Страница 77 из 93
«Кейдж написал „Сюиту для игрушечного фортепиано“ в 1948 году, а Джордж Крамб использовал этот инструмент в своем песенном цикле „Древние голоса детей“ в 1970-м и затем еще раз, недавно, в цикле „Американские книги песен“, — объясняет Тан. — Благодаря им я поняла, что игрушечное фортепиано можно легитимизировать как концертный инструмент. Сейчас музыку для него сочиняет множество композиторов, и я активно записываю и исполняю их работы; однажды даже выступала с игрушечным фортепиано в „Карнеги-холле“».
Крамб назвал Маргарет Ленг Тан «фортепианной колдуньей». Есть и другие «колдуны», например Майкл Харрисон, создающий свои фортепианные строи на основе изысканий мастера индийской раги Пандита Пран Натха и американского композиторы-аутсайдера Ла Монта Янга. Харрисон отвергает устоявшиеся каноны равномерной темперации фортепиано в пользу математически безупречных музыкальных интервалов, которые, будучи применены при настройке живого инструмента, порой порождают режущие слух звуковые коллизии. Эти коллизии привлекают композитора в той же степени, что и внутренняя чистота, «непорочность» естественного, нетемперированного строя — в результате такие его произведения, как гипнотическое девятнадцатиминутное фортепианное соло «Откровение» (названное в числе лучших записей 2007 года одновременно The New York Times и Boston Globe), звучат то как ангельский хор, то как громовые раскаты во время бури.
Маргарет Ленг Тан за своим игрушечным фортепиано
В XXI веке впервые за много лет объектом творческого переосмысления стал даже сам внешний вид фортепиано. Как и в XIX веке, вновь появились уникальные, сделанные на заказ модели инструмента. Провозвестниками этих моделей можно считать рояль «Стейнвей» 1883 года, расписаний видным художником викторианской эпохи сэром Лоуренсом Альмой-Тадемой (1836—1912), а также роскошно декорированный рояль, подаренный в 1903 году президенту Теодору Рузвельту, — они стали источниками вдохновения современных дизайнеров, в частности Дейла Чиули, знаменитого своими потрясающими стеклянными скульптурами. Другие оформители работают с разными видами древесины, при этом фирма Steinway подчеркивает, что бережно относится к природным ресурсам и потому расходует дерево очень экономно. Сходные изображения на протяжении многих лет заставляют производителей фортепиано делать клавиши из пластмассы вместо слоновой кости.
Рояль «Стейнвей» Лоуренса Альма-Тадемы
Впрочем, дело не только в материалах — инструмент активно используется и в концептуальных синтетических произведениях искусства, таких, например, как музыкально-театральная пьеса Хайнера Геббельса «Вещь Штифтера», показанная в 2007 в театре Види-Лозанн в Швейцарии, а затем в 2009-м в нью-йоркском Арсенале на Парк-авеню при поддержке Линкольн-центра. Пять роялей, поставленных на рельсы и перемещающихся таким образом в пространстве, становятся здесь полноправными участниками сценического действия. А голландец Гидо ван дер Верве в 2009 году сконструировал «шахматное фортепиано», в котором звук производился перестановкой фигур на шахматной доске.
Рояль «Стейнвей», модель «Олимпия» Дейла Чиули
В 2010-м в Нью-Йорке прошла пьеса для трех актеров под названием «Три фортепиано»: в ней использовались три мобильных пианино, причем помимо основной функции они превращались на сцене в гробы, барные стойки с напитками и орешками, куклы чревовещателей и даже хоккейные скамейки штрафников. Одновременно в Музее современного искусства показывали инсталляцию Дженнифер Аллоры и Гильермо Кальцадиллы «Остановись, отремонтируй и подготовь: вариации на тему „Оды к радости“ для подготовленного фортепиано» (премьера состоялась двумя годами ранее в мюнхенском Доме искусств). В центре обыкновенного кабинетного рояля на колесиках вырезали дыру, из которой высовывался музыкант и играл четвертую часть Девятой симфонии Бетховена, склонившись над клавиатурой со стороны корпуса инструмента. По мере звучания музыки он вместе с роялем мягко передвигался по комнате, рассекая толпы слушателей, как корабль рассекает морские волны. Пианист Эван Шиннерс признавался, что единственной неприятностью от участия в этой инсталляции для него стало то, что он потянул спину.
Время покажет, чем оказалось это произведение, убедительной «компенсацией за ужасы режимов, которые музыка в своем величии не гнушалась обслуживать», как писала The New York Times, или просто дешевым трюком. Как бы то ни было, по части театра абсурда Джона Кейджа с его «Театральной пьесой» 1960 года, в которой по роялю колотили дохлой рыбой, переплюнуть просто невозможно.
Пианист Эван Шиннерс играет на рояле «изнутри» в перформансе «Остановись, отремонтируй и подготовь» в нью-йоркском Музее современного искусства в 2010 году. Adrie
В любом случае подобные работы свидетельствуют о том, что фортепиано прошло долгий путь от простой кипарисовом клавиатуры, которая много лет назад изменила музыкальный мир просто благодаря способности звучать громко и тихо. С другой стороны, они же доказывают, что даже в век небывалого технического прогресса старое доброе акустическое фортепиано все еще способно удивлять.
Тем временем в Le Poisson Rouge Ричард Штольцман играет длинный, сложный «Нью-йоркский контрапункт» Стива Райха — настоящее испытание на прочность: усталость, жара и напряжение берут свое, пот струится по его лицу. Во время короткого перерыва в партии кларнета он пытается снять пиджак. Воздух пульсирует от бесконечно повторяющихся музыкальных фраз, наползающих друг на друга синкоп и незаметно мутирующих тем и ритмов, пока наконец звук не начинает напоминать целое стадо кларнетов, несущееся во весь опор. Когда, раскрасневшись, из последних сил удерживая дыхание, Штольцману наконец удается избавиться от пиджака, по аудитории проносится смешок, а кто-то даже аплодирует — мы все были вовлечены в эту драму.
Затем звучит торжественная соната Брамса, и наконец дуэт заканчивает концерт набором гершвиновских блюзов. Посетители высыпают на улицу, где облака наконец-то рассеялись. Описывая свои впечатления, Менахем Пресслер выглядит вполне счастливым. «Было какое-то ощущение близости, — рассказывает он. — Меня поразило, как нас слушали. Да, люди ели и пили, но они по-настоящему слушали музыку. Мне не мешал никакой посторонний шум».
Моцарт тоже наверняка был бы доволен, хотя и удивился бы, что простой клавишный инструмент, который он помог популяризировать, по-прежнему играет такую важную роль в музыкальном мире. Это и правда настоящее чудо. Бартоломео Кристофори вряд ли мог предположить, как будет выглядеть наш, современный мир, а нам трудно понять, как выглядел мир в его время. И тем не менее мы до сих пор благодарны этому падуанцу за его удивительное изобретение. Можно утверждать с полной уверенностью: в той или иной форме его «кипарисовая клавиатура с пиано и форте» будет и в дальнейшем волновать и увлекать слушателей поколение за поколением.
Приложение: дополнительные материалы
В 1995 году, спустя ровно, с точностью до месяца, двести лет после премьеры моцартовского Фортепианного концерта ре минор, пианист Стивен Любин (р. 1942) дирижировал и исполнял его в нью-йоркском музее «Метрополитен». Особеность концерта заключалась в том, что оркестру были выданы инструменты моцартовской эпохи, а фортепиано было тщательно скопировано с зальцбургского, на котором играл сам композитор. Другие ныне действующие адепты старинных фортепиано — Малколм Билсон (р. 1935), Алексей Любимов (р. 1944) и Андреас Штайер (р. 1955).