Страница 33 из 61
И непривычно для казаков, которые даже не сдержали одобрительный гул, завершил доклад словами:
– Командир эскадрона есаул Каледин.
Государь уловил настроение казаков и весело посмотрел на строй:
– Ну, что, молодцы, по заслугам и честь вашему командиру. Удостоен мною этого высокого чина. И ордена. Что скажете – заслужил или царь русский ошибся?
Строй дружно гаркнул:
– Никак нет, Ваше Императорское Величество! Командир наш – настоящий, без изъяну. Заслужил эту честь.
Царь обошёл строй, пытливо вглядываясь в лица казаков, с интересом разглядывая их лёгкие защитные костюмы.
Не преминул отметить:
– Не по уставу, но разумно.
И тут же возразил сам себе:
– А почему не по уставу? Там ведь сказано о сбережении людей, о проявлении сноровки и смекалки. Вот и молодцы! А для достижения победы – хоть в чёрта оборотись, – при этом тушистый митрополит из его свиты, стал украдкой креститься.
А царь громогласно продолжал:
– И вам всем, братцы, спасибо. Порадовали меня.
– Командир корпуса! Всем казакам – по десять рублей жалую. Унтер-офицерам, кроме того – чин очередной, взводных – из хорунжих – в сотники, всех, а чтоб обед у молодцев был получше, небось, оголодали за трое суток-то, бочку вина, от меня, эскадрону.
Дружное «Ура!» разнеслось окрест.
Александр III, будучи исполинского роста, всегда любил тех, кто вышел в него статью. Поэтому в строю, увидев дородную фигуру вахмистра Денисова, подошёл к нему.
– Люциферов, бьюсь об заклад, на дюжину коньяку, что этот удалец тебе понравился.
– Он, Ваше Величество, он, окаянный.
И уже сам Александр обратился к Денисову:
– А что, братец, ежели бы генерал заартачился, вязал бы его?
– Вязал бы, Государь. Нам никак нельзя иначе, их благор… Высокоблагородие, – поправился Денисов, – велели, не смотря ни на что, пленить Их Превосходительство.
– Ну, а если бы он в драку, что бы ты делал? – продолжал царь.
– А я бы, Ваше Величество, аккуратненько им бурку на голову – да и поперёк седла. Тут уж как водится, – уже под общий хохот довершил Денисов.
Государь обратился к Шаповалову:
– Отдай, отдай ты, этого молодца Люциферову. Уж очень они подходят друг дружке. Только для вас надо ещё породу лошадей, особую, вывести. Не вынесет-то донской жеребец такой… – он остановился и всё искал нужное слово.
Наконец – нашёл и довершил:
– Такого великолепия!
И правда, три великана – Государь, Люциферов и Денисов стояли рядом и внушали окружающим трепет и уважение. Очень уж они подходили друг для друга и дополняли друг друга.
Денисов и тут поразил всех присутствующих:
– Я, Ваше Величество, Его Превосходительству служить буду рад, но только если Его Высокоблагородие позволят, – и он повернулся к Каледину.
Царь загоготал так, что даже стая ворон спорхнула с соседнего дерева и, тревожно каркая, куда-то унеслась.
– Вот, учитесь, господа, – повернулся Император к свите, – такая армия, где сложились и существуют такие отношения между подчинённым и командиром – непобедима.
– Спасибо, казак, – повернулся он к Денисову.
Свой портсигар тебе жалую за молодецкую лихость, за доблесть твою.
Денисов онемел. И уже через секунду в его руке лежал тяжёлый, червонного золота, императорский портсигар, на крышке которого отливала камнями корона и затейливый вензель – буква «А».
– Так что, Ваше Величество, жизни своей за Вас не пожалею. Сердечно благодарен, – твёрдо произнёс Денисов.
– Но это – вещь дорогая, Вам самому необходимая.
Тут уж Александр III не смог сдержать слёз. Они катились по его счастливому лицу, которое сотрясал неудержимый приступ смеха.
Смеялись и все вокруг.
– Грамоту о подарке вахмистру, – повернулся царь к какому-то свитскому генералу.
– Ну, казак, ну, потешил, спаси Христос. Богатырь, истинный богатырь, – и царь даже обнял одной рукой Денисова за плечи.
***
Каледин-старший пребывал в полной растерянности.
Утром, на запалённом коне, к нему примчался вестовой, и, не вступая в долгие разговоры, прокричал запёкшимся ртом:
– Господин полковник! Так что готовьтесь, к обеду сам Атаман Всевеликого Войска Донского пожалуют.
И тут же, выпив ковшик воды, унёсся обратно.
Стрела тревоги кольнула Каледина в сердце:
«Что случилось? Что-то с Алексеем? Всё же у атамана – забот хватает, чтобы он просто так ко мне ездил».
Но, отдав все распоряжения по обеду, стал терпеливо ждать высокого гостя.
Аккурат, к обеду, запылила вдали дорога, и скоро он увидел богатую коляску, сверкающую лаком и никелированными спицами.
Впереди и сзади скакали казаки конвоя, на холёных, под одинаковыми алыми вальтрапами, с символами атаманской власти, конях.
– Т-п-ру! – зычно крикнул дородный казак, с бородой и усами, на гимнастёрке которого буграми вздулись погоны вахмистра.
Кони, присев на задние ноги, резко остановились, с мундштуков, в их разгорячённых губах, на землю закапала белая пена.
Генерал от кавалерии Посохов вальяжно, не спеша, выбрался из коляски, поправил богатую, в серебре, шашку и, стоя, ждал доклада Каледина.
Тот, в полном парадном мундире, молодцевато отбил шаг и доложил:
– Господин Войсковой Атаман! Полковник Каледин. Жду распоряжений Вашего Высокопревосходительства.
Посохов величаво протянул пухлую руку, но всё же природное, простое, взяло верх и он тепло и искренне произнёс, глядя в тревожные глаза Каледина, который умело скрывал своё волнение:
– С великой радостью тебя, отец! От всего Тихого Дона спасибо тебе, за сына.
Повернулся к адъютанту, взял из его рук пухлую пачку газет и протянул Каледину:
– На, смотри, а мы пока ноги разомнём.
Каледин, дрожащими руками от запредельного волнения, развернул первую газету. На ней, почти на четверть страницы, была фотография императора с… его сыном. Чуть не в обнимку. Огромного роста великан стоял рядом с Алексеем и тепло ему, словно отец – сыну, улыбался.
Текст прыгал у него перед глазами и он его не читал.
Тут же развернул, поочерёдно, ещё три–четыре газеты, и везде – был в том или ином виде его сын, подле Государя, снова с Государем и какими-то привидениями.
Не видел такой формы Каледин-старший – как лешие какие-то стояли казаки, но, коль Государь улыбался, значит, всё было правильно.
В очередной газете его поразила особая фотография – Государь, его же стати генерал, один из леших, как их назвал про себя Каледин, такой же огромный, а впереди них – его сын, крепкий, ладный, но среднего росточка.
В «Русском инвалиде» – жирно, броско был набран Указ Самодержца Всероссийского, в котором он жаловал Алексея чином есаула, минуя звание, и орденом Владимира с мечами за особые заслуги в деле защиты Отечества, проявленные при этом мужество и смекалку.
Слёзы счастья полились из глаз Каледина.
Он подошёл к Атаману, курившему в тени деревьев.
– Спасибо, Ваше Высокопревосходительство. Более счастливой вести не пережил в жизни.
– Дорогой Вы гость для меня. Заходите, прошу Вас, до моего куреня, – скромно назвал он свой красивый, просторный особняк в два этажа, утопающий в саду.
На всех деревьях висели тяжёлые плоды, да такие, что сам Атаман не выдержал, сорвал алое яблоко и сочно впился в него зубами.
– Здорово, какая красота! – промолвил он.
В доме был накрыт богатый стол. Дуняшка, в красивом переднике, стояла в готовности выполнить любое пожелание столь высокого гостя.
Каледин, с чувством, наполнил тяжёлые старинные бокалы домашним рубиновым вином и ждал слова гостя.
– Ну, что, полковник. Я уже прожил большую жизнь. Всё видел, о многом слышал, но такого, чтоб через очередной чин, задолго до сроку, присваивал Государь, не помню.
– Знать, великие заслуги у твоего сына, да тут, – он указал на газеты, лежавшие на столе, – всё прописано. Прочтёшь, затем.
– Поэтому, я поднимаю этот бокал, в первую очередь, за тебя. Значит, верное направление держал, взращивая своего сына.