Чертов меч

Но столица поразила аллочкино воображение и порвала все шаблоны.

Город, который Уорвик охарактеризовал, как громадный, был… ну, так себе городишко. Окружённый деревеньками, которые лепились к его крепостным стенам, почти переходя в узенькие кривые улочки в тех местах, где стен не было. Грязненький. С улицами, кое-где мощёными булыжником, превращающим передвижение на колёсах в изощрённую пытку, а кое-где — какими-то дощатыми мостками, вроде тех, какие перекидывают через лужи во время строительных работ. Каменные дома — максимум, этажа в три, прочие — жалкие деревянные лачужки. По улицам бродят горожане, козы, куры и гуси. И никаких кринолинов: горожанки одеты в платья довольно-таки тёмных цветов, длинные, стянутые не на талии, а под грудью, и беленькие чепчики, не украшенные даже кружевами. С горожанами — и того хуже: штаны в обтяжку, сошнурованные в районе гульфика, и узкие кафтаны с длинными рукавами, в которых посередине вдруг оказались разрезы для ладоней, а то, что ниже разрезов, болталось ниже, решительно не соответствовали аллочкиным представлениям о красоте. Не говоря уже об лохмотьях нищих и бродяг — эти и вовсе годились только для шоу в отделении полиции.

— Мне что, — прошипела она мечу, — тоже придётся носить такую хламиду для беременной тётки?!

— Аллиэль, что развоевалась? Мода такая, — ухмыльнулся меч. — Ты просто не привыкла.

— И не собираюсь, — фыркнула Аллочка. Ей было грустно.

— Да что ты раскисла? — хихикнул меч. — Введи новую моду! Ты же — Избранная, пусть подражают тебе — и дело в шляпе.

— С кем это ты беседуешь, дитя моё? — спросил Уорвик. — С Господом или сама с собой?

Аллочка только развела руками, осознав, что объяснить всё равно не сможет. Чтобы утешить Уорвика, скорчившего комично огорчённую гримаску, она сказала: «Слава Богу», — и он с улыбкой погладил её по колену.

Пока Аллочка размышляла, стоит ли обидеться на него за такой интимный жест и поставить на место, один из монахов-воинов нагнулся к окошку повозки, приподнял занавеску и что-то сказал.

— Дворец короля, — перевёл меч. — Тебя все ждут.

Аллочка вспомнила, что она — Избранная, и приободрилась. И выглянула в окошко.

Дворец, как пронеслось у Аллочки в голове, не напоминал Эрмитаж совсем.

Аллочке хотелось белоснежной и золотой лепнины, огромных окон, широких лестниц, парка с аллеями, фонтанами и клумбами — как в Царском Селе или Петергофе. Чтобы вокруг — придворные дамы в кринолинах, кружевах, бриллиантах и страусовых перьях, кавалеры, похожие на мушкетёров, и король в короне. И музыка. И балы. И запах ванили и духов. Так она в своих книжках и писала. А в этом поганом Средневековье всё было совсем иначе.

Королевский дворец оказался почти такой же крепостью, как монастырь, только крепостная стена повыше. В него вели такие же ворота, окованные сталью, за ними оказался такой же мощёный булыжником крепостной двор; разница была только в публике.

Там собралась сравнительно блестящая публика.

Правда, кринолинов и мушкетёров нигде поблизости не обреталось, зато толпа важных особ, одетых в бархат и атлас, шитых золотом и украшенных сияющими самоцветами, в золотых обручах поверх кружевных чепцов или длинных локонов, весело глазела на повозку, посмеивалась — и кое-кто махал Аллочке руками. Аллочка гордо выпрямилась — за прошедшее время она уже научилась держать осанку с мечом за спиной — и стала ждать событий.

По законам жанра, король должен бы влюбиться сходу. Его сыновья — тоже, и, само собой, слегка соперничать. Это уж не говоря о всяких герцогах, графах и прочей мелюзге.

— Кстати, — спросила Аллочка повеселевшим голосом, — а эльфы тут есть?

— Кого тут только нет, — туманно ответил меч.

Аллочка не успела уточнить: дверцу повозки откинули в сторону и опустили ступеньку. И надо было выйти.

— К королю идёшь, — шепнул меч. — Закон жанра, а?

— Да отвяжись ты! — шепнула Аллочка одним углом рта.

Он как-то собрал её внутренне, королевский замок. Эта галерея, серая, поддерживаемая громадными каменными столбами, с мрачными химерами, сидящими в ряд и держащими цепь в пастях. Эти мрачные своды. Эти стоящие у стрельчатой арки в конце галереи угрюмые стражники с алебардами. Этот сумеречный зал, освещённый пёстрым светом из витражных окон, в котором дамы, кавалеры и священники ждали и перешёптывались. Эти выцветшие гобелены и громадный камин, в котором пылало целое дерево — в зале было прохладно, несмотря на жару во дворе. И его запах — вовсе не ванильный. Он был не из того сюжета, этот замок.

Аллочка упорно представляла королей в двух видах: как в мультике «Бременские музыканты» и как в мультике «Вовка в Тридевятом царстве». В сущности, разница заключалась в наличии или отсутствии парика — всего только. Нахамить такому королю — закон жанра в чистом виде.

Но мультяшный король не мог жить в этом суровом замке. И Аллочке было слегка неуютно.

И тут все собравшиеся зашуршали, подтянулись к лестнице, ведущей откуда-то сверху, туда же дёрнулся и Уорвик, слегка подтолкнув Аллочку в спину — и меч шепнул: «Король идёт!»

Аллочка попыталась скорчить пренебрежительную мину — и потеряла дар речи. Совершенно нереально было пытаться что-то ляпнуть этому немолодому мужику в чёрном бархате и без короны, с багровым рубцом на жёстком бритом лице, с отчётливой проседью в коротких тёмных волосах. Его ледяной взгляд прожёг Аллочку до дна души. Она попятилась, ей стало почти страшно.

— Скажи ему что-нибудь, курица! — зашипел в ухо меч. — Ну скажи же, что у тебя, язык в попу провалился? Скажи, тебе говорят! Закон жанра или не закон?

— Слава Богу… — пробормотала Аллочка тем тоном, каким в фильме про Ивана Васильевича Бунша пробормотал: «Гитлер капут».

На мрачном лице короля вдруг появилась мальчишечья весёлая улыбка. И придворные вельможи с облегчением захохотали.

— Молодец, — сказал меч. — Круто, он всё понял. Стоп, спрашивает, как тебя зовут.

— Аллиэль, — сказала Аллочка смелее. У неё гора с плеч свалилась.

Король, улыбаясь, кивнул Уорвику. По-видимому, в ту минуту он окончательно осознал, что опасность пасть от Вселенского Зла их миру больше не грозит.

Песнь пятая,

в которой Избранная вступает в брак

Автор должен с прискорбием заметить, что Аллочка стала при дворе своим человеком чересчур быстро. То есть, положение дел казалось ей очень понятным даже без пояснений меча — и очевидным. В порядке вещей. Наша героиня была большая мастерица видеть то, что ей хотелось видеть — и преуспела в этом искусстве ещё дома. Она резонно считала себя первым лицом после государя.

Это делало Аллочку невероятно уморительной.

Королева Лорена в Аллочку просто влюбилась и предоставила ей собственных портних, напутствовав их строгим наказом: шить именно так, как Аллиэль захочет. С предсказуемым результатом: каждый выход Аллочки в свет в новом туалете вызывал у королевской четы и свиты бурю эмоций — впечатлительные пожилые дамы, способные задушить младенца в колыбели, всхлипывали и украдкой вытирали глаза платочками, а личные телохранители принцев, двухметровые бароны, вовсе не отличающиеся тактичностью, ржали, как жеребцы, и отвешивали глумливые поклоны.

Сам наследный принц закрывал глаза ладонью и стонал: «Уберите её, а то я сейчас со смеху подохну!» — из-за чего Аллочка была вполне уверена в глубине и силе его чувств к её особе. К сожалению, там ещё путалась какая-то наречённая принцесса из соседнего королевства, судя по портрету, страшная, как моровая язва. Но старший принц был не волен в выборе, а Аллочка не сильна в матримониальных делах двора.

Достоверно продумать и прописать интриги ей никогда не удавалось.

Младший принц, ещё слишком молодой, чтобы быть серьёзным, ухаживал, как первоклашка, бросаясь в Аллочку яблоками или засахаренными орешками и прыская, когда она оборачивалась. Будь у него портфель, тыкал бы портфелем, школота.