Страница 2 из 59
— Ну что ж, можете и половить. Возьмите мои удочки. Я тоже ушицы отведаю.
Еще не дошли мальчики до запруды, как затарахтела выехавшая со двора телега. Астафьев посмотрел на закатное солнце, прикинул: до темноты осталось часа два.
Рыба ловилась хорошо. Ребята даже не заметили, как вернувшийся домой мельник пришел к запруде. Поднял из воды кукан, посмотрел на улов. Нанизанные на бечевку, извивались плотвички, подлещики, несколько язей.
— На уху будет, — промолвил хозяин и отошел от ребят.
«Так оно и есть, — подумал Саша. — Недалеко он, значит, ездил с хлебом, если меньше чем за два часа обернулся». Обратил внимание и на хозяйские сапоги, замазанные грязью по щиколотку. Мельник обмывал их тут же, на берегу.
«В лесу был, только там плохая дорога», — решил Саша.
Через пять дней хозяйка снова собралась печь хлебы. Как только принесли в избу муку, Саша стал отпрашиваться на завтра в лес по грибы. Осень в том году была грибная. Мельник, видимо, и сам не очень хотел, чтобы мальчишки видели, как увозят хлеб, и разрешил им отправиться в лес, только посоветовал идти за деревню. По его словам, самые грибные места не за речкой, а в противоположной стороне. Дал мальчишкам две корзины.
Еще раньше Саша заметил, что хозяйка частенько сушит грибы. В лес не ходят, а грибы сушат. Интересно. Он хотел даже спросить, кто же их собирает. Но мельничиха сама объяснила: «Грибочки-то нам помольщики в благодарность приносят. Хороши, а?»
«Черта с два, привезут тебе что помольщики в благодарность, — подумал Саша, — Послушала бы, как они вас ругают за то, что дерете с них три шкуры. Бандиты это вам за хлебушко грибочками расплачиваются».
На следующий день с утра мальчики ушли в лес за деревню, как и велел мельник. Грибов и вправду было много. К вечеру Саша предложил приятелю опорожнить полные корзины на укромной полянке и идти собирать снова. Коля согласился. Как только Саша оказался в лесу один, он опрометью бросился по направлению к дому мельника. Вот-вот хозяин должен повезти хлеб. Но когда Саша выскочил к реке, сообразил, что на мост выходить ему никак нельзя — могут заметить с мельницы. Раздумывать было некогда. Он быстро разделся, сложил в корзину свою одежонку и вошел в речку. Вода была ледяная, и, как назло, речка в этом месте оказалась глубокой. Ширина всего-то две сажени, а дна не достать. Плыть с корзиной было неудобно — пока добрался до другого берега, промочил всю одежду.
Саша выбрался из воды, натянул на себя мокрые штаны и рубашку и едва успел но кустам подобраться к мосту, как появилась телега. На этот раз лошадьми правил один из работников мельника. Крадучись, прячась за деревьями, росшими вдоль дороги, Саша прошел за телегой примерно с километр. Лес неожиданно расступился, и взгляду мальчика открылся хутор. Подходить близко Саша не рискнул, стал наблюдать издали. Заметил, как из дома, к которому подъехала подвода, вышли несколько мужчин. Работник поздоровался с каждым из них и вошел в дом, а мужчины принялись разгружать хлеб.
Отработав оговоренные полмесяца, мальчики получили расчет. Когда они вернулись в Москву, Саша тут же доложил о выполнении задания. Вскоре преступники были пойманы.
В 1922 году Астафьеву неожиданно пришлось расстаться с уголовным розыском — его перевели в окружную транспортную Чрезвычайную комиссию. Как ни обидно, но там его оставили на прежней должности: нельзя было назначить семнадцатилетнего мальчишку комиссаром ЧК — возрастом не вышел, хотя опыт работы в розыске, так необходимый оперативному работнику, Саша уже приобрел.
В июне того же года Астафьеву впервые в жизни довелось участвовать в перестрелке. Правда, из своего «смит-вессона» он стрелял всего лишь в окно подвала, не видя преступников. Зато те хорошо видели Сашу — их пули совсем близко просвистели над головой мальчика.
Все это случилось там, где сейчас к станции метро «Проспект Маркса» примыкает детский театр. В те годы здесь находился продуктовый склад кооператива. Банда из девяти человек совершила на него налет. Не успели преступники захватить деньги и продукты, как их окружили конная милиция и сотрудники МУРа. Налетчики спрятались в подвале и стали отстреливаться. На помощь МУРу прибыли сотрудники транспортной Чрезвычайной комиссии. Комиссары ЧК заметили, что Астафьев старается быть в самом пекле, и отправили его в тыл — на Театральную площадь. Сами же ринулись в подвал, забросали преступников гранатами, вынудили их сложить оружие и сдаться. Благодаря смелости чекистов восемь бандитов были взяты живыми.
Вскоре начальника Саши перевели в Петроград. Он взял с собой и Астафьева — понравился ему этот смышленый юноша. Словом, новый, 1923 год Астафьев встречал в городе на Неве.
Тяжелое было то время для страны. Для уголовного розыска и ЧК, естественно, тоже. В помощь петроградским чекистам из Москвы на борьбу с бандитизмом прибыла бригада Всероссийской чрезвычайной комиссии: чтобы до поры до времени сохранить приезд бригады в тайне от местного преступного мира, московских гостей разместили на частной квартире на Моховой улице. Для поручений к москвичам прикрепили Астафьева. Раздобыли для него школьную форму, и новоиспеченный «гимназист» легко и ловко выполнял любые поручения. Астафьев незаметно выследил бандитское логово на Николаевской улице, и бригада Вуля вместе с петроградскими коллегами без единого выстрела захватила преступников.
Засады, облавы, обходы на петроградских улицах и в переулках были самым обычным и постоянным делом. И с каждой новой операцией рос опыт Астафьева, крепли профессиональные навыки.
В 1927 году Астафьева призвали на службу в армию. Он остался верен себе и пошел служить в пограничный отряд на тревожную в то время западную границу. Три с лишним года службы на границе стали для Саши отличной школой. Здесь он закалился физически, расширил свои политические знания.
В июне тридцатого года Астафьев снял пограничную форму и меньше чем через месяц в Москве в МУРе надел новую — милицейскую. Астафьев просился в самое боевое отделение — по борьбе с бандитизмом, убийствами и вооруженными разбоями, но руководство решило иначе и направило его работать туда, где боролись с хищениями социалистической собственности. В то время еще не родилась специальная самостоятельная служба, которая бы занималась этим видом преступлений.
Начальник отделения встретил Астафьева чуть настороженно. Сразу же после знакомства достал из своего письменного стола пару отличных кожаных подметок, протянул новому сотруднику, попросил посмотреть их и сказать, что Александр о них думает.
Даже беглого взгляда на кожу было достаточно, чтобы понять, что она не совсем обычная. С одной стороны подметка блестела, как отполированная, и была явно покрыта каким-то веществом. Причем блеск был не кожаный, а металлический, словно подметку специально терли о металл. Астафьев повертел в руках загадочные подметки и даже понюхал. Пахли они машинным маслом. Саша сразу же сообразил, в чем дело. Вернул начальнику подметки и как ни в чем не бывало заявил, что они вырезаны из приводного ремня.
— Вот, вот, — улыбнулся начальник отделения, — не зря, значит, мне тебя нахваливали. Вижу, что ты по по своей натуре сыщик. Так вот, дорогой мой бывший пограничник, иди к секретарю и забери все материалы о хищении этих самых приводных ремней. Мы их покупаем на валюту за границей для нужд предприятий, а их разворовывают. Ты же знаешь, что без этих приводов ни один станок не работает. Изучи и доложи свои соображения. Думаю, два дня тебе хватит.
В первую ночь Астафьев изучил все взятые в МУРе материалы. Потом два дня бегал по Москве со старыми ботинками и туфлями, пристраивая их то чистильщикам, то сапожникам. На третий день у него в плетеной корзинке лежало девять пар отремонтированной обуви. Правда, ему пришлось не только собрать все домашнее старье, но и потрясти соседей. На оплату ремонта он истратил почти все имевшиеся у него деньги, но зато вся обувь была подбита такими же подметками из приводных ремней. В каждой паре туфель лежала бумажка с адресом чистильщика или мастерской и полными сведениями о мастерах.