Страница 130 из 233
Так или иначе, внимание самых разнообразных слоев народа в Германии было приковано к англо-русским переговорам, вернее, к самому факту этих переговоров, так как подлинное их содержание больше угадывалось, чем было точно известно. В других странах, которых этот поворот английской политики касался менее непосредственно, и интерес к нему не был таким жгучим. Но все-таки огромное значение этого события признавалось решительно всеми. Между тем в Петербурге и Лондоне работа кипела. Из материалов секретного архива русского министерства иностранных дел мы знаем теперь, что русское правительство без труда пошло на главное требование Англии, т. е. на создание условий, гарантировавших безопасность Афганистана от русских покушений. Вот как высказывался Коковцов, министр финансов и в тот момент влиятельный человек также в вопросах внешней политики[55]: «Уроки прошлого убеждают нас в необходимости вести исключительно реальную политику, чуждую случайностей и отклонений в сторону. С этой точки зрения отдаленность Афганистана и недоступность его нашему влиянию должны заставить нас признать его вне сферы наших насущных интересов, о чем нам надлежит совершенно определенно заявить Англии, для которой афганский вопрос является жизненным. Таким открытым заявлением нам, быть может, удастся успокоить тревоги Англии и избежать нежелательных и опасных трений. Важность же соглашения с Англией так велика, что для достижения его можно было бы даже отчасти поступиться стратегическими соображениями, которые, быть может, связаны с афганским вопросом». Русское правительство соглашалось с этой точкой зрения. Англичане не скрывали, что они требуют полного предоставления им свободы действий в Афганистане: «Такая возможность, как военные действия британских войск в Афганистане, должна всегда иметься в виду не только для защиты англо-афганского договора, но и для обеспечения исполнения настоящей конвенции», — так заявила Англия уже к самому концу переговоров». Другое требование Англии (тоже направленное к защите подступов к Индии) касалось Тибета. Англия желала, чтобы Россия совершенно воздержалась от каких бы то ни было средств и методов вмешательства в тибетские дела, даже от посылки каких, бы то ни было «научных» экспедиций и т. п., и обязалась бы ни под какими предлогами не нарушать неприкосновенности тибетской территории. Со своей стороны Англия шла на те же обязательства; к слову замечу, что по всем условиям проникновения в Тибет англичане гораздо легче могли при желании нарушить это соглашение, чем русские. Таковы были собственно английские главные требования. Что же предлагала Англия взамен?
Она предлагала в сущности довольно слабо замаскированный раздел Персии. Русский министр иностранных дел Извольский стоял всецело на точке зрения желательности соглашения России с Англией, потому что только это соглашение давало отныне русской дипломатии возможность сколько-нибудь активной политики на Ближнем Востоке — о Дальнем Востоке приходилось после Портсмутского мира забыть. Но даже и те, кто не разделял полностью точки зрения Извольского, были увлечены положительным предложением Англии относительно Персии: Англия отдавала России северную, самую богатую часть Персии, брала себе меньшую и худшую (южную часть) и этим самым давала России возможность занять очень твердую стратегическую исходную позицию для дальнейшего движения на юг, к Персидскому заливу, в случае, если бы отношения с Англией когда-либо впоследствии испортились. «Нейтральная» зона, которая должна была разделять отныне обе сферы влияния, была такова, что, конечно, она не могла в случае осложнений прикрыть англичан. Дело было решено. 31 августа (н. с.) 1907 г. были подписаны русско-английские конвенции: 1) относительно Персии, 2) относительно Афганистана, 3) относительно Тибета, 4) приложение к конвенции относительно Тибета — и произошел обмен идентичными нотами между министром Извольским и послом сэром Артуром Никольсоном о недопущении в Тибет «научных» экспедиций. Министр иностранных дел заявил, что непременно нужно чем-нибудь компенсировать Германию, например пообещать ей прекратить сопротивление постройке Багдадской железной дороги, ибо, если Германия поведет борьбу против предлагаемого Англией раздела Персии, это может подорвать все значение англо-русского договора. Но Коковцов высказался против этого изменения в отношении к Багдадской дороге, так как Багдадская дорога, особенно две ее ветки по направлению к персидской границе, это прямая опасность для будущего русского владычества в Северной Персии. Министр торговли и промышленности прибавил, что и для экономических интересов России эти ответвления Багдадской дороги в сторону Персии в высшей степени вредны и лишают Россию возможности монопольного экономического использования североперсидского рынка. Эта точка зрения и восторжествовала. Тотчас после подписания этих, документов они были опубликованы.
Несмотря на непрерывные толки об этом соглашении уже в течение многих месяцев, впечатление в правящих сферах всех великих держав и особенно в прессе было колоссальное. Поражала, во-первых, мотивировка, где говорилось, что русский император и английский король, «воодушевленные искренним желанием уладить по взаимному согласию различные вопросы, касающиеся интересов их государств на Азиатском материке, решили заключить соглашения, предназначенные предупреждать всякий повод к недоразумению между Россией и Великобританией»; поражала также львиная доля в экономическом разделе Персии, доставшаяся России. В сферу русского влияния отходила вся та часть Персии, которая заключена между русской границей и линией, «идущей от Кастри-Шири-на через Исфагань, Иезд, Хакк и оканчивающейся в точке на персидской границе, при пересечении границ русской и афганской». Англичане же брали себе ту часть Персии, которая лежит к югу от линии, идущей от афганской границы через Газик, Бирджанд, Керман и оканчивающейся в Бендер-Аббасе. Не говоря уже о гораздо большей экономической ценности русской части, было ясно, что вследствие чисто географических условий вся доставшаяся России часть в непродолжительном времени попадет не только в экономическое, но и в полное политическое ее обладание и составит даже не колонию, а просто продолжение сплошной русской территории, продолжение Кавказа. При этих условиях нейтральная зона (средняя часть Персии) гораздо скорее могла очутиться в русских, а не в английских руках. Наконец, хотя Афганистан признавался по конвенции о нем находящимся вне сферы русского влияния, но стратегически положение России так усиливалось, что Афганистан отныне оказывался в гораздо большей степени под русским ударом (из Персии), чем прежде.
Все это произвело такое впечатление, что в политической прессе Германии, Австрии, Италии, Франции слышались голоса, утверждавшие, что Россия, даже в случае победоносной для себя войны с Англией, не могла бы требовать больше, чем она получила без пролития капли крови «в виде подарка», и что все, потерянное ею на Дальнем Востоке после проигранной войны с Японией, теперь с избытком возмещено этой дипломатической удачей.
В самой России это соглашение было принято неодинаково. Для кругов крупного торгового и промышленного капитала и для политических партий, к ним близких, эта новая и огромная (в особенности в возможном будущем) экспансия, эти громадные экономические возможности в Персии, и все это в момент бессилия только что разбитой и дезорганизованной армии, финансовой слабости, внутреннего, далеко еще не утихшего брожения, казалось большим и неожиданным успехом. Кроме того, либеральная часть буржуазии испытывала в тот момент борьбы за конституцию больше симпатии к Англии, чем к Германии, откуда, как всем было известно, еще со времен Вильгельма I и Александра II шли советы, клонившиеся к отстаиванию самодержавных позиций русской монархии. Наконец, среди правящих сфер в узком смысле слова, среди сановников, придворных чинов, среди личного состава правящего аппарата, было течение, представленное, как сказано, министром иностранных дел Извольским, в пользу дружбы с Англией как такого ценного фактора, который даст России возможность новой «энергичной» политикой восстановить утерянный престиж. К этому течению (но по другим мотивам) примыкал Коковцов, видевший в дружбе с Англией большое подспорье для оздоровления русских финансов, потрясенных войной 1904–1905 гг. (Очень уж скоро Коковцов разглядел воинственные цели Извольского и стал противником его.)