Стать человеком

Однако школьники не обратили никакого внимания на его призыв.

Эндре остановился возле раскрытых ворот. Наблюдая разгрузочную суматоху, он даже о дожде позабыл. Усатый переходил от одной группы к другой, кому-то отдавал распоряжения, кого-то утешал. На какое-то мгновение Эндре увидел Доци, но тут же его. загородили большим шкафом.

Пожилая женщина в платке заламывала руки и тихонько ойкала, будто молилась:

— Ой, боже! Ой, господи!..

На нее никто не обращал внимания: каждый занимался своим делом.

И снова во дворе появился усатый. Он взял плачущую женщину под руку и принялся утешать:

— Перестаньте, тетушка Мари... Никакой беды не произошло... Войдите, чайку горяченького попейте...

Эндре подошел ближе, поискал глазами Марику, но ее нигде не было.

Из машин продолжали выгружать столы, стулья, посуду, постели, подушки и тащили все это в здание школы. Зрелище было довольно печальным. Можно было подумать, что идет театральная репетиция или же снимается массовка будущего фильма о великом переселении народов. Не хватало только «юпитеров» с их мощными лампами да начальственных окриков режиссера-постановщика...

Дождь шел не переставая, а люди, сгорбившись под тяжестью вещей, продолжали разгружать машины. С одного из грузовиков две женщины снимали кухонный шкаф. Они стояли внизу, поддерживая нависшую переднюю часть шкафа, а молодой мужчина с кузова автомобиля помогал им.

— Ну, еще раз взяли! — командовал он. — Еще раз! Бабоньки, одновременно поднимайте!..

— Да не могу я! — взмолилась одна из женщин, по морщинистому лицу которой градом катил пот. — Подожди, Дани, дай передохнуть минутку... Я больше не могу...

— Ладно, мама, — сказала ей женщина помоложе, — я одна подниму. Медлить нельзя, а то все промокнет...

Эндре оттеснил старушку и взялся за край шкафа.

— Спасибо... — благодарно вымолвила молодая женщина.

Он подставил под шкаф спину и взвалил его на себя. Шкаф оказался на редкость тяжелым, будто в него кирпичей наложили.

Эндре таскал мебель почти до полудня. И, как ни странно, физическая работа немного взбодрила его. У него не было времени даже спокойно покурить, его нижнее белье и гимнастерка промокли насквозь от дождя и пота, но он был доволен. Дважды он сталкивался с директором Доци. Они тепло поздоровались, но поговорить так и не смогли — ни у того, ни у другого ни одной свободной минуты не было.

Директор занимался распределением людей по классам и расстановкой мебели. Школьников же он приказал увести в большую классную комнату, где они находились под присмотром тетушки Аннуш.

Словно полководец на поле боя, он ставил перед каждым определенную задачу. Амалия Чутораш составляла списки переселенцев, записывая необходимые данные. Магда Фабиан хозяйничала на кухне — она готовила обед на всех. Жигмонд Вираг превратился в заправского квартирмейстера, который пытался установить порядок, чтобы внесенная в классы мебель не мешала людям ходить. Классы простынями и одеялами были поделены на сектора, в каждом из которых расположилась одна семья. Затем Вираг начал принимать меры по соблюдению элементарных норм санитарии и гигиены, что оказалось делом непростым, так как многие переселенцы протестовали против прививок.

Эндре все это казалось непривычным. Да он, собственно, впервые столкнулся с людским горем.

— Где Марика? — спросил он у директора.

— На плотине, — ответил тот, отпирая свой кабинет. — Входи.

Войдя в кабинет, Эндре сразу почувствовал, как приятно растекается но всему телу тепло.

— Ничего, все обойдется, — заговорил Доци, подходя к шкафу. — Люди у нас умные — поймут. Снимай гимнастерку да высуши ее около печки. Я потому и натопил так сильно, что сам простужен. Садись поближе!

Эндре не заставил его повторять приглашение дважды. Сняв с себя гимнастерку, он повесил ее на спинку стула, пододвинув его поближе к печке.

— А теперь, сынок, опрокинь-ка вот эту рюмашку — сразу согреешься. Эту палинку я сам гнал. Если придется не по вкусу — скажешь, а если понравится — еще налью.

— Хороша! — похвалил Эндре, возвращая рюмку директору. После второй юноша немного согрелся и опять спросил: — А когда Марика ушла на плотину?

— Должно быть, на рассвете. Всех комсомольцев мобилизовали на борьбу с наводнением. Положение в районе сложилось серьезное, а тут еще этот ливень... За ночь уровень реки поднялся на восемьдесят сантиметров. Не река, а черт знает что... Как твой отец?

— Думаю, он уже уехал.

— А ты хотел увидеть Марику?

— Я ведь в отпуске. Мы условились с ней встретиться сегодня.

— Может, она уже дома, — предположил директор. — Ты знаешь, где она живет?

Эндре кивнул и задумчиво уставился в окно, за которым по-прежнему лил дождь. «Что же теперь делать? Искать Марику по всей плотине? А если встречу ее, что я ей скажу? «Бросай все, и пойдем со мной»? Сколько бед принесло это наводнение...»

— Ты где обедаешь?

— Пока не знаю. Хотел пообедать с Марикой.

— Пообедай с нами, все равно в такую погоду никуда не денешься.

Эндре принял предложение Доци. Жена директора прямо растрогала его своим радушием, и в их обществе он позабыл о всех своих неприятностях. Даже солдатская служба уже не казалась ему такой трудной, как раньше. Он позабыл и о Бегьеше с его постоянными придирками, и о холодной спальной комнате, и о том, что послезавтра вечером кончается его краткосрочный отпуск. Постепенно он разговорился и на задаваемые вопросы отвечал не коротко, как обычно, а довольно обстоятельно.

Хозяйка дома живо интересовалась «секретами» кино: правда ли, что такой-то киноактрисе исполнилось пятьдесят, а такой-то актер разводится с очередной супругой? Затем она проявила любознательность — стала расспрашивать, как вообще снимаются фильмы.

После обеда словоохотливая хозяйка покинула мужчин, выставив перед ними бутылку сухого вина. Однако спокойно посидеть им так и не удалось, потому что зазвонил телефон.

Разомлев после сытного обеда, Эндре сидел в кресле с закрытыми глазами и думал, что не так-то уж плоха жизнь в провинции, если рядом с тобой вот такая любящая супруга. Счастлив ли с ней Доци? Человек он интересный, но немного странный: говорит мало, больше улыбается, да и то как-то неестественно. Эндре невольно вспомнил вчерашний вечер, на котором Доци тоже все время молчал, и решил обязательно спросить, почему он так рано ушел...

— Я думал, что все самое страшное позади, — сказал Доци, возвращаясь в комнату, — но проклятый дождь по-прежнему льет как из ведра. — Директор сел напротив солдата, выпил бокал вина и продолжал: — Вчера твой отец сильно перебрал. Не понравился он мне что-то...

— Что напился — это еще полбеды, а вот что болтал лишнее — это плохо. Но вы, товарищ Доци, этих речей уже не слышали, потому что к тому времени и след ваш простыл.

— Без меня там прекрасно обошлись...

— Поэтому вы и ушли?

— Поэтому и еще по другой причине. — Директор снова наполнил бокалы вином. — Я стар, а в старости кое на какие вещи начинаешь смотреть по-иному. Было время, когда и я мечтал перевернуть весь мир, а позже пришел к выводу, что сделать это не так-то просто.

— Мне кажется, современный мир заслуживает того, чтобы его уничтожили, — заявил Эндре. — И это время не за горами. Идеи, какими бы хорошими они ни были, не смогут улучшить человечество, уничтожить войны, голод и нищету, если за них не драться по-настоящему.

— И коммунистические идеи тоже? — улыбнулся Доци, с любопытством глядя на Эндре.

— Пропагандистам этих идей приходится еще труднее, потому что их противники заметно активизировались, они используют в своих целях малейшие просчеты коммунистов. А просчеты, к сожалению... Взять хотя бы моего отца или Чонгара... Как они вели себя вчера, как поносили своих же товарищей! К отцу всегда приходили писатели, артисты, художники, и я невольно слышал, о чем они говорили. Всякий раз они перемывали кости тем коллегам, которых в данный момент с ними не было. Или взять моего отца и дядюшку Кальмана: они терпеть друг друга не могут, а ведь оба коммунисты и уже два десятка лет живут при социализме.