Обретение любви

На Пасху устроили совместный чай. Из церкви Жан-Поль с Камиллой приехали к родителям Жан-Поля, туда же, преодолев немалое для нее расстояние, прибыла мадам Бриваль. Чаепитие прошло чинно, без скрытых уколов и раздражения. Все собравшиеся остались довольны друг другом.

Однако в этот вечер, как и в предыдущие, Камилла, придя домой, первым делом осмотрела почтовый ящик. Письма от Роберта не было уже целую неделю. Она уже ругала себя за то, что уничтожила первые два письма, не читая. Она так и не узнает, какие же жалкие оправдания придумал господин Хаген для своего поведения, какими аргументами он пытался растопить лед в ее сердце — а она не сомневалась, что письма были посвящены именно этому: иначе зачем и о чем еще писать? Она бы, конечно, не ответила ему, но хотя бы знала, что он там придумал. А может быть, ответила. Она бы написала короткое и очень ядовитое письмо, в котором объяснила ему всю его низость. Она уже составила его в уме. Чтобы его отправить, недоставало малости — очередного послания Хагена. А его-то и не было.

Наступил день, когда Хагену должны были снять гипс. Она уже давно отметила этот день на календаре. Теперь она представляла, как он ощупывает свою ногу, так долго скрытую от него, как осторожно делает первые шаги... Что ж, теперь он может спокойно отправляться в Аравию за успехом. Она не сомневалась в его успехе, всегда верила в его счастливую звезду. Он получит кучу заказов, кучу денег, он вновь будет нужен этой Джоан. Счастливого пути, Роберт Хаген! Я больше не ненавижу тебя, не ревную. Я освободилась от твоей власти. Я живу сама по себе, ты — сам по себе. Скоро ты уедешь к себе в Штаты, и я надеюсь, что мы никогда больше не увидимся.

Так Камилла твердила себе, лежа на своей одинокой постели, в своей одинокой квартире, лежа без сна. Она не говорила Жан-Полю, что уже вторую неделю живет на таблетках, чего с ней не было никогда в жизни — по крайней мере, с тех пор, как Эрик попал сначала в комиссариат, а затем в лечебницу. Вот и сейчас она напрасно уговаривала себя, что у нее все в порядке, до свадьбы осталось три дня, что вся эта история позади, что ей уже не больно — пролежав полночи с открытыми глазами, она встала и отправилась в ванную за таблетками.

На следующее утро произошло сразу несколько событий, одно из которых Камилла ждала с нетерпением, а другое — никак не ожидала.

С утренней почтой пришло письмо от Роберта. Взглянув на конверт, испещренный почтовыми пометками, Камилла сразу поняла причину затянувшегося молчания Роберта — он по какой-то причине ошибся в написании адреса и письмо блуждало по почтовой сети Парижа, по крайней мере, почти неделю. Она уже собралась на работу, поэтому не стала его читать, а положила в сумочку. Пока она ехала на работу, она то и дело поглядывала на сумочку, стоявшую на соседнем сидении, и на душе у нее было тревожно и в то же время весело.

Поставив машину на служебную стоянку, она направилась в офис, когда внезапно ей преградила дорогу какая-то женщина. Взглянув на нее, Камилла опешила: перед ней стояла высокая, рыжая... Джоан! Несколько секунд ни одна из женщин не произносила ни слова. Никто не решался заговорить первым. Наконец Джоан сказала:

— Может быть, мы сядем где-нибудь? Говорить особенно не о чем, но все же.

Камилла молча повернулась, и они направились в ближайшее кафе, где все сотрудники фирмы обычно пили кофе и обсуждали свои дела. Сейчас в кафе было пусто. Камилла заказала две чашки кофе. Пусть эта рыжая... эта рыжая дама видит, что она ничуть не волнуется, не кипит от ненависти. У нее есть какие-то вопросы? Что ж, она готова на них ответить. Хотя она ума не могла приложить, зачем она понадобилась Джоан. Она обратила внимание, что американка, хотя и старается держаться как победительница, выглядит неважно.

Первой молчание нарушила Джоан. Она долго разглядывала Камиллу, словно изучала ее, и наконец сказала:

— Нет, я так и не понимаю, что он в тебе нашел. У нас на Бродвее таких дают дюжину на десять долларов. Говорят, француженки славятся своей фигурой. Но разве у тебя фигура? Нет, я точно ничего не понимаю.

У Камиллы рвались с языка язвительные слова, готовые сложиться в достойный ответ, однако она сдержала себя. В словах Джоан была какая-то странность. Зачем ей выяснять, что нашел Роберт в какой-то француженке, если та отброшена и побеждена? Зачем же она приехала и говорит все это?

— Ладно бы ты была каким-нибудь знаменитым модельером, — продолжала американка. — Я проверила: фирмешка твоя вполне обыкновенная, таких тут десятка два, и ты в ней не бог весть какая персона. Ты такая же, как все, таких тысячи — и все же он предпочел тебя! Почему, хотела бы я знать? Может, ты умеешь делать мужчине нечто такое, что ему особенно нравится, а? Ну признавайся, чего молчишь, сидишь с невинным видом, как ангелочек?

Камилла побледнела от оскорбления и уже готова была ответить, когда лицо американки вдруг исказилось — и эта высокомерная, блестящая дама внезапно неудержимо разрыдалась. Она рыдала, уронив голову на стол, потоки слез смыли тушь, и она размазывала ее по лицу, продолжая говорить:

— Нет, скажи, какая обида — прикатить за тысячи миль, бросить все, забыть все его выкрутасы — и все зря! Он только и твердит: “Камилла, что там с Камиллой, Камилла сказала...” Ну почему, почему я такая несчастная? Ведь я так надеялась... Ведь я его еще немножечко люблю, этого дурачка, с его моторами и причудами. Ну что, что в тебе такого?!

Казалось, она была готова броситься на Камиллу, но вместо этого американка разрыдалась еще пуще. Сквозь слезы она выговорила:

— Послушай, закажи мне ради бога чего-нибудь покрепче! Видеть не могу этот ваш кофе и кислятину!

Камилла направилась к стойке, из-за которой Жюль, хозяин кафе, хорошо знавший Камиллу, с изумлением наблюдал за разыгравшейся сценой, и попросила чего-нибудь американского. Нашлось бренди. Джоан выпила стакан, расплескивая жидкость, потом второй. Казалось, она немного успокоилась. Она сидела, раскачиваясь на стуле, глядя в одну точку и что-то бормоча. Казалось, она забыла про Камиллу. Та не знала, что делать. Злоба к американке совсем прошла.

Она испытывала к ней скорее жалость. Несомненно, она была глубоко несчастна. Просто, в отличие от Камиллы, она не могла переносить свое несчастье, она обязательно должна была отыскать виновного в том, что ей плохо, и сделать несчастными всех вокруг.

— Ладно, — изменившимся голосом вдруг сказала Джоан, — забудь, что я тут тебе наговорила. Лишнего я наговорила. Все равно все зря. Зряшная поездка. Обидно, знаешь... Ну ладно, я пойду.

— Может, я вызову такси? — произнесла Камилла первые слова за все время их разговора и уже встала, чтобы идти, но Джоан остановила ее:

— Это ты насчет двух стаканчиков? Ерунда это. Джоан этим не проймешь. Видела бы ты, какие мы устраивали гонки, пропустив стаканчика три-четыре... Нет... Ну, я пошла...

Слегка пошатываясь, она вышла из кафе. Камилла видела, как она садится в машину. Визжа тормозами, машина резко вырулила с автостоянки и исчезла.

Камилла направилась на работу. Однако дела совсем не шли ей на ум. Произошедший разговор занимал ее целиком. Джоан несчастна, Джоан брошена! Выходит, Роберт не остался с ней. И он говорил о ней, о Камилле! Что же там произошло на самом деле? Нет, она должна поскорей прочитать письмо! Она не может больше выносить неизвестность!

Камилла едва дождалась перерыва. Она не пошла в знакомое кафе, а уехала подальше и нашла кафе, где ее никто не знал. Сев за столик, она наконец достала письмо и вскрыла конверт. Там было несколько страничек, исписанных мелким убористым почерком.

“Камилла! — обращался к ней Роберт. — Я не пишу “дорогая” не потому, что ты перестала быть для меня дорогой, и не потому, что я (как ты, может, думаешь) потерял на это право. Просто я не хочу делать вид, что ничего не случилось. У нас с тобой случилось несчастье. Произошло дикое, нелепейшее недоразумение, которое нас разлучило. Неужели навсегда? Этого не может, не должно быть! Ведь я люблю тебя по-прежнему. И я верю, что ты тоже меня любишь. Я чувствую, что ты страдаешь, мучаешься — и не могу приехать, чтобы объясниться с тобой. Поверь — я не обманывал тебя. Я умолчал лишь однажды — не сказал тебе тогда вечером, что днем, сразу после твоего ухода, внезапно нагрянула Джоан. Не знаю, откуда она узнала о моих планах. Полагаю, что это проболтался один мой старый приятель, которому я как-то рассказал о своем проекте. Не знаю также, как она узнала, где я нахожусь. Впрочем, зная Джоан, можно поверить, что она может раздобыть любую нужную ей информацию. Она поняла, что я накануне успеха, что я снова на коне — как когда-то, когда брал первые призы на гонках. И она решила сделать ставку на мой успех.