Страница 73 из 233
До возвращения венецианского купца и путешественника Марко Поло из Китая и Индии, т. е. до самых последних лет XIII в., в Европе об Индии мало что было известно. Он первый рассказал о Бенгалии (Бенгале), о сказочных богатствах страны, о торговле, которая обогащает и страну, и тех, кто с ней торгует, о браминах, являющихся в то же время купцами, о драгоценных камнях и о жемчуге, за которым ныряют на морское дно жители южных островов.
Правда, обо всем этом (и гораздо точнее) европейцы могли бы узнать еще за 400 лет до Марко Поло из сочинений Сулеймана и Абу-Завда, но эти арабские купцы-путешественники остались неизвестными Европе.
В начале XIV в. в Индии побывал (и был там, по католическому преданию, замучен) миссионер, французский монах Журден де Северан, а также другой миссионер, венецианец Одорик из Порденоне. Обоих интересовали вопросы религиозной проповеди, но они оставили в своих описаниях и кое-что о быте и нравах населения.
В XV в. в Индии побывали венецианец Николо Конти, который прожил там очень долго (в общем он пропутешествовал, считая с 1419 г., около 25 лет), и русский купец из Твери Афанасий Никитин (в 1468 г.). Оба настойчиво говорят о сказочных богатствах Индии и о нравах жителей этой необыкновенной страны.
Никитина в Западной Европе не знали (и не узнали до новейших времен), но показания Конти стали известны и еще больше обострили интерес европейских купцов к далекой волшебной стране.
Франсуа Бернье, французский врач, сочинение которого об Индии, по мнению Маркса, является наилучшим о ней историческим свидетельством, пустился в путешествие больше из любознательности, без определенных стремлений к торговой наживе, как подавляющее большинство его предшественников. В Индию он попал уже во второй половике 50-х годов XVII столетия, побывав предварительно в Сирии и Египте. После разных приключений он очутился при дворе Великого Могола в качестве придворного медика. Он проникся живейшим интересом к стране (т. е. к тем частям необъятного Индостана, которые ему удалось наблюдать собственными глазами), и к придворной жизни со всем сложным переплетением ее интриг, и к возможным перспективам прочного водворения французов в этой стране. Он оставил ценнейшие наблюдения над двором, личностью и действиями знаменитого Великого Могола — шаха Аурангзеба, в свите которого он совершил далекое и богатое впечатлениями путешествие по Индии. Жил он со двором в Дели, а посетил Лагор, Кашмир, Агру, Бенарес, долину Ганга и в конце 60-х годов XVII в. уехал, наконец на родину во Францию. Если считать началом его восточных странствий 1654 год, когда он очутился в Сирии, то в общем он пробыл на Востоке около 15 лет, причем большую часть этого времени — в Индии. Он описал свои путешествия в четырех томах, вышедших одновременно в Париже в 1670 г. Первые два тома посвящены политическим переменам, приведшим к воцарению Аурангзеба, а последние два — описанию империи Великого Могола. Как рисуется нам империя Великого Могола? К сожалению, мы принуждены больше всего обращаться к европейским путешественникам за ответом на этот вопрос, так как подлинная, текстуальная документация, исходящая из местных источников, очень скудна. Больше всего (для XVII в.) дает именно Бернье. Он рисует довольно безотрадную картину. Народная масса в империи Великого Могола находится в состоянии хронической нищеты. Высший класс, аристократы, так называемые омерахи, окружающие трон Великого Могола, угнетают и обирают народ, но сами по себе они такие же рабы своего государя, как и нищенствующая земледельческая масса. Они живут своим придворным жалованьем, а также доходами с земель, даваемых им Великим Моголом, который по своему произволу может в любой момент отнять и жалованье, и земли, и даже жизнь. Великий Могол, обладающий неограниченной деспотической властью над всей страной, является вместе с тем собственником всей земли и, рассылая по провинциям управителей, дает им в виде вознаграждения за их службу (и на время этой службы) земельные владения. Эти управители взимают налоги и подати, часть которых идет в их руки, а часть — в государеву казну. Насколько можно судить по довольно путаным объяснениям и показаниям европейских путешественников, налоги и подати отчасти собирались непосредственно этими местными представителями власти, отчасти действовала параллельно (для некоторых видов обложения и для определенных провинций) и откупная система. Откупщики грабили народ ничуть не меньше чиновников, а гораздо больше, так как должны были покрыть расходы по взиманию налогов, а также взятки, данные ими при получении откупа. Бернье (как и другие наблюдатели) настаивает на том, что эти откупщики и чиновники грабят городское население, ремесленников и купцов еще более люто, чем крестьян в деревне, и найти на них управу невозможно. В особенности беспомощно население в местностях необъятной империи, находящихся далеко от двух больших резиденций Великого Могола, т. е. от городов Дели и Агры. Грабеж этот достигает таких размеров, что, если у кого заведутся хоть какие-нибудь деньги, тот спешит спрятать их поглубже в землю и держит их там в полном секрете. Землевладелец неохотно идет на труды и расходы, нужные для получения лучшего урожая, пренебрегает устройством и поддержанием искусственного орошения, не улучшает культуру хлебов, так как наперед знает, что все будет под тем или иным предлогом отнято властными хищниками и алчными откупщиками. Великий Могол в конечном счете знает, какой убыток ему и его казне приносит такой чисто грабительский образ действий его чиновников, и посылает в провинции время от времени особых ревизоров с целью хоть немного обуздать хищников. Эти ревизоры (нечто отдаленно сходное с государевыми посланцами — missi dominici Карла Великого) называются веканеви. Но толку от посылки веканеви бывает мало, так как они обыкновенно входят в соглашение с теми грабителями, которых должны были бы уличать, и пишут лживые донесения Великому Моголу.
Торговля все-таки существует. Но купцы, если они затевают какую-нибудь большую торговую поездку или расширяют свое дело, непременно должны найти влиятельного и располагающего в той или иной степени вооруженной силой покровителя. Тогда они могут чувствовать себя сравнительно в безопасности. Но за эту сравнительную безопасность они расплачиваются значительной частью своих доходов от торговых операций.
Европейцев поражало, что индиец, даже если он и не вполне нищий, все равно стремится, чтобы его не сочли имущим и не обложили большими поборами.
На внутреннем рынке покупатель-индиец гонится больше всего за дешевизной, а не за качеством материала и искусством отделки.
Европейцев поражало несоответствие между примитивностью и убожеством инструментов, при помощи которых орудуют индийцы, и часто замечательно тонкой и изящной продукцией, которая выходит из-под их рук. Миссионер Папен говорит, что индийцы умеют так превосходно копировать европейские изделия, что нельзя отличить копии от оригинала. Но вследствие грубости и недостаточности инструментов индиец тратит целый месяц на то, что европейский ремесленник способен сделать за три дня. Ловкость их рук, верность глаза, тонкость вкуса поразительны. Путешественники вроде графа де Гранпре, посетившего Индию в 90-х годах XVIII в., прямо говорят, что индийцы, работая над окрашиванием ситцевых материй, достигают такого совершенства, что европейские изделия с трудом могут равняться с ними, хотя индийский рабочий работает при помощи двух бамбуковых кисточек с расщепленным концом и банки с краской, не имея под рукой ничего больше.
Многие ремесла организованы так, что ремесленник работает в доме заказчика, иногда принося свой материал, иногда получая его от заказчика.
Безнадежно мрачная картина общего состояния империи Великого Могола, которая получается при чтении реляций путешественников XVII столетия, несколько видоизменяется, когда мы переходим к свидетельствам людей XVIII в. Особенно это приходится сказать о книгах Анкетиля-Дюперрона — знаменитого филолога, переводчика Зороастра и Упанишад и автора книг об Индии (изложение путешествия, описание законодательства Индии и ее отношений с Европой).