Страница 51 из 61
– Алексей Максимович, – подал голос Брусилов, – но Вы же знаете, что Михаил не может быть Государем, так как связал себя узами брака с особой не царской крови. Поэтому, – увы, он не может претендовать на престол России.
– Но вы не знаете главного, Алексей Максимович, – вскинулся Алексеев, – мы имеем неопровержимые доказательства того, что, с позволения сказать – русская государыня находится в особых… э… взаимоотношениях с германским Генеральным штабом. Вот так, Алексей Максимович. И нам, патриотам России, терпеть это?
Утратим, потеряем Россию, Алексей Максимович, пока будем разбираться, насколько всё делается верно, в белых, так сказать, перчатках или даже без оных. Вы хоть понимаете, какая беда стоит на пороге? И речь не о германце стоит сегодня и не о его победе, а о внутренних распрях, которые разорвут Россию на части.
– Поэтому будем честны, Алексей Максимович, Вы готовы всё это, – и он картинно обвёл руками вокруг, – отдать на волю разбушевавшегося хама? И это всё тоже, – и он указал на ордена и погоны Каледина.
– Иного пути, Алексей Максимович, нет: или власть забираем мы, истинно любящие Россию её лучшие граждане, или власть переходит к взбунтовавшемуся быдлу, – громко, с каким-то даже вызовом обронил Алексеев.
– С нами, Алексей Максимович, все командующие фронтами, все флоты тоже поддерживают наши… э… устремления к у становлению справедливого миропорядка, – и он при этом потряс кипой каких-то телеграмм.
– Конечно, не буду таиться пред Вами, Алексей Максимович, за сохранение России и нашего… э… особого положения, нам придётся пойти на некоторые уступки странам Антанты.
Было видно, как тяжело ему даются эти слова. Он весь побагровел, руки, держащие кипу телеграмм, мелко тряслись, со лба струился пот, который он даже не вытирал.
И увидев, как наливается кровью лицо Каледина при этих словах, уже как-то обречённо и тихо докончил:
– Так сказать, некоторые территории перейдут под их влияние. Но в противном случае – они откажут нам в поддержке и помощи и доведении войны до устраивающего всех нас финала…
Прямо отмечу, что Польшу и Финляндию мы не удержим, нам придётся их отдать…
Каледин резко вскочил из-за стола:
– Ваши Высокопревосходительства, я сейчас же вызову конвой и арестую Вас, как заговорщиков и смутьянов. Вы этого хотите?
И он, поочерёдно, перевёл взгляд на Брусилова, а затем – на Алексеева.
Но тот уже справился со своим волнением и спокойно ответил:
– Нет, Алексей Максимович, – этого я не хочу. Да Вам и не позволят этого сделать верные нам войска и силы.
Я же, осознавая всю ответственность за происходящее, обязан взять с Вас честное слово в том, что Вы… будете молчать. Эта информация есть тайна государственной важности. В противном случае – Вы просто не выйдете отсюда.
И с видимым сожалением, искренне, добавил:
– Да, Алексей Максимович, очень жаль, что Вы не с нами. Вы ещё прозреете и поймёте, что иного выбора у нас просто не остаётся. И Россия выше любой судьбы, даже самодержца. Тем более – столь ничтожного и несамостоятельного.
Постоял у окна, покачнулся с пятки на носок и как-то грустно и устало проговорил:
– Вы, Алексей Максимович, хороши для строя, для войны, а вот политик из Вас никудышний. За это Вы и поплатитесь, причём – жестоко, и лишь тогда вспомните мои слова. Жизнь откроет Вам глаза на всё происходящее, Алексей Максимович. Но что-либо переменить будет уже не в Вашей власти.
И уже официально:
– Я жду, генерал. Мне будет достаточно Вашего слова чести – и пожалуйста, хоть на все четыре стороны.
– Вынужден подчиниться обстоятельствам, Ваше Высокопревосходительство, – сквозь зубы процедил Каледин.
Полагаю, что моего слова Вам будет достаточно, господа заговорщики, что от меня никакой информации не выйдет, так скажем, во внешний мир.
– Честь имею, – с ударением произнёс он, – господа. А что касается Ваших угроз, Михаил Алексеевич, они Вас уничижают. У меня семь патронов в нагане, для разрешения ситуации – хватит лишь трёх…
Брусилов при этих словах даже пополотнел.
Каледин же, чуть кивнув головой, привычно подобрал левой рукой шашку и вышел из кабинета.
Алексеев и Брусилов долго молчали. Затем Брусилов тихо и спокойно сказал:
– Не волнуйтесь, Михаил Алексеевич, я знаю Каледина. Мы можем действовать так, как запланировали. Слово Каледина – надёжная гарантия того, что мы в безопасности. Я это знаю…
И они, успокоившись, посмотрели друг другу в глаза и принялись обсуждать неотложные меры по осуществлению своих далеко идущих планов.
Алексей Максимович Каледин до последней минуты будет сожалеть о том, что эти дни навсегда развели его с Алексеем Алексеевичем Брусиловым, столь глубоко чтимым им, лучшим военачальником уходящей России.
Тяжёлые раздумья сковали душу Каледина: «Во что верил? Чему присягал и служил? Видит Бог, не щадил ведь себя, все силы и кровь свою ради любезного Отечества готов был отдать всегда.
И вот – итог. Закатывается Россия, и я не вижу возможностей предотвратить катастрофу. Не армию же мне поднимать и вести на Петербург, спасать империю.
Страшное время. Не знаю, за какие грехи оно русским людям досталось. А впереди, чувствую, грядут ещё более страшные и тяжкие потрясения. Как из них выйти, не уронив чести? В противном случае – лучше смерть. Да, личная смерть, нежели бесчестье. Здесь для меня иного выбора просто не существует».
ГЛАВА VII. НА РАЗЛОМЕ
Самые тяжкие испытания
для детей рода человеческого
готовит судьба в ту пору,
когда сын идёт на отца,
а брат поднимает руку на брата.
И никогда не понять слабым
человеческим разумом
за что Господь попускает такое?
И. Владиславский
Февраль семнадцатого года Каледин встретил даже спокойно. А скорее – опустошённо. Душа его была переполнена скорбью по Самсонову, самому лучшему другу и единомышленнику, которого, он это теперь знал твёрдо – уже нет в живых.
Так и пропал неистовый Самсон в Мазурских болотах, вместе со своей армией, в результате безалаберности, трусости и предательства, которые и разложили, в конечном итоге, не только армию, но и государство.
Наконец Ренненкампф свёл окончательные счёты с героем-богатырём, не пришёл ему на помощь и тот погибал в одиночестве, лишившись сил и веры в спасение.
Каледин, измаявшись душой по невосполнимой утрате, хорошо понимал, что старое невозвратно изжило себя. И его уже никакой силой и ценой не удержать.
Царствование Николая II было дискредитировано по всем направлениям деятельности – на фронте, в тылу, на международной арене, во властных органах и в массе народа.
Но Каледин, как дитя своего времени и верный слуга престола, относил это именно к деятельности Николая II, человека слабовольного и некомпетентного практически во всех отраслях государственной деятельности и управления.
В целесообразности же самодержавия для всей жизни России он не сомневался ни на секунду. Это, по его разумению, была единственно возможная форма власти, примиряющая сонмище народов, населяющих Россию, способная встать во главе поступательного развития страны, в которой православные уживались с мусульманами, иудеями, буддистами, католиками и протестантами.
Только жёстко централизованная самодержавная власть, осуществляемая от имени Господа, ни с кем не конкурировала и не разделяла ответственности за всё, что происходило в стране.
Самодержавие, лишь одно, в новых условиях, было способно встать над политическими распрями в стране и на идее служения Отечеству сплотить всё обилие общественно-политических сил России, во имя её дальнейшего развития, процветания и могущества.
Только самодержец мог быть отцом народов, которые никак не могли обрести берега веры, уверенности в завтрашнем дне.