Стать человеком

Бакош пожал ему руку и радостно воскликнул:

— А, вот и наш воин!

Молодой подполковник тоже поздоровался с Эндре за руку и осмотрел его. Жока, улыбаясь, ждала, когда очередь дойдет до нее. Майор задал солдату несколько обычных в таких случаях вопросов: как он себя чувствует? здоров ли? есть ли жалобы? почему не попросился на праздники в отпуск или увольнение? Эндре машинально отвечал.

Затем, обращаясь к молодому подполковнику, Бакош предложил:

— Ну, друг, давайте оставим их одних, Через час мы вернемся. Хорошо? — спросил он у девушки.

Жока согласно кивнула и терпеливо дождалась, пока за офицерами захлопнулась дверь. Потом она подошла к брату и, чуть жеманясь, поцеловала его:

— Ну, негодник, почему ничего не писал?

Злость у Эндре уже прошла, а присутствие сестры, как всегда, подействовало на него успокаивающе. Он ласково посмотрел на ее хорошенькое, немного восточное, с неправильными чертами, загорелое лицо, на прямой, чуть-чуть длинноватый нос, потом прижал к себе, поцеловал и, как бы устыдившись минутной слабости, резко оттолкнул:

— Как ты сюда попала?

Они присели к низенькому столику, и Жока, выкладывая из спортивной сумки домашнюю снедь, рассказала о том, как она добиралась:

— Мы проводим в Сомбатхее литературный вечер. Я читаю там два стихотворения. Одно — поэта Арпада Тота, другое — Кашшака. Между прочим, я очень боюсь читать стихи Кашшака, понимаешь, очень трудно читать белые стихи... Мама приготовила и салями, но я не взяла, знаю, что ты ее не любишь... Кашшака очень трудно декламировать, но ничего, надеюсь, все будет в порядке. В этой коробке — сахарное печенье, а здесь — целый килограмм копченого сала... Все ждала от тебя писем, да так и не дождалась. Налить кофе?

— Какого еще кофе?

— Черного, — Она достала из сумки термос. — Я плеснула в него немножечко коньяку, — Она налила из термоса в стакан ароматного кофе и угостила Эндре: — Пей, пока не остыл.

Прихлебывая кофе, Эндре закурил, а сестра продолжала:

— Утром я позвонила Миклошу...

— Кто это — Миклош?

— Подполковник. Между прочим, он тоже принимает участие в литературном вечере. Я пообещала, что отвезу и привезу его на своей машине, если он узнает, где ты служишь. Я боялась, что ты уже уехал домой. Через полчаса он позвонил мне и сообщил, что ты даже в увольнение не просился. Тогда я отдала ему приказ по дороге в Сомбатхей остановиться здесь на часок. И вот мы тут как тут, но, я вижу, ты не очень-то рад моему приезду.

Эндре допил кофе и тыльной стороной ладони вытер губы.

— Где служит этот Миклош?

— В Министерстве обороны. Но что он там делает — лучше не спрашивай, потому что я не знаю. Он очень умный, не так давно преподавал венгерский, хорошо разбирается в литературе. И внешне неплохо выглядит, не так ли?

— Так-то оно так, но он либо дурак, либо с заскоками.

Жока закрыла сумку и с любопытством посмотрела на брата:

— Это почему же он с заскоками?

Эндре лениво выпустил изо рта струйку дыма и сказал:

— Ну пойми, быть преподавателем, разбираться в литературе и стать кадровым военным... Здесь что-то не так.

Жока заметила, что брат чем-то подавлен:

— Все еще никак не привыкнешь? Прошло уже больше двух месяцев. Ты и не заметишь, как снова будешь гражданским.

Эндре окинул взглядом свертки, лежавшие на столе, а затем посмотрел в окно. Шел настолько густой снег, что даже очертания казармы казались размытыми.

— Банди, Бандика, — взяла Жока брата за руку, — я тебя очень прошу, потерпи. Время пролетит быстро, и служба кончится.

— До той поры так далеко, Жо! — вздохнул он.

Жока заволновалась: неужели она настолько плохо знала брата? Ну хорошо, служба в армии, конечно, не мед, но нельзя же так распускаться!

— Зачем же падать духом?

Парень запустил руку в темные, коротко остриженные волосы:

— Дело не в том, падаю я духом или нет. И вообще, тебе легко говорить. Если бы ты только могла себе представить, как мне здесь трудно, так бы не говорила. — Он взглянул на сестру: — Нет-нет, физически я вынес бы любые трудности. Но стоит мне подумать, что два года, целых два года я должен провести здесь, как голова идет кругом. Да что зря болтать! Как там мама?

Жока охотнее всего расплакалась бы. Она надеялась, что Эндре уже успокоился, привык к службе, ведь человек ко всему привыкает. Но все, видимо, не так. А в этом случае уговоры бесполезны: у Эндре есть и сила воли, и собственные принципы, которыми он руководствуется. Жока с горечью подумала об отце. И вдруг ей вспомнилось утро перед уходом Эндре в армию.

 

Они завтракали на террасе. Лучи еще теплого осеннего солнца пробивались сквозь поблекшие листья дикого каштана. Мама с тетушкой Юли отправились мыть грязную посуду. За столом остались только они втроем. Жока сердито разглядывала лоснящееся, одутловатое лицо отца, его набрякшие веки, сильно поседевшие волосы и ожидала, что он как-то ободрит огорченного Банди.

— Не вешай носа, черт тебя побери! — проговорил наконец отец. — Отслужишь положенное, и все. Время пролетит быстро.

Эндре затянулся сигаретой и, сощурив глаза, посмотрел в сторону Пашаретского шоссе.

— Пролетит, да что в этом проку?! — сказал он. — Как ты не можешь понять, что я не хочу быть солдатом! Я не люблю военную форму.

— Но долг есть долг, и ты обязан отслужить два года в армии.

Эндре сжал подлокотники дачного кресла и презрительно усмехнулся:

— Ты уверен, что я отслужу эти два года?

Отец с силой ударил рукой по столу. Лицо его приобрело жесткое выражение.

— Довольно! Я не потерплю этих выходок. — Он легко поднялся из кресла и подошел к сыну: — Я тебе сейчас такого пинка дам, сопляк, что ты у меня отсюда вылетишь. Ты что себе вообразил? До каких пор я буду терпеть твое кривлянье?

Эндре с таким презрением посмотрел на разбушевавшегося отца, что испуганная Жока встала за его спиной и положила руки ему на плечи.

— У тебя нет другого выхода! Понимаешь, нет! — кричал отец. — И в этом виноват ты сам. Сколько раз я говорил тебе: «Учись!» Но ты не хотел. А сейчас у меня нет ни морального, ни юридического права сделать хотя бы шаг, чтобы тебя освободили от службы.

Эндре со скучающим видом взглянул на небо.

— На меня смотри! — приказал отец.

Жока поспешила вмешаться:

— Папа, не кричи!

Эндре потянулся назад и взял трясущиеся руки Жоки в свои:

— Спокойно, сестренка, спокойно, пусть себе кричит. Другого-то он ничего не умеет, как только на меня кричать. Со мной вообще можно делать все что угодно, потому что за свое появление на свет я должен до гроба благодарить отца.

Варьяш-старший рывком выдернул сына из кресла. Жока даже удивилась, насколько силен их отец, — она этого не ожидала. Его широкая рука крепко держала Эндре за сорочку. Во внезапно наступившей тишине отчетливо слышалось хриплое дыхание отца.

— Ты, сопляк! — сказал он, еле сдерживая гнев, а затем с ожесточением начал хлестать сына по лицу.

Жока вскрикнула и уцепилась за руку отца, но он легко стряхнул ее.

Эндре не защищался. Крепко сжав губы, он терпеливо сносил яростные,удары рассвирепевшего отца.

На другой день, прощаясь, Эндре сказал ему:

— Два года я не появлюсь дома, пока не демобилизуюсь. Если не хочешь неприятностей, не приезжай ко мне. И еще... — Он твердо взглянул в серо-голубые глаза отца. — Запомни раз и навсегда, если ты хотя бы раз ударишь меня, я не посмотрю на твой возраст и на то, что, к несчастью, ты мой отец...

 

Эндре встал. Это его движение оторвало Жоку от воспоминаний.

— Жо, — сказал он, — ты хорошая, ты молодец, что навестила меня. Правда, ты умница. Но у меня, между прочим, ничего не случилось. — И, чтобы окончательно успокоить сестру, он перевел разговор на другую тему: заговорил о том, что уже давно вынашивает мысль о создании одного фильма и несколько раз принимал решение написать сценарий, однако все еще не сделал этого. Он рассказал ей несколько эпизодов, которые должны войти в сценарий. Жока внимательно, слушала брата и время от времени одобрительно кивала, Напряжение спало. Она была довольна, что Банди чем-то заинтересовался. Некоторые моменты в рассказе брата ее настораживали, но она решила не спорить с ним, а, наоборот, подбодрить: