Серёжка Покусаев, его жизнь и страдания

Николай Павлович Печерский

Серёжка Покусаев, его жизнь и страдания

ТАПОЧКИ

Серёжка Покусаев снова потерял тапочки. Третий раз в этом году. Мать Серёжки не удивилась. Даже тряпкой на этого растяпу не замахнулась.

— Живи как хочешь, — сказала она. — А только денег у меня больше нет.

Положение было критическое. Зимние ботинки Серёжки смазали ваксой и давно спрятали в кладовку под замок. Другой подходящей обуви, похоже, не было.

Серёжка полдня шуровал в сарае. В углах жили серые пауки, лежали рыжие корявые обручи от бочек, порванные велосипедные камеры и всякий другой хлам.

Потом Серёжке попались старые мамины туфли на шпильке. Они были ещё ничего. Только стельки отлипли и выглядывали изнутри, как собачьи языки.

Серёжка выдрал языки, отбил молотком шпильки и тут же примерил. Размер был как раз такой. Если бы брюки-клёш, можно было вполне их прикрыть. Но у Серёжки были брюки-дудочки. И это немного портило вид.

Серёжка выбрался из сарая и прошёлся по двору. Там резались в «козла» за деревянным ребристым столом пенсионеры. В песочнице строили замки дети. Никто Серёжке ничего не сказал, и он сразу повеселел.

Ходить в узких и изогнутых туфлях было неудобно. Но без тренировки ничего не даётся.

Это уже Серёжка знал по опыту.

Возле подъезда дома номер четыре показалась Галя Гузеева. В Галю были влюблены поголовно все мальчишки. Серёжка тоже.

Галя увидела Серёжку, подошла прямо к нему. Она сразу заметила Серёжкины корабли и начала улыбаться.

— Здравствуй, Покусаев, — сказала Галя. — Что это?..

Серёжка не дал Гале докончить.

— У тебя очень приятные ресницы, — сказал он. — Точно как у Софи Лорен. А ну закрой глаза!

Какая женщина устоит перед таким комплиментом! Галя Гузеева опустила веки и дала полюбоваться своими ресницами.

И всё же Галя не отстала от Серёжки. Не помогла ему даже Софи Лорен.

— Покусаев, зачем ты надел дамские туфли? — спросила Галя. — Для смеха?

— Ничего не дамские… Я репетирую. Клоуном в цирк оформляюсь!

— Ты, Покусаев, врёшь!

— Очень надо! Можешь у папы спросить. Учеником берут…

Серёжка наморщил лоб и стал думать, что бы ему ещё такое соврать.

— В постоянную труппу берут, — сказал он. — Вчера с папой табель успеваемости носили. Знаешь, как придираются!

Серёжка подробно рассказал, какие строгости в цирке и какой у него в постоянной труппе репертуар. Под конец он расщедрился и даже пообещал Гузеевой Гале достать бесплатный билет на свои представления.

— Можешь хоть каждый день ходить, — добавил он. — Устрою!

Скоро необычайная весть эта распространилась по всему двору.

Все знали, что Серёжка трепач. Но тут поверили. Не станет же человек за здорово живёшь щеголять в дамских туфлях и раздавать билеты в цирк.

К Покусаеву повалили делегации. Серёжка принимал всех. Он сидел на деревянном ларе для песка, болтал ногой в белой остроносой туфле и рассказывал мальчишкам и девчонкам про цирк.

Все ахали и завидовали.

Потом Серёжку попросили что-нибудь исполнить. Он прошёлся в своих клоунских туфлях боком-скоком, потом задом наперед, потом стал на руки. Стоял он недолго, но все аплодировали: во-первых, Серёжка был ещё учеником клоуна, а во-вторых, он мог обидеться и не дать билеты в цирк.

Вскоре, впрочем, интерес к цирковому искусству упал. Зрители один за другим разбрелись по своим делам.

У Серёжки своих дел не было. Он снёс туфли в сарай и отправился домой обедать.

Была у Серёжки Покусаева тайная надежда: мать увидит его разнесчастную жизнь и переменит свое решение. Так уже сколько раз было.

Посмотрит на голые Серёжкины ноги и скажет:

«Вот тебе, растяпа, деньги. Иди покупай тапочки. Только смотри — последний раз даю…»

Эти радужные мысли развеялись в пух и прах. Мать даже не подумала менять свой суровый приговор. Не поддержал сына и отец.

— Правильно! — сказал он за обедом. — Пускай ходит босиком, как снежный человек.

«Снежный человек» молча проглотил обиду.

После обеда Серёжка Покусаев остался дома. Он сидел возле окошка и думал о прежней веселой жизни.

Без тапочек не было ему ходу никуда ни в кино, ни на речку, ни просто на улицу.

За воротами играли в классы девчонки, о чём-то спорили мальчишки, шли как ни в чём не бывало прохожие. Никто из них не знал, какая страшная беда постигла Серёжку Покусаева.

Чем больше Серёжка думал об утраченных радостях, тем сильнее тянуло его на улицу, в общество. Серёжка прикидывал всякие варианты, сам утверждал их и сам отвергал.

В конце концов он решил сделать пробную вылазку. Если спросят, почему он шпарит по городу босиком, можно выкрутиться. Сказать, например, что тапочки сдали в ремонт. Обещали починить утром, а потом закрыли мастерскую на переучёт. Мало ли что можно придумать!

Скажет, что вообще не переваривает обувь, ходит босиком для закалки и воспитывает себя по системе йогов. Фурункул на пятке тоже годится. Пускай сами походят в тапочках с таким фурункулом!

Серёжка погляделся в зеркало, застегнул пуговицы на рубашке и отправился в вояж.

В ворота он не пошёл. Там стояли свои мальчишки. Он перемахнул через забор, оглянулся и взял курс в центр города.

Изредка прохожие поглядывали на босоногого путника. Но от замечаний воздерживались и в переговоры не вступали.

Пока всё шло нормально. Только возле кино «Спартак» какой-то дядька наступил Серёжке на пальцы.

Но тут Серёжка был сам виноват. Он полез в очередь за билетами, хотя в кармане у него было пусто и делать ему в очереди, в сущности, нечего.

Серёжка направил свои босые и израненные стопы в зоопарк. В заборе была приличная дыра, и мальчишки лазили туда бесплатно.

Возле зоопарка улицу залили новым чёрным асфальтом.

Он даже на вид был липкий и вязкий.

Серёжка был человеком риска. Об этом знало пол-Воронежа.

И конечно, он не пошёл в обход. Он полез в чёрную липкую гущу. Вдобавок ко всему гуща оказалась нестерпимо горячей. В такой смоле черти варили в аду грешников. Если, конечно, черти и ад когда-нибудь существовали.

Целый час Серёжка мыл ноги в кадушке под водосточной трубой, драил их песком и шершавым, как наждак, кирпичом.

Эксперимент удался только частично. На ступне остались чёрные пятна различной величины и формы. Отдалённо они напоминали острова в Японском море или шкуру леопарда.

Серёжка тайком пробрался по лестнице в дом и, окончательно подавленный и угнетённый, сел возле окошка. Ноги он спрятал под стул.

Сколько сидел Серёжка, неизвестно. Может, час, а может, полтора. В глазах у него прыгали серые мурашки и с непривычки болела шея. Серёжке уже давно надо было сбегать кое-куда. Но он крепился, потому что главное в его жизни — терпение и выдержка.

Мрачное уединение прервал стук в дверь. Это пришёл друг Серёжки Изя Кацнельсон. Изя был кудрявый, как баранчик из сказки. На носу у него сидели очки с толстыми стеклами. Глаза его от этого казались большими и круглыми, как будто Изя смотрел из-за графина с водой.

— Ты чего тут сидишь? — спросил Изя и внимательно посмотрел из-за своего графина. — Хватит сидеть. Пошли в кино.

Серёжка не переменил позы.

— Меня кино не интересует, — ответил Серёжка загробным голосом. — Теперь я буду сидеть тут.

— Вот же чудак! Там же интересней!

— Мне интересней здесь, — ещё глуше ответил Серёжка. — Прошу не беспокоить.

Такой официальный тон смутил Изю Кацнельсона. Он даже подумал, что Серёжка обиделся на него. Утром циркач Серёжка делал стойку. Изя опрометчиво заявил, что может стоять больше. Это было не совсем точно.

Теперь Изя чувствовал угрызения совести. Ему не хотелось терять друга из-за какой-то стойки.

— Может, денег нет, так я из копилки вытащу, — великодушно предложил Изя.