воспарил ввысь, прочь от звериной жестокости окружающего мира, воспарил на время, достаточное для того, чтобы вкусить изысканный плод тайны, романтики и приключений.
Неожиданно в дверном проеме выросла фигура Хальпуса. Издав яростный рык, он с палкой в руке набросился на нас. Негодяй и раньше жестоко избивал нас, но всегда только кого-нибудь одного. Все остальные при этом еще усерднее хватались за работу, втайне радуясь тому, что взбучка досталась другому. Однако на этот раз Хальпус избрал объектом избиения всех нас, пятерых беззащитных юных рабов. Мы все вместе дали ему отпор и, не сговариваясь, набросились на него, сжимая в руках острые ножи, которыми потрошили рыбу. Мы вспороли ему брюхо, выпотрошили нашего ненавистного мучителя и засолили его мерзкую тушу в принадлежавшей ему соли. Мы слушали его предсмертные вопли до тех пор, пока он окончательно не затих.
Стоя возле иллюминатора «Шелкового призрака», я вспомнил лица моих тогдашних товарищей по несчастью. Старший из них, паренек по имени Йопо, в ту жуткую ночь утонул в море, пытаясь спастись бегством в маленькой шлюпке. Два моих других товарища – мальчики Киутви и Ласк – три года спустя приговором суда были обезглавлены по обвинению в ограблении какого-то второстепенного государственного чиновника, закончившимся смертью последнего. Девчушке по имени Танза в ту пору было двенадцать. Вскоре она стала торговать собственным телом, предлагая его главным образом богатым старикам. Год назад я случайно увидел ее: она просила милостыню в городских трущобах – беззубая, со сморщенной, нечистой кожей, согнувшаяся под грузом своих тридцати лет. Ее руки тряслись под разрушительным воздействием какой-то жуткой болезни.