Дозорный

Миан умолк. Глаза его были холодны и прозрачны, как паковый лед.

— У них там был генератор и один из этих мощных, работающих на сжатом воздухе пистолетов для забивания металлических скоб... Ты представляешь себе, что происходит, когда из него стреляют человеку в глаз?

Алекс открыл было рот, но обнаружил вдруг, что не способен произнести ни слова.

— Глаз просто взрывается, а скоба пробивает человеку нёбо. Боль, должно быть, невообразимая...

— И ты это сделал? — неверяще прошептал Алекс.

— Нет, слава богу, это сделал другой — с Вином. Но суть не в том, кто это сделал. Суть в том, что «Пятерка», знавшая, на что способен Бирн и его компания, позволила этому случиться.

— И что было потом?

— Бирн понимал, что Вин человек крепкий, а Бледсо, если его как следует напугать, заговорит. Ну так он его и напугал. Бледсо почти свихнулся от ужаса. Однако Бирн, просто для верности, приказал проделать то же самое со вторым глазом Вина. А потом, только для того, чтобы подчеркнуть, что говорить придется Бледсо, отрезал Вину язык. В голове у меня все мутилось от этого зрелища, но я повторял себе: «Улыбайся, или с тобой сделают то же самое».

Алекс кивнул.

— Ну, и когда Бирн велел мне прикончить Вина, я вытащил «браунинг». Однако Бирн сказал «нет». И вручил мне молоток и пятнадцатисантиметровый гвоздь...

— И ты убил его?

— Звук получился такой... звенящий, — задумчиво ответил Миан. — Он умер мгновенно.

— А Бледсо?

— Бледсо рассказал им все до последнего. Все, что знал.

— И?..

— Да, его я прикончил тоже. Тем же способом. И одновременно пообещал себе, что те, кто несет за это ответственность, узнают такие же боль и ужас, какие узнали эти отважные люди.

— Но ведь главная ответственность лежит на Падреге Бирне с его головорезами, — негромко произнес Алекс.

— Это мерзкие люди, однако они смотрят злу прямо в глаза. А Фенвик с ее подчиненными творят зло издали. Они никогда не видели залитых кровью застенков ИРА, им не приходилось смотреть, как умирают в муках храбрецы вроде Вина и Бледсо, и говорить себе: «Да, это моих рук дело...»

— Мудрые обезьянки, — пробормотал Алекс.

— На каждое действие есть противодействие, — сказал Миан. — Этому меня научил отец. Вселенная требует равновесия. А пока жизни, которые я отнял, остаются неотмщенными, равновесия не будет.

Алекс вглядывался в Миана. Что это, гадал он, безумие? Или логика?

— В течение недели меня ввели в состав Совета Армии, а Бирна — в Исполнительный. Я продолжал посылать в Лондон доклады, однако теперь у меня не было ни малейшей уверенности, что на основе их будет хоть что-то предпринято. Я предупредил о двух бомбах: одной — в пабе на Шанкхилл-роуд, другой — в супермаркете. Пятеро убитых, больше двадцати раненых. В супермаркете — главным образом женщины и дети. Одна девочка ослепла из-за того, что в глаза ей впились осколки ее очков. Совет ИРА состоял из семи человек. На первом же совещании, в котором я принимал участие, вглядываясь в лица шестерых других членов Совета, я вдруг понял, что сделал для «движения» ничуть не меньше любого из них. Можешь вообразить, что я при этом почувствовал?

Алекс не ответил. И не шелохнулся. Порывы ветра донесли — поначалу далекий, но становившийся все более отчетливым — стрекот приближающегося вертолета. Миан если и услышал его, то оставил без внимания.

— На том совещании поднялся со своего места бывший командующий бригадами Армаха и Ферманаха. Гад по фамилии Халлоран. Он не стал ходить вокруг да около. Он сказал нам: «Ребята... У нас проблема. В наших рядах крот». Уже некоторое время, продолжал он, информация о готовящихся операциях попадает в Лондон. Информация с самого верха, не просто то, что известно любому рядовому. И это ставит под подозрение каждого из нас. Исполнительный Совет начал расследование. Было принято решение до его окончания приостановить все операции.

Биение двигателя вертолета и свист винтов раздавались уже совсем близко.

— Скорее всего, — сказал Алекс, — они хотели посмотреть, кто сорвется и ударится в бега.

— Я тоже так решил. Будь они уверены, что смогут выявить крота, они бы просто запустили следственную машину.

— И что же ты сделал?

— Поехал домой. А там меня поджидала команда боевиков, и тут я понял, что «Пятерка» меня сдала. Я уложил двоих из них, выскочил в окно и понесся как бешеный в аэропорт Олдергрув. Через час я уже летел в Англию. А на следующее утро закрыл счет, на который МИ-5 все эти годы перечисляла мне деньги, и начал обзаводиться новой личностью.

— С МИ-5 ты не связывался?

— Шутишь? Если бы я с ними связался, они подбросили бы мои координаты ИРА. И так уж через неделю после моего исчезновения республиканцы спали и видели, как бы меня изловить. Нет, «Пятерке» я, живой и засвеченный, был не нужен — заговори я, им всем пришел бы конец.

— Но почему же, как ты думаешь, в Лондоне игнорировали все твои предупреждения и допустили гибель Вина, Бледсо и всех остальных?

— Долгое время я думал, что меня попросту не хотят подвергать риску. Начни «Пятерка» принимать меры после моих предупреждений, меня пришлось бы отозвать, а так я оставался их человеком в ИРА, оправданием их бюджета. Но потом я наконец все понял: существует еще один британский крот. Агент, который проработал в ИРА не годы, а десятилетия. Человек, вместо которого «Пятерка» могла в случае чего подставить меня. — На миг он умолк. — Барри Фенн еще за несколько лет до того рассказывал мне о возникших в верхних эшелонах ИРА подозрениях. В то время я услышал всего лишь относящиеся ко мне слова: «подозрения», «ИРА», «британский агент». Я и не подумал задать себе вопрос: «Откуда Барри Фенну известно, что думает верхушка ИРА? Мне это неизвестно, так откуда ж известно ему?»

Кто-то был у них в ИРА все это время. Кто-то на самом верху, насколько я понимаю. И на случай, если на этого человека падет хоть тень подозрения, нужна была приманка, ложная цель. Агент, которого можно сдать, доказав, что именно через него шла утечка информации.

Алекс покачал головой.

— И на сцену выходит Дозорный, — пробормотал он.

— Мои поздравления! — сказала Доун Гардинг. — Похоже, ты наконец во всем разобрался.

Она стояла немного выше по склону, ее полицейский «вальтер» был нацелен Алексу в лоб. Доун привела с собой подкрепление — одетого в свободную куртку мужчину с пустым лицом, вооруженного пистолетом-пулеметом.

Если бы они увидели Миана мертвым, понял Алекс, проблем бы не было. А вот при живом Миане и Алексе, знающем правду о Дозорном, положение становится безнадежным. Один взгляд на Доун, в ее полные ледяной решимости глаза, сказал Алексу: Доун скорее убьет его, чем рискнет тем, что он кому-нибудь что-нибудь расскажет. Единственная ночь, проведенная с Алексом в постели, — а это, в сущности, все, что их связывало, — ничего для нее не значит.

Они с напарником убьют их обоих и предоставят заниматься трупами команде чистильщиков. Одно можно сказать наверняка: трупов не найдут никогда. Хорошо, с этим ясно, тем не менее «глок» все еще у него в руке. И «браунинг» Миана тоже при нем.

— Почему это животное до сих пор живо? — Доун с презрением взглянула на Миана.

— Мне не хотелось лишних хлопот, — холодно ответил Алекс. — Не думаю, что ему удастся сильно состариться.

— Ты идиот! — выпалила Доун. — Ты самонадеянный идиот, Алекс! Почему ты не сделал того, о чем тебя просили? Разве ты не понимаешь, что вынуждаешь меня...

Алекс ее уже не слушал. «Глок» он держал в правой руке, а левая, скрытая курткой, медленно вытаскивала «браунинг» Миана из-за поясного ремня. Единственный его шанс избежать смерти — довериться Миану. Человек этот был на две трети сумасшедшим и на одну — блестящим солдатом, это понятно, однако... «Браунинг», уже освобожденный из-под ремня, отяжелил руку Алекса.

— А он? — Алекс указал на бесстрастного Миана. — Ты можешь хотя бы представить себе, что вынуждали его делать ваши люди? Пытать и убивать британских агентов? Смотреть, как изготовленные им бомбы разрывают на куски женщин и детей?