Страница 24 из 40
Без попов
Начиная миссионерскую деятельность, Православная кефалическая грекороссийская церковь не учла одного важного момента, что на Руси к тому, кто заявляет о своей монополии на истину, счет предъявляется особый. Если ты скромно жуешь сопли в сторонке, мямля «Что есть истина?..» – то, пожалуй, тебя и не тронут: ищет человек – делом занят! Но если уж вышел в центр круга и заявил: «Ведаю!» – изволь отвечать! Взялся, как говорится, за гуж. И если обещал «правды», а по факту «не справился» – отвечай! По всей строгости военного времени (а его у нас другого-то, за редким исключением, и не бывает). Так «персональная ответственность» за несовершенство мира была возложена на священников-миссионеров.
Возникло малообъяснимое, но в то же время весьма известное крестьянское суеверие: если встретил священника – к несчастью. Этнограф С. Максимов писал по этому поводу: «Суеверный народный обычай при встрече со священниками, почитаемой дурным знаком, указывающий на некоторые предосторожности, вроде бросания щепок на след и другие приемы, народился во времена глубокой древности: толковники объясняли нам, что во времена язычества на Руси священник как представитель новой веры, проповедник христианства и креститель, мог быть грозным для тех, которые еще коснели в идолопоклонстве. Когда встречный снимал перед ним шапку, складывал руки так, что правая рука приходилась на ладонь левой, и подходил под благословение, значит, прав человек: получи благословение и ступай своей дорогой. В противном случае скажи: кто ты, и во что веруешь, и умеешь ли крест класть на лоб; если же ничему такому не навык и не научился, ступай ко властям гражданским. Эта власть «отдаст за приставы» и пособит духовному клиру приобщить к стаду верных новую овцу более надежными и внушительными средствами, чем устная убеждающая проповедь» [55] .
В 90-е годы XX века в околокриминальной среде при ссылке на некую особо влиятельную «крышу» от решительного противника можно было услышать ответ: «Она может не успеть!» – и действительно, Русь велика, к каждому священнику охрану не приставишь, а настроения в народе в зависимости от ситуации могли быть и весьма радикальными. Иногда это касалось даже епископов. Так, в Ростове в ХI – ХII веках епископы Феодор и Иларион были изгнаны взбунтовавшимися горожанами, Лаврентий – убит. На Вятке язычники убили монаха Кукшу, который «крестил вятичей». Вера «без попов» становилась все более и более востребованной идейной концепцией. Так появились так называемые Капитоны. Собственно «Раскол» принято связывать именно с их появлением. Об этом движении известно крайне мало. Считается, что сие название произошло по некоему старцу Капитону, отрицавшему церковную организацию и священство, и имело немало сторонников в Костромской и Вологодсклй губ. Вообще «беспоповщина» была невероятно популярной «ересью» в России. Отголоски ее докатились практически до наших дней. Центром ее считалась Карелия. Главное догматическое сочинение – «Поморские ответы» (1722, изд. 1911). Если верить Большой советской энциклопедии, отдельные общины «беспоповцев» существовали даже во времена СССР в Литве и Белоруссии. В стихотворении Н. Некрасова «Похороны» («Меж высоких хлебов затерялося…» (1861), быстро ставшем народной песней, есть такие строки:
И пришлось нам нежданно-негаданно
Хоронить удалого стрелка
Без церковного пенья, без ладана,
Без всего, чем могила крепка.
Без попов!.. только солнышко знойное
Вместо ярого воску свечи
На лицо непробудно-спокойное
Не скупясь наводило лучи;
Да высокая рожь колыхалася,
Да пестрели в долине цветы;
Птичка Божья на гроб опускалася
И, чирикнув, летела в кусты.
Это исчерпывающее поэтическое отображение мироощущения «беспоповцев», отрицавших большинство церковных таинств, за исключением крещения и исповеди. (Венчание у них, как и у казаков, заменялось родительским благословением.) Роль церкви земной здесь возлагается на российскую природу, что очень созвучно языческим представлениям. Ср:
Чую радуницу Божью —
Не напрасно я живу,
Поклоняюсь придорожью,
Припадаю на траву.
Между сосен, между елок,
Меж берез кудрявых бус,
Под венком, в кольце иголок,
Мне мерещится Исус.
Он зовет меня в дубровы,
Как во царствие небес,
И горит в парче лиловой
Облаками крытый лес.
Это уже Есенин («Радуница», 1914 г.).
Не правда ли, находится в некотором противоречии с синодальной редакцией «Устава Князя Владимира»?
В современной публицистике принято доказывать, что русский народ невероятно «смиренен» и склонен к почитанию царя-батюшки. Но исторические факты как раз говорят ровно об обратном. Понятие «царь» на Руси появилось с XVI века (1547) (это если иметь в виду царя Московского, а не каких-то пришлых «царей-завоевателей» типа Батыя, непонятно, почему так названных). И практически сразу же возникает интеллектуальное течение (в среде религиозных мыслителей), отрицающее царскую власть. Естественно, официальная Церковь немедленно отнесла это к «ересям» и боролась очень жестоко. В церковной литературе принято подчеркивать, что на Руси не было инквизиции в отличие от Европы, а, стало быть, Церковь православная более гуманна. Приходится признать, что это как минимум лукавство. Жгли еретиков на Руси никак не меньше, чем в Италии или Франции, для этого не требовалось никаких специальных структур, верно, хватало обычных, но единомыслие и единоверие насаждались жестоко. Тем не менее, преодолеть демократические традиции, выборность руководства и коллегиальность решений (казачий круг), сохранившиеся на огромных территориях, было не так уж и просто. Казачество, кстати, никогда не знало крепостного права. Новгород сохранил вечевое правление до Иоанна Грозного, то есть уже до тех времен, где худо-бедно появляются какие-то свидетельства и артефакты. (Кстати, одним из самых влиятельных при этом людей в Новгороде был архимандрит. Так что и такое было.) Фактом является существование Земского собора, в который входили представители всех сословий, кроме крепостных крестьян. Понятно, что все эти институты постоянно критиковались и осмеивались большевиками, но вот большевиков вроде как нет. Уже не первый год мы пытаемся вывести какую-то преемственность от прежней страны, но вот удивительно, что коннотации всех этих институтов у нас остались большевистские! Только теперь «врожденное рабство» воспринимается со знаком +! Тако, батюшка! В смирении и страхе Божием пребываем! Но не было всеобщего смирения на Руси! Искать правды, а если не найдешь ее у власти, то продолжать посредством «прямого действия» было нормой. Пушкин в своей повести «Дубровский» фактически легитимизирует право русского человека на бунт как последнее средство достижения справедливости, приравнивая его к праву дворянина на сатисфакцию. И хотя в проповедях постоянно звучит «и всякий бунт против власти законной есть дело диавольское», народ отвечает: «Бунт – дело Божье!» – ибо не верит проповедникам, защищающим «истину» от справедливости.
Куликовский синдром
Процессы централизации Руси, возвышение Московского княжества и превращение его в полноценное царство – Московию, которая все более и более разрасталась в размерах, привели к замене традиционного «конфедеративного» устройства с военным правлением на унитарное единоначальное государство. Огромная масса вооруженных до зубов людей, зачастую отмеченных многими доблестями и талантами, но абсолютно не приспособленных ни к чему, кроме тотальной войны, оказалась не у дел. Распад и деградация так называемой Золотой орды привел к обвальному росту криминала по всей Южной и Центральной Руси. Казачьи отряды, лишенные общего руководства, внятных политических ориентиров, при этом возглавляемые порой весьма харизматическими полевыми командирами, стали промышлять грабежами и наемничеством. Некоторые из них, впрочем, ставили перед собой (видимо, по традиции) и вполне созидательные цели, как то: объединение земель русских в единую «казачью республику». Одним из таких полевых командиров был Степан Тимофеевич Разин. По свидетельству современника – секретаря шведского посольства в Персии Кемпфера, Разин знал восемь языков, обладал незаурядными дипломатическими способностями, его полководческий дар неоднократно подтвержден блестящими победами как внутри страны, так и вне ее. Этот русский человек, наводивший ужас на некогда могущественных персов, ставший полноправным героем фольклора и отчасти национальным маркером, отмечен Грекороссийской православной церковью ярко и вполне однозначно. Он предан анафеме. Да, на его руках и руках его воинства немало крови лиц духовных (как, заметим, ее в изобилии и на руках воеводы Мещеринова, «восстанавливавшего законность» в Соловках), между тем назвать его «богоборцем», или «атеистом», или «гонителем Церкви» никак нельзя. Еще в юности Разин дважды совершал паломничество на богомолье в знаменитый Соловецкий монастырь и, видимо, как-то выделялся среди массы других богомольцев, поскольку с этим монастырем разинцев связывали «особые отношения» – после пленения и казни командира остатки повстанцев укрылись за стенами именно этого монастыря и несколько лет были гарантами безопасности взбунтовавшихся соловецких монахов. То есть здесь налицо битва «правильных» православных с «неправильными». Бой «воинства небесного» с силами тьмы. (Естественно, «воинством небесным» в этих баталиях каждая из сторон считает себя.) А в таких битвах пощады не бывает. «Соловецкое сидение» (1668–1676), вызванное чисто теологическими разногласиями, закончилось кровавой резней и массовыми казнями, прежде всего священнослужителей. И дело тут было не в «особом мнении» монахов относительно книг и обрядов, а в том самом «благоверии», которое [у Владимира] было «с властью сопряжено». Естественно, власти, да тем более такой «божественной», как власть российская, могут противиться исключительно вырожденцы, уроды, террористы, экстремисты и педофилы. Историю пишут победители…