Стать человеком

— Может, ты и права в чем-то, но все же я лучше знаю своего отца, — сказал Эндре. — И я не верю в его талант...

— Я прямо-таки влюбилась в твоего отца, — сказала Марика Эндре после читательской конференции.

Они стояли на тротуаре перед ярко освещенным Домом культуры. Эндре смотрел на людей, возвращавшихся домой после встречи с писателем, слышал обрывки фраз, которыми они обменивались, и по этим обрывкам понял, что вечер прошел успешно.

— Я пересчитала присутствовавших в зале. Как ты думаешь, сколько их набралось?

— Человек сто...

— Гораздо больше, почти двести. А почему ты такой грустный?

— Не знаю, голова что-то болит.

Люди из Дома культуры выходили все реже, и уже не группами, а в одиночку.

— Неужели тебе обязательно присутствовать на открытии этого кафе? — спросил Эндре.

— Давай отправимся туда вместе. Согласен?

— Я не против, только пойду договорюсь с отцом, где мы встретимся.

Вскоре он вышел и, взяв девушку под руку, сказал!

— Можем идти.

Вечер выдался теплый. Уличные фонари слабо освещали низкие домики, мимо которых они шли. Со стороны плотины по-прежнему доносился рокот машин.

— Говоришь, влюбилась в моего отца?

— По уши. Он такой замечательный! А как красиво он говорит! Очень жалею, что не записала его выступление на магнитофон.

— Ну, я, как видишь, не могу конкурировать с отцом. Он знаменит, имеет «мерседес». — Эндре подал руку и помог Марике перешагнуть через канаву, — Но предупреждаю, ты рискуешь столкнуться с опасным противником, готовым ради отца пойти на все.

— Это с кем же? — удивилась Марика. — С Бежи Марко, что ли?

— Угадала, с ней именно.

Некоторое время они шли молча. Потом Эндре взял Марику за руку, а когда она не отдернула ее, крепко сжал. В этот момент он почувствовал такое волнение, какое охватило его в шестнадцать лет, когда он в первый раз влюбился. Тогда в темном зале кинотеатра он коснулся руки девочки по имени Эдит, которая жила по соседству.

Марика думала, что вот сейчас Эндре наберется смелости и поцелует ее, но он так и не решился на это, а лишь молча шел рядом.

— Твой отец и Бежи Марко любят друг друга? — тихо спросила девушка.

— Кажется, да.

— И моя мама влюблена, — призналась Марика. — Я узнала об этом перед Новым годом. Хорошо, если она выйдет замуж, я буду очень рада. Ей, бедняжке, так одиноко, а она ведь еще не старая.

— Я все понимаю, — рассуждал вслух Эндре, — но со дня смерти мамы не прошло и трех месяцев...

— Не хочу вмешиваться не в свое дело, но, как мне кажется, твоей маме уже ничто не поможет, даже если твой отец до конца дней своих будет носить траур. Конечно, важно, чтобы он помнил о ней, но жить, находясь все время в плену воспоминаний, нельзя...

Вскоре они свернули в узкую темную улочку, которая незаметно поднималась по склону холма. Домишки здесь жались друг к другу, и ни у одного из них не было ни садика, ни дворика, а выложенная булыжником мостовая напоминала городскую. Эта улица вывела Эндре и Марику на рыночную площадь, освещенную электрическими фонарями.

— Нам вон туда надо, — показала девушка рукой. — Там и расположено наше сверхмодерновое кафе. — В голосе ее слышался легкий упрек. — На библиотеку у отцов города денег нет, на спортивный зал тоже, а вот на кафе нашлись.

— Но ведь и кафе вам необходимо.

— Конечно, но только не в ущерб культуре и образованию. У нас и без того много пьют. Строительство этого кафе — дело нечистое, и я этого так не оставлю. Я их разоблачу на ближайшей комсомольской конференции.

— Не понимаю, о чем и о ком ты говоришь. В чем, собственно, дело? Или ты не можешь раскрыть мне эту тайну?

Марика взглянула на него и стала рассказывать:

— В окрестностях Ердегхата есть крупное охотничье угодье, в котором водятся фазаны, олени, дикие кабаны. Сюда часто приезжают охотники из Пешта. Местное общество охотников на протяжении нескольких лет мечтало построить здесь охотничьи домики, но у него не было для этого средств. А на площади Халом, куда мы сейчас направляемся, жила старая тетушка Кунер. Когда-то давно она держала небольшую лавку. Здесь же, при лавке, она и жила в большой трехкомнатной квартире. Два года назад тетушка Кунер умерла, и весь дом перешел в ведение городского совета, так как родственников у старушки не было. Директор нашей школы решил, что в этом доме неплохо было бы разместить библиотеку, даже достал денег на приобретение книжных полок.

Короче говоря, сначала все шло хорошо. Исполком на одном из заседаний принял постановление о передаче дома в ведение школы, а мы, преподаватели, на общественных началах взялись переоборудовать здание под библиотеку. Но потом кто-то подсчитал, что запланированная перестройка обойдется дороже, чем сооружение нового здания. Тогда исполком принял новое решение — построить кафе, для чего нашлись и деньги, и стройматериалы. Такого кафе я в жизни не видела. В середине его разместили пивной зал (это в кафе-то!), а справа и слева устроили по закрытому залу. Двери там дубовые, вся мебель тоже сделана из дуба, светильники из оленьих рогов. Короче говоря, все помещения оборудованы как надо.

— Пока я не вижу в этом ничего плохого и даже одобряю, — заметил Эндре, все еще не понимая причин возмущения Марики. — Жители вашего городка смогут теперь проводить время в этом уютном заведении, а, как известно, красивый интерьер оказывает благотворное влияние на человека. Тебе не приходилось обращать внимание на то, как ведут себя люди в помещении, где чисто, и в помещении, где грязно? В комнате с вымытыми полами даже самый некультурный человек плевать не станет...

— Это верно, — согласилась девушка. — Хорошо, если бы и в нашем кафе так было, но туда, к сожалению, горожане не попадут.

— Как это — не попадут?

— Очень просто: не для них оно строилось. На бумаге, вернее, по документам кафе, построено, конечно, для них, а на самом деле — для общества охотников и его почетных гостей из столицы.

На какое-то мгновение воцарилась тишина, а затем со стороны плотины снова послышался рокот машин и механизмов. Чем ближе Марика и Эндре подходили к площади, тем глуше становился шум, доносившийся со стороны плотины, и тем громче пение, доносившееся из кафе.

Перед кафе стояло несколько легковых автомашин, среди которых Эндре сразу заметил «мерседес» отца и чью-то «Волгу». Вокруг кафе слонялись любопытные парни и девушки. Они разговаривали, заразительно смеялись и заглядывали в окна...

Помещение пивного зала было набито битком. Кругом висел табачный дым, пахло палинкой. Эндре шел первым — он прокладывал дорогу Марике, ловко проталкиваясь через толпу. Наконец они пробрались в один из залов, который встретил их нестройным пением.

Эндре и Марика остановились на пороге и осмотрелись. Облако табачного дыма было здесь даже гуще, чем в пивном зале. За столиками, выстроившимися в два ряда, сидели приглашенные на торжество, а перед ними громоздились батареи винных и водочных бутылок.

Эндре довольно быстро отыскал отца и Бежи, которые сидели в обществе нескольких старших офицеров. Тут же были и Миклош Лонтаи, и командир полка, и секретарь партбюро, который в этот момент разговаривал с генералом Загони. На пятачке, в центре зала, танцевали четыре пары. И Эндре заметил, что женщин здесь вообще-то мало.

Он приветственно помахал рукой отцу. Варьяш был уже подшофе и распевал во все горло, обнимая за талию Бежи, по выражению лица которой можно было определить, что чувствует она себя явно не в своей тарелке.

Кто-то окликнул Эндре по имени, но среди общего гвалта он не понял кто. Напротив Варьяша сидел худощавый мужчина лет сорока, который уже снял пиджак. Лицо его раскраснелось, глаза перебегали с одного предмета на другой. Чуть позже Эндре узнал, что это не кто иной, как сам Балло, председатель горсовета. Вдруг кто-то взял Эндре за руку. Он обернулся и увидел Лонтаи.

— Идите к нам, — дружески позвал его подполковник и потянул за собой. — Мы, военные, должны держаться вместе.