Страница 16 из 33
Игнатов и Таранчук попросили Науменко побольше разузнать о составе, а после подобрать место для совершения диверсии.
Науменко имел возможность часто бывать на участке железной дороги, обслуживаемом аварийно-спасательной бригадой. Он знал не только, как и где охраняется дорога, но и обо всех изменениях на ней. Григорий не раз указывал командирам лучшие места для совершения диверсий, советовал, как незаметно подойти к железной дороге. И диверсии у Игнатова всегда проходили удачно. Группа подрывала состав, потом на это место немцы высылали аварийно-спасательную бригаду, и отряд получал точные данные об уроне, понесенном фашистами.
Григорий подсказал Игнатову, что лучшее место для диверсии — перегон между станциями Красный Берег и Малевичи. На участке, кроме патрулей, охраны нет, единственная трудность — подход к дороге: местность открытая, безлесная.
— Вряд ли там фашисты нас будут ждать, — сказал Игнатов.
Ночью шестого июля сорок третьего года он с группой, в которую входили Николай Рослик, Сергей Храпов, Алексей Плетнев, Иван Дашковский, Николай Брюшко и Федор Говор, отправился на диверсионную операцию. Удачно преодолели реку Добысну — мост оказался неохраняемым — и подошли к железной дороге. Не видно ни зги. Но все же участок, где насыпь была покруче, подобрали. В придорожных кустах залегли. Казалось, ничего-то на свете не было, кроме этой темноты. Немного подождали. Игнатов с Брюшко уже взобрались было на полотно, чтобы поставить мину, как со стороны станции Малевичи послышались шаги и собачье поскуливание… Прислушались. Бесшумно скатились с насыпи, отползли к своим, затаились. Шаги приближались. Изредка вспыхивал луч карманного фонарика, шарил по шпалам. Это был патруль — два автоматчика с собакой. Дойдя до того места, где только что находился Игнатов с товарищем, собака громко залаяла и, натянув поводок, потащила немцев к кустам.
«Учуяла, подлая!» — выругался Игнатов и приготовил автомат. Не хотелось открывать огонь, но…
На насыпи вновь вспыхнул карманный фонарик, его тусклый луч пошарил в вязкой темноте и, не достав до кустов, погас. Немец потоптался на месте, резко дернул собаку, отчего она жалобно заскулила, и пошел дальше. Когда шаги наконец затихли в ночи, бойцы облегченно вздохнули: «Пронесло!» Игнатов с Брюшко еще немного выждали и опять поползли к насыпи. Брюшко быстро выкопал лунку, Игнатов поставил мину, тщательно ее замаскировал, припал ухом к рельсу: он еле слышно вибрировал.
— Идет от Красного Берега!
Отползли в кусты, немного переждали там и пошли прочь от железной дороги, чтобы избежать столкновения с фашистами.
Услышали взрыв, скрежет металла, увидели пламя, вздыбившиеся вагоны и заторопились на базу…
Григорию Науменко в ту ночь спать почти не пришлось. Едва сомкнул глаза, как с улицы донесся шум машины. Затем — беспокойный стук в дверь.
Оказалось, за ним приехал сам начальник аварийно-спасательной бригады лейтенант Юган.
— Быстро собирайся! — приказал он.
Такие вызовы были далеко не редкими, к ним привык сам Григорий, привыкла и его семья. Вызов ночью — значит, где-то опять поработали партизаны.
О том, что причиной вызова является диверсия группы Игнатова, подумал лишь тогда, когда машина поехала в сторону Малевичей. Место диверсии было плотно оцеплено, но подходить к составу под откосом фашисты не решились.
По приказу Югана Науменко тут же подключил телефон к линии. Прибывший на место происшествия жандармский офицер приказал ему пройти к железной дороге и осмотреть состав.
У Науменко мелькнула страшная догадка; пошел, а тревога не оставляла. Это был тот эшелон, который он видел в тупике крахмального завода. Возле разрушенных вагонов валялись какие-то баллоны: большие — голубого цвета и маленькие — коричневые. Кое-где трава присыпана белым порошком. Из-под перевернутой платформы, на которой стоял зенитный пулемет, слышались стоны…
У Науменко защипало глаза, они заслезились, началась тошнота. Григорий повернул обратно, сделал несколько шагов — и замер. «Черт возьми, надо было собрать немного порошка. Теперь уже поздно!..»
Жандармский офицер, выслушав Науменко, приказал ему надеть противогаз и попытаться спасти оставшихся в живых немцев.
Радость захлестывала Науменко, но он сдержался.
Под обломками вагона Григорий нашел прорезиненную сумку и торопливо стал складывать в нее пакеты с порошком серого и белого цвета; положил и маленький баллон (большой было просто не унести), противогаз, прорезиненную накидку. Он торопился — уже светало, гитлеровцы могли заметить, что он занимается не тем, чем приказано. Наполнив сумку, он вытащил из-под платформы немца, который не подавал признаков жизни, и поволок его к командному пункту. У кустов остановился, чтобы спрятать сумку и передохнуть.
Наконец к месту крушения прибыл специальный поезд с эсэсовцами и группой солдат в защитной одежде. Полицейских, стоявших в оцеплении, сняли. С ними отпустили домой и Науменко, почувствовавшего себя совсем плохо.
Едва добрался до постели, как забылся крепким сном. Родители, помня о ночном вызове, не тревожили сына. Целые сутки проспал он, а когда проснулся, сразу же вспомнил про сумку. Он спрятал ее далеко от железнодорожного полотна, но душа болела — кто их, фашистов, знает, может, вздумают прочесать прилегающую местность.
Голова болела отчаянно, но делать нечего — надо идти на работу. Он рассчитывал, что Юган непременно пошлет его на линию, к месту диверсии, как это делал всегда.
Так и случилось. Стоило Науменко появиться в конторе, Юган тут же выписал ему специальный пропуск и немедленно отправил осматривать участок телефонной проводки под Малевичами.
— Ты есть честный работник, — сказал он вдогонку.
Место диверсии Науменко не узнал. Со времени взрыва прошло немногим более двух суток, но искореженных вагонов и паровоза, рассыпанных порошков, баллонов не было и в помине. Поврежденные рельсы и шпалы заменены новыми. И вдобавок ко всему вдоль железнодорожного полотна выросли дзоты.
Часовой, остановивший его, тщательно проверил документы, осмотрел тяжелую сумку с инструментами…
Повреждений на телефонной линии вроде бы не было. Делать здесь нечего. Но в кустах оставалась сумка.
И Науменко приступил к работе. Нацепив кошки, стал залезать чуть ли не на каждый столб. Насвистывая задорный мотивчик, он менял изоляторы, которые еще долго могли служить, подтягивал провода. Он работал и все время думал, шарил глазами по земле, а когда наконец сверху увидел серенький краешек, чуть не вскрикнул: «Цела, родимая!»
За два раза содержимое сумки перенес в безопасное место и там спрятал. Часовые больше не проверяли его, видели, как старательно он работал, и, очевидно, думали, что в деревню действительно ходил передохнуть и подкрепиться.
К Игнатову Науменко пришел на следующий день.
По рассказу связного командир группы написал справку о совершенной диверсии, ее последствиях и вместе с трофеями отправил на базу в отряд. Нести трофеи, уложенные в вещмешок, поручили Геннадию Девятову, Николаю Ежову и Аркадию Зарубе. Бойцам предстояло пройти около двухсот километров. Отправляя их в дальний путь, ни Игнатов, ни Таранчук не знали, какие злоключения выпадут на их долю.
За десять дней бойцам удалось пройти около ста пятидесяти километров, миновать реки Олу, Березину, Ипу, Вишу, порядком изодраться, наголодаться. Шли кружным путем, по непроходимым болотам, лесным чащобам, далеко в стороне оставляя человеческое жилье. Через особенно трудные участки проходили ночью. Наконец выбрались в партизанскую зону. Выбрались — и вздохнули облегченно. Теперь до базы рукой подать, а если учесть доброе отношение населения к партизанам, то и вовсе почти дома.
Тем не менее они торопились. В первой же свободной от фашистов деревне поели, раздобыли лошадь и дальше поехали, дав возможность отдохнуть в кровь истертым ногам. Ехали осторожно, ни на минуту не забывая о возможности неожиданной встречи с карателями. В попадающихся на пути селениях выспрашивали надежных людей о том, что делается в соседних деревнях, и лишь когда убеждались, что кругом все спокойно — карателей поблизости нет, — ехали дальше…