Страница 3 из 3
– Чего вы уставились? Закрытых переломов никогда не видели? – крикнул Павлов, и добавил требовательно. – Дайте же, наконец, мне пить!
К великому разочарованию физиолога, питья у нас с собой не оказалось. По иронии случая, из личных вещей академика мы догадались прихватить лишь его домашний тапочек, вещь в данных обстоятельствах совершенно бесполезную.
Стоит ли говорить, каких усилий нам стоило вернуться назад. Идти Иван Петрович совершенно не мог. Нам с моим другом пришлось соорудить из веток и проводов от ошейника носилки. На носилках, крайне медленно и ежесекундно боясь споткнуться и уронить бесценную ношу, мы двинулись в обратную дорогу. В пути мы делали остановки, бережно опуская носилки на землю. Тогда мы с Александром Степановичем тихонько переговаривались. Павлов стонал и на чём свет стоит ругал неизвестных строителей, а заодно и нас, забывших прихватить воду.
– До чего же он тяжёлый, – не мог не пожаловаться я шёпотом, так, чтобы раненый не услышал меня. – Да ещё и ругается постоянно. Будто он не по своей милости здесь оказался.
– Тяжёлый, в прямом и переносном смыслах. Тем более, не станем отплачивать упрямцу своей неприязнью, – тоже шёпотом отозвался профессор.
Наконец, мы с величайшей осторожностью внесли старика в дом и уложили на кушетку.
Академик Павлов снова попросил стакан воды. Я немедленно побежал на кухню и принёс.
– Так-то лучше, – причмокивая губами, отозвался он с кушетки, напившись и отпихнув стакан. Лицо слегка порозовело, но гримаса боли не покинула его. Из-под насупленных бровей нас рассматривали колючие глаза.
Затем в нескольких резких выражениях Павлов пояснил, что произошло. С недавних пор академик решил заняться спортом для поддержания рабочей формы. Он пренебрёг советами врачей. Привыкший всё самостоятельно проверять на практике, Иван Петрович решил в тот роковой день совершить длинную пробежку (для своего возраста почти что марафонский забег), длиною в пять километров. Пробегая по лесу самый трудный участок, он споткнулся о корягу и сломал себе ногу.
– Ни выбраться самостоятельно, ни позвать на помощь, – сокрушался академик. – Экая оказия!
– Мы предполагали, что вас похитили и даже убили! – сказал я.
– Кому я нужен? Старая развалина, – отозвался Павлов. – Теперь и подавно.
– Тем не менее, хороший хирург сейчас был бы как нельзя кстати, – не терпящим возражений тоном заключил мой друг и отправился на поиски доктора.
Я всё время оставался с больным. В спальне академика внимание моё привлекло странное устройство: бесколёсный велосипед. Заднее колесо отсутствовало напрочь, а вместо переднего приделаны были толстые кожаные ремни. Бесколёсное устройство стояло на массивной проржавевшей подставке. Я хотел было спросить Павлова о пропавших колёсах, однако ситуация была неподходящая.
Наконец, Попов вернулся и привёл с собой долгожданного хирурга. Осмотр ноги академика и произведённая доктором операция заняли несколько долгих часов. Уже давно спустилась ночь, а мы с профессором всё ещё находились в доме Ивана Петровича с намерением проявлять заботу и приятною беседой утешать нашего соседа. Павлов лежал, глядя отсутствующим взглядом в потолок. Я обдумывал, как лучше доложить старику про порчу столового серебра.
– Доброе утро. Как хорошо, что Цербер вас отыскал, – сказал Попов. – Мы вас, признаться, уже похоронили. Не правда ли, настоящее пасхальное чудо?
– Что за чушь вы мелете? – слишком энергично для тяжелобольного отозвался с кушетки академик. – Религия есть самый обыкновенный инстинкт.
– Зачем же вы ставите человека на одну ступень с крысой? – возразил Попов.
– А человек и есть крыса, только высшего порядка. Адаптировавшаяся к внешней среде, – лицо Павлова вновь исказилось, как от приступа боли.
– Душевные порывы – тоже рефлекс?
– Прекратите, тошно, – фыркнул академик.
Он попытался встать, но боль в ноге напомнила о себе. Видимо, разговоры о душе вызывали в нём страстное неприятие.
– Пойдёмте, – обратился ко мне Попов. – Больному сейчас не следует волноваться. Не станем слишком уж надоедать ему. Эмоции, как известно из трудов Ивана Петровича, есть регулятор физиологической деятельности.
Старик-учёный только слабо кивнул, потом закрыл глаза, давая нам понять, что не желает с нами разговаривать.
На цыпочках мы вышли от Павлова и направились к Попову. Цербер с лаем бросился за нами следом. Меня это слегка обескуражило: пёс пошёл за нами, людьми ему малознакомыми, а в доме хозяина оставаться не пожелал. Попов погладил его по холке и не стал прогонять. Дома он покормил Цербера и отвёл ему место у порога. Мне же всё не давала покоя картина увиденного.
– У него так не убрано. Запах такой… тоскливый.
– Что вы хотите, старый, одинокий человек, – промолвил Попов. – Я тоже в первую минуту подумал, его дом вверх дном бандиты перевернули.
– Скажите, Александр Степанович, что за странное устройство у Павлова в кабинете? Велосипед, а без колёс.
– Ах, вот вы про что! Это же машина для тренировки мускулов, велотренажёр.
– Что же, старик крутит педали и никуда не едет?
Мне представилось, как одинокий, всеми забытый Павлов сидит на своём неподвижном велосипеде и думает, что несётся вперёд, оставаясь на месте.
– От одиночества и ужаса смерти уехать пытается, – сказал я.
– Вам пора браться за новый роман, – улыбнулся Попов. – Знаете ли, дорогой друг, творить добро куда как проще, если взывающий о милосердии учтив и благовоспитан. А если нет? Как быть тогда?
– Вот именно, – не мог не согласиться я.
– Пусть и он удостоится нашей милости, – промолвил мой учёный друг.
– Вот именно, – снова не мог я не согласиться, – А где, кстати, его жена?
– М-м, готов поручиться, такого характера, как у Павлова, и святой не выдержит. Не удивлюсь, если жена его оставила. Я где-то читал, что и настоящий Павлов был страшно вздорным человеком. Вот, выходит на марке его точно нарисовали. Теперь любуйтесь на его изображение.
– Отталкивающее впечатление.
– К сожалению, дорогой Буревестник, почти в каждом учёном сидит вот такой гордец Павлов. Сделаем выводы.
Окончание истории о пропавшем академике
В доме Александра Степановича я от нервных потрясений и переживаний выпил три чашки чая с малиновым вареньем и засобирался уже идти к себе прилечь и отдохнуть.
– Да, чуть не забыл. Что мы с артефактами делать станем? – задал я вопрос, мучивший меня всё это время.
– Вилки отдадим. Зачем нам они?
– А Цербер?
– Цербер свой долг выполнил, – заключил профессор. – Он, похоже, к нам привязался и сам отсюда не уйдёт. Пусть пока у меня поживёт. Нам же придётся несколько дней регулярно навещать больного.
Попов воспринимал случившееся совершенно спокойно, будто речь идёт не о серебре и чужой собаке. А я никак не мог успокоиться.
– Если бы произошёл взрыв или пожар, когда вы слили в ведро эту вашу кислоту? Чем бы мы стали тушить?
– Пирогами, и блинами, и сушёными грибами, – отозвался Попов.
– Вам бы всё смеяться.
Вместо разъяснений мой учёный друг вышел в лабораторию и принёс оттуда небольшой сероватый пакетик с красным крестом и надписью «Бекингъ Паудеръ» Kings Cross, 1731 г. и протянул его мне. Цербер растянулся у ног Попова и смотрел на меня преданными глазами. Вот же, собака, а всё понимает. Я прочёл «Kings Cross» и воспоминания о поездке в Англию разом нахлынули на меня. «Номер по каталогу Михель 1731», – словно молния пронеслось в моей голове.
– Это оттуда? – показал я пальцем на окно. – Вы получили ответное письмо от Дианы?
– Вовсе нет! – расхохотался Попов. – Уверяю вас, дорогой Буревестник, порошок не имеет к нашей лондонской миссии никакого отношения. Я взял его на кухне, чтобы показать, чем можно тушить пожары. Ведь вы же сами спросили. Так вот, пекарский порошок при добавлении в него уксуса даёт эффект образования пены. Конечно, пирогами и блинами вполне возможно тушить пожары. Вернее порошком. Корней Чуковский взял за основу именно этот химический принцип в своём детском стихотворении «Путаница».
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.