Страница 15 из 35
А как бы действовал он, Цыганков, очутившись в подобном положении?
— Что молчишь? — спросил Кошелев.
— О Митьке думаю.
— Я тоже, — признался Павел.
ОТ ЛИЦА СЛУЖБЫ…
Лейтенант не мог смотреть Александре Дмитриевне в глаза. Уже давно миновали все сроки, а ребята не возвращались. «До Карповки рукой подать, давно уже пора им дома быть», — говорила мать, а глаза ее, зоркие и тревожные, испытующе вглядывались в лицо Ивана Васильевича. Шестеренко, Покровский и Михайлушкин тоже приставали с расспросами.
Ночь выдалась беспокойная. Фашисты методично, через каждый час, обрушивали на хутор и окрестности огневой шквал. На правом берегу трещали пулеметы. Лейтенант уснул лишь на рассвете. Не успел он забыться, как его разбудили. Еще не открывая глаза, on привычно потянулся за автоматом, но тут услышал чей-то радостный возглас: «Вернулись! Наконец-то!» Иван Васильевич вскочил и увидел перед собой Цыганкова и Кошелева.
— Чертенята вы этакие! — обнял он ребят. И где пропадали, мы извелись тут все.
Через полчаса ребята сидели в землянке комбата и докладывали о своих похождениях. Командир внимательно изучал документы, доставленные юными разведчиками.
— Да, для штаба армии эти бумаги — настоящая находка, — сказал он. — А в пакете, который вы везли в Боковскую, знаете что? Распоряжение, чтобы вас допросили с пристрастием. Ваше счастье, что ускользнуть удалось. Молодцы, ребята! Благодарю за отличную службу. А теперь — быстренько по домам, успокойте своих…
Радостные выбежали Цыганков и Кошелев на улицу. И сразу же столкнулись с Покровским, Шестеренко, Михайлушкиным…
— Ребята! — позвал Иван.
Те не ответили, сделав вид, что ничего не слышат.
— Ну, здорово, что ли! — подошел к ним Иван и протянул руку.
Егор потянулся к нему, но Миша Шестеренко так посмотрел, что Егор тут же отошел в сторону.
— Да вы чего? — удивился Иван.
— Ничего. Не надо нас за дураков считать и за сетями посылать. Могли сразу сказать, в чем дело. Тоже — друзья!
— Вот что! — вспомнил Иван. — Так мы при чем? Мы же сами не знали.
— Ну и катитесь от нас, — разозлился Михайлушкин. — Подумаешь, герои! Секретики завели. Пошли, ребята, — позвал он остальных.
— Да ты что, взбесился? — двинулся к нему Кошелев. — За такие штучки…
— А ну дай!
— И дам!
— Попробуй!
— Ребята, ребята, бросьте вы! — успокаивал их Покровский.
Иван понимал обиду друзей. Но ведь, честное слово, они не виноваты. Да и не думали они скрываться от дружков. Так получилось. Армия. Служба. Крепкая дисциплина.
— Ну не злитесь, ребята, — примирительно сказал он. — Мы-то с Пашкой ни при чем. В следующий раз могут вас послать, и мы ничего не будем знать.
— Все равно друзья так не поступают, — еще не остыв, но уже более миролюбиво проговорил Михайлушкин.
— Так ведь дисциплина, — убеждал Иван. — А нам запретили кому-нибудь рассказывать. Эх, да бросьте вы! Не до этого сейчас! Немцы рядом…
Он повернулся и пошел к дому. Павел за ним. Остальные в нерешительности переглянулись и тоже двинулись за Цыганковым. Мир был восстановлен.
Через несколько дней, перед самым рассветом, Цыганкова разбудил гул автомобильных моторов. В одних трусах Иван выскочил на крыльцо. Вся улица была забита грузовиками и подводами. С других улиц тоже доносился шум. Шоферы расставляли машины по дворам. В Калач прибыла новая воинская часть.
Цыганков побежал за новостями к лейтенанту. Иван Васильевич уже давно не спал, был бодр и весел.
— Маловато нас было до сегодняшнего дня, — говорил он. — А теперь, тезка, пускай фашист только сунется. Вон какая сила теперь в Калаче. Кровавой юшкой гады умоются.
Мимо проскочила открытая легковая машина. Рядом с шофером Иван увидел командира с четырьмя «шпалами» в петлице.
— Это наш новый начальник гарнизона, — пояснил лейтенант. — Толковый дядя, говорят.
Иван еще плохо разбирался в этих воинских ступеньках — батальон, полк, дивизия, корпус. Прибыла большая часть. И если ею командует полковник, то, наверно, это полк. А, может быть, дивизия? Спросить об этом у Ивана Васильевича? Да разве он скажет?
Днем мать послала Ивана с каким-то поручением к знакомым на соседнюю улицу. У калитки стоял часовой. Узнав, к кому идет Цыганков, пропустил его.
Выполнив наказ матери, Иван уже собрался уходить. В передней семилетняя девчушка ему доверительно сообщила:
— А у нас, знаешь, какой большой начальник теперь живет? У-у!
И тут Цыганков увидел того полковника, которого заметил в машине утром, когда разговаривал с лейтенантом. Сейчас полковник был без гимнастерки, в майке. Он вышел из другой комнаты не один, с ним был Иван Васильевич, как всегда, подтянутый, стройный, с белоснежным подворотничком на гимнастерке. Увидев Цыганкова, лейтенант улыбнулся:
— Вот он, легкий на помине, тезка мой.
Полковник тоже улыбнулся и протянул широкую ладонь Ивану:
— Давай знакомиться, юный разведчик. Полковник Ильинов. От лица службы объявляю благодарность тебе и твоим хлопцам. Молодцы, ничего не скажешь. Вы можете идти, товарищ лейтенант, — сказал он Ивану Васильевичу, и тот, щелкнув каблуками и весело подмигнув Цыганкову, вышел. — А ты, Ваня, подожди, поговорить хочу с тобой.
Когда они сели на скамейку у окна, Цыганков подумал: «Сейчас полковник скажет: «Вот тебе новое задание». Но Ильинов почему-то молчал. Иван терпеливо ждал, пока полковник начнет разговор. Но тот, вместо того, чтобы говорить о делах, начал совсем о другом. Обнял Ивана за плечи, глубоко вздохнул.
— Гляжу я на тебя, Ваня, и своего Володьку вспоминаю. Он такого же возраста, как и ты. В Воронеже сейчас, у родичей. А война и туда докатилась… От дочери тоже вестей нет, в армии она у меня.
Полковник крепко потер лоб ладонью, словно стряхивая грустные мысли.
— Ну-ка расскажи о своих дружках, о себе.
Слушал внимательно. А когда Цыганков закончил рассказ, спросил:
— А как у вас дома с продуктами? Может, подбросить чего-нибудь?.
С продуктами было туго, но Иван постеснялся признаться в этом.
На прощание Ильинов сказал:
— Вот и познакомились. Если что надо — заходи, помогу.
Иван вышел, неудовлетворенный разговором: задания-то полковник не дал!
КАТЯ И ТОНЯ
Солнце еще не поднялось. Над Доном, словно пар над огромным котлом, поднимались облачка утреннего тумана. Тишину нарушало кукареканье петухов; где-то на дальнем дворе ржала лошадь; у вокзала какой-то незадачливый шофер заводил машину: мотор ревел, странно всхлипывая, и снова смолкал.
Правый берег, невидимый за туманом, молчал. «Может быть, фрицы ушли? — гадал Цыганков. — Наперли на них наши откуда-нибудь с фланга — они и драпанули».
И словно в ответ на его мысли на правом берегу гулко застрекотал пулемет. «Нет, сидят гады. Разве они уйдут!»
— Мальчик, не скажешь, где тут штаб разместился? — отвлек Ивана от размышлений женский голос.
У калитки стояли две девушки, почти девчонки, самое большее — года на два старше Ивана. Одна из них, та, что задала вопрос, — невысокая, полная, глаза бледно-голубые, почти бесцветные, нос вздернут, — была одета в полинявшее ситцевое платье и держала в руках пузатую хозяйственную кошелку. Другая — высокая, тонкая, похожа на грузинку: нос с горбинкой, влажные карие глаза, черные волосы собраны на затылке в короткий пучок — была в посеревшей от пыли кофте и черной помятой юбке.
«Что за птицы? — разглядывал их Иван. — На хуторе я таких не встречал. Наверно, пришлые. «Мальчик» — это только в городе так называют ребят».
— А зачем вам штаб? — спросил он.
— Нужен, если спрашиваем.
— Откуда будете-то?
— Из города.
— Это я и так понял, без объяснения.
Девушки переглянулись и почему-то засмеялись.
— Кто такие? — продолжал Цыганков строгий допрос.
— Меня зовут Катей, — сказала толстушка, — а ее — Тоней.