Страница 185 из 233
При подобных настроениях правящих кругов как Германии, так и Антанты речи быть не могло о мире, пока одна из сторон не будет раздавлена. Коснемся в двух словах попыток приблизить мир, сделанных летом и ранней осенью 1917 г.
Первая связана с социалистической конференцией по вопросу о мире, бывшей в Стокгольме 4—18 июня 1917 г. Собственно, это был съезд социал-демократических лидеров некоторых нейтральных стран, а также немцев и австрийцев. Ни Англия, ни Соединенные Штаты, ни Франция не дали паспортов своим социалистам, желавшим отправиться в Стокгольм. Правда, был бельгийский делегат Гюисманс, а кроме того, Шейдеману удалось частным образом встретиться и побеседовать с возвращавшимся из Петербурга французом Лафоном; с другим французом — Альбером Тома — говорила датская делегатка Нина Банг. Результаты конференции были неутешительны. Все разбилось об эльзас-лотарингский вопрос. Немцы категорически отказывались признать справедливой передачу Эльзас-Лотарингии французам, французы и некоторые представители нейтральных стран — голландец ван Коль, швед Яльмар Брантинг — заявляли, что без этого условия не может быть и речи о мире. Не менее неутешительно было, конечно, и полное отсутствие англичан и американцев на съезде (да и французов, в сущности, не было, Лафон и Тома ни разу не появились на заседаниях, а Тома не захотел и встретиться ни с одним немцем или австрийцем даже частным образом). Вести из России доставил побывавший в Петербурге в 1917 г. датчанин Боргбьерг. Совет рабочих и солдатских депутатов стоял за мир без аннексий и контрибуций и за самоопределение народностей. Совет сам желал созвать конференцию для содействия миру, а поэтому Стокгольмская конференция его не интересовала, тем более что на прибытие англичан, американцев, французов, итальянцев в Стокгольм нельзя было рассчитывать; без них же сколько-нибудь серьезных результатов добиться было нельзя, и даже демонстративного смысла конференция без них не имела.
«Мы, вернувшиеся из Стокгольма, не могли отрешиться от убеждения, что конференция как таковая потерпела неудачу». — говорит Шейдеман в своих мемуарах. Но гораздо любопытнее то, что он говорит о настроениях в Берлине. Эти настроения подействовали на них, возвратившихся из Стокгольма, прямо подавляющим образом: «В прессу и в буржуазную общественность не проникало ничего о нашем отчаянном положении, и среди буржуазных партий вовсе не было даже понимания приближающейся катастрофы. Впрочем, были также социал-демократические депутаты рейхстага, которые не могли дать себе отчета о положении и все еще легковерно поддавались настроениям, создаваемым высшим военным командованием и его бюро прессы».
Никогда за время войны официальная ложь не лилась такими потоками, как именно тогда, с весны 1917 г. и вплоть до разгрома осенью 1918 г. Дело в том, что нужно было во что бы то ни стало заглушить беспокойство, вызванное вступлением Соединенных Штатов в войну, поддержать дух — для последней общей ставки на карту всего, что еще можно было поставить. «Рейхстаг жил в сказочном мире», а не в мире реальностей. Каждый день печатались известия о новых и новых торговых судах, потопленных германскими подводными лодками; и действительно, успехи подводных лодок были очень значительны. Но прошло шесть месяцев, и год, и больше после 1 февраля 1917 г., а Англия все еще не начинала голодать, все еще продолжала борьбу не на жизнь, а на смерть. Прежде всего Англии пришли на помощь Соединенные Штаты, грандиозно усилив свое судостроение. На американских верфях еще в марте 1917 г. (перед самым объявлением Вильсоном войны) работало в общем около 25 тысяч рабочих; во второй половине 1917 г. — 170 тысяч; в 1918 г. — уже 300 тысяч человек. Были у Англии и другие ресурсы.
Теперь мы уже знаем, что еще в 19Н—1916 гг. все потери торгового флота Великобритания успевала почти полностью покрывать постройкой новых судов, но что с открытием 1 февраля 1917 г. беспощадной подводной войны со стороны Германии положение круто изменилось. Потери так неслыханно увеличились, что Англии нечего было и думать угнаться за ними и бороться со злом только одним усилением судостроения. На это и рассчитывали, об этом и мечтали фон Тирпиц, Гинденбург, Людендорф, Вильгельм и все агитировавшие за беспощадную подводную войну. Но они и тут сделали ошибку. Элементарное знание английской истории могло бы их убедить, что Англия в критический момент пускает в ход все без исключения силы и средства, абсолютно ничем не стесняясь, хотя никогда й не произносит При этом вслух никаких изречений о «нужде, не знающей закона», а с другой стороны, умеет взвешивать размеры опасности от тех или иных своих актов. Ллойд Джордж обратился к Голландии. Норвегии. Дании. Швеции с настойчивой просьбой выдать Англии их торговый флот «для временного пользования» (for temporary use). «Просьба» подобного рода, когда просительницей является Британская империя, всегда заслуживает самого внимательного и участливого отношения, так как английский военный флот может в крайнем случае обойтись и без согласия заинтересованных держав, а просто увести из соответствующих гаваней все торговые суда нейтральных держав. Английская дипломатия и не скрывала, что отказ ее, правда, огорчит, но нисколько не обескуражит… При этом давались выгоднейшие гарантии и материальные компенсации. Обдумать ответ разрешалось, но тут же рекомендовалось не очень много времени посвящать на размышления относительно исполнения этой «просьбы».
В переводе на общепонятный язык, всем четырем нейтральным державам предлагалось: либо выдать свои флоты англичанам и получить за это богатое материальное вознаграждение, сохранив за собой вместе с тем все милости Антанты в настоящем и будущем; либо, отказав Ллойд Джорджу, все же лишиться своего торгового флота, но уже без всякого вознаграждения, и вступить вместе с тем в открытую войну или, в лучшем случае, во враждебные отношения с Антантой. (А что Антанта непременно победит рано или поздно, в этом нейтральные правительства — кроме разве Швеции — уже не сомневались после вступления Соединенных Штатов в войну.) При этих условиях выбирать долго не приходилось. «Просьба» показалась более чем убедительной. Нейтральные державы фактически предоставили Англии весной 1918 г. почти полностью свои торговые флоты. На этом-то и провалились окончательно все расчеты германского главного командования, которые, впрочем, и без этой чрезвычайной меры долго еще не могли бы осуществиться. А во времени и была главная сила. Борьба англичан против подводных лодок в 1917–1918 гг. так усилилась при помощи совсем новых технических приемов, столько подводных лодок погибло при экспедициях, что и с этой стороны германскому командованию приходилось пересматривать все свои первоначальные расчеты. Но это знали и, главное, оценивали по достоинству в Германии немногие. Большинство ликовало, читая ежедневно о десятках тысяч тонн потопленных судов и высчитывая, насколько еще у Англии хватит запасов и сил для сопротивления.
Другая попытка положить конец войне произошла в августе-сентябре 1917 г. и была столь же безуспешна, как и усилия Стокгольмской социалистической конференции. Папа Бенедикт. XV через посредство своего нунция в Баварии, монсеньора Пачелли, спросил германское правительство об условиях, на которых оно заключило бы мир, и, в частности, отказывается ли оно от Бельгии. Одновременно папа повел переговоры с лордом Сэлисом. посланником Англии при Ватикане. Германия ответила насчет Бельгии уклончиво, но выразила готовность начать переговоры. Англия отклонила предложение вести переговоры, и лорду Сэлису запрещено было продолжать разговор об этом с папской курией. Любопытно, что в разгар этих тайных переговоров с папой Бенедиктом XV на заседании германского «коронного совета» в Бэльвю 11 сентября 1917 г. решено было, хоть и с оговорками, сильно подрывавшими значение этого шага, отказаться от Бельгии, если путем этой «жертвы» можно будет заключить мир. Но уже через три месяца, 11 декабря 1917 г., когда шли переговоры в Брест-Литовске, Гинденбург и Людендорф заявили канцлеру, что общее положение для Германии настолько улучшилось, что незачем уже отказываться от завоеванной Бельгии. Трагедия была еще и в том, что Людендорф, фактически в тот момент распорядитель политики Германии, абсолютно не понимал умонастроения врагов: он в самом деле смотрел на Брест-Литовск как на начало общей победы Германии. В январе 1918 г. в Вене (14 января) и в Берлине (28 января) вспыхнули гигантские стачки среди рабочих, работающих на оборону. Были выставлены политические требования— и прежде всего заключение мира. Движение было подавлено: это было время мнимых триумфов в Брест-Литовске.