Гавань красных фонарей

Зал был заполнен процентов на семьдесят. Но сразу же после появления брюнета в очках стали достаточно быстро подходить еще люди, после чего вся аудитория была заполнена до отказа.

«Нагнали», – подумал старший лейтенант, разглядывая выражения лиц студентов, которым было, в большинстве своем, вряд ли интересно, что там будет лопотать этот мужик. Но где же наш родной Кокарев?

Голицын по связи быстро выяснил, что сначала студенты послушают лекцию доктора Пинту из Государства Исландия. Это там, где Рейкьявик, селедка и термальные воды. Так вот, из этой самой страны на конференцию, на вручение премии, приехал высокий, сухой и несколько, как показалось Голицыну, нервный, с немного воспаленным взглядом ученый.

Сам докладчик начал свою речь на английском языке, что несколько упрощало восприятие. Поскольку старший лейтенант не имел особых навыков в охране персон, он, конечно, следил за залом, но в то же время полностью отключиться от речи докладчика у него не получалось. Потом ему самому было интересно, за что же королева Нидерландов вручает по сто тысяч евро – хоть узнать, а то просидишь под водой, как жаба, ничего для себя полезного и не вынесешь.

Голос лауреата оказался неожиданно низким и скрипучим. Он наверняка был испорчен бесконечным количеством сигарет…

Гость вежливо поздоровался с аудиторией, отпустил легкое замечание о погоде, после чего принялся интенсивно демонстрировать различные слайды и вписывать в полупустые пока головки необычную для них информацию.

Так как Поручик стоял на верхотуре у самой двери, а ступени шли сверху вниз к кафедре, он мог видеть сверху практически весь зал.

Как понял старший лейтенант, доктор Пинту занимался изготовлением лекарств, которые должны были помогать восстановить людям собственную иммунную систему. Какие-то пункты, тезисы, потом пошли химические формулы. По тишине, которая была в аудитории, и по напряжению, витавшему между докладчиком и слушателями, Голицын догадался, что перед ним студенты медицинского факультета. А кому еще была интересна вся эта тарабарщина?

Рядом с Голицыным на расстоянии вытянутой руки сидел молодой человек с длинными волосами, цвет которых можно описать как цвет осенних кленовых листьев. При этом волосы нельзя было назвать хорошо расчесанными и уложенными, скорее наоборот. И мыл их он, видимо, недели две назад. Тем не менее длинный хейер не мешал ему воткнуть в одно ухо наушник, трясти ногой и одновременно с этим слушать докладчика и делать какие-то пометки у себя в тетради. Много дел сразу, прямо как Юлий Цезарь! И слушает, и пишет, и запоминает – молодец мальчик. Рядом с огненно-рыжим волосатиком сидела аккуратная девочка, обладательница белого ухоженного каре, вся такая маленькая, тоненькая куколка-картинка.

Голицыну стало интересно, знаком конь-огонь с соседкой или нет. И когда при появлении очередного слайда они начали общаться друг с другом, Голицын подумал, что да, противоположности притягиваются. Невольно он сам перевел взгляд на экран, который демонстрировал докладчик, и увидел момент некой операции, показывалось на теле пациента место разреза, дальше пошла таблица, видимо с какими-то анализами. И Голицын снова переключил свое внимание на сидящую рядом с ним парочку, которая продолжала ворковать. Тут волосатик уверенно, не прекращая трясти ногой, головой, писать за докладчиком, достаточно плавно и уверенно свободной рукой взял соседку за грудь и, видимо, несильно сжал, потому что в последующий момент получил удар локтем в ребро.

Здорово! Так держать!

Голицын мельком взглянул на переключившийся слайд и потом снова вернулся к парочке, поскольку это было наблюдать намного интереснее. Вдруг в его голове что-то щелкнуло, и он был вынужден еще раз посмотреть на экран. На операционном столе лежало тело молодого человека, из соображений гуманности голова в слайд не вошла: врачи – они же все гуманисты. Голицын не поверил своим глазам и включил все свое знание языка для того, чтобы понять, о чем шла речь.

Доктором Пинту этому пациенту была сделана пересадка печени, и сейчас он чувствовал себя прекрасно благодаря его препаратам. Голицын, слушая данную информацию, поверил бы во все происходящее, если бы не руки этого самого пациента, которые были по локоть зататуированы готическими крестами, сходившимися в один-единый лабиринт. Рисунок вытаскивал из памяти воспоминания о поездке за город, на один из заброшенных заводов, где они нашли в плену детей.

Не запомнить эти раскрашенные руки невозможно. Перепутать невозможно. Забыть невозможно.

Тем временем слайд мелькнул и сменился следующим, а старлей застыл и тупо смотрел на доктора Пинту, который своим глубоким баритоном продолжал информировать аудиторию. Волосатик снова лапал свою подружку, но та уже не вырывалась, наверное, потому, что не сильно сжимал. Голицын же не видел ничего перед собой, незаметно погрузившись в какой-то поспешный нелогичный анализ происходящего.

Мальчишка был здоров, он не был желтым – зачем ему пересадка печени? Почему их держали посреди завода? Если это пациенты, почему их необходимо было приковывать наручниками? Прошло всего две недели. Они оставили детей на попечении полиции. Как вообще такое возможно, что лауреат премии приезжает и демонстрирует слайды, на которых, по сути, выпотрошенный человек, и заявляет о том, что была сделана пересадка печени и что пациент чувствует себя прекрасно?

Старший лейтенант оглянулся, посмотрел на закрытую дверь – с другой стороны должен был стоять старший мичман Диденко. Он просто хотел кого-нибудь призвать в свидетели того, что он сейчас видел, но никаких свидетелей у него не было. Он был один, несмотря на всю эту толпу. Потому что толпе было абсолютно безразлично, какое там тело лежало на столе и действительно ли с этим пациентом все в порядке. Ведь студенты воспринимали данный доклад как теоретическую основу, как демонстрацию усилий доктора по нахождению каких-то чудодейственных препаратов.

Выступление заместителя министра иностранных дел Голицын помнил плохо. Он на автомате смотрел за залом, который поменялся по своему составу. Теперь вместо медиков лауреата слушали студенты какого-то другого факультета. У старшего лейтенанта не выходила из головы фотография, где на цинковом столе лежало тело парнишки, которого он видел всего две недели назад.

К вечеру, находясь в расположении военной базы, где они были расквартированы, Голицын отозвал в сторону Татаринова. Командир выслушал своего подчиненного, переспросил после паузы, но Голицын уверял, что он не мог перепутать, обладателей двух таких одинаковых татуировок вряд ли можно сыскать по всей Европе.

– Хорошо, – согласился Татаринов. – Если есть такой факт, то мы, наверное, должны сообщить об этом местной полиции.

– А что же стало с теми двумя русскими мальчиками? – спросил Голицын, глядя на Татаринова.

Как не хотелось Кэпу послать все к чертям, он согласился сделать повторный заход в полицейский участок.

Спустя час российский офицер сидел напротив голландского следователя.

Они снова курили, и снова без особого рвения Галинкаф слушал свидетеля, делая вид, что записывает показания.

– Это слишком серьезное обвинение. Доктор Пинту является персональным гостем королевы Софи. Мы не можем просто так вот взять и арестовать заслуженного человека, и уж тем более допрашивать его без наличия каких-либо доказательств. А то, что видел ваш подчиненный… могло и показаться, да мало ли делают таких татуировок.

– Так чего проще: запросите слайды у доктора, – сказал Татаринов.

Следователь сделал последнюю затяжку и, откинувшись в кресле, посмотрел на офицера с какой-то мольбой в глазах: мол, ну что вам, русским, здесь нужно? Одурели от службы?

Тем временем Татаринов стал выпытывать у следователя про судьбу двух русских мальчиков, которых они также освободили.

– Их пока направили в специальное учреждение, – успокоил Галинкаф. – Как только будут установлены личности родителей, мальчиков вернут в семьи.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.