Страница 150 из 157
— Да, ваше величество, у меня болит грудь и притом кашель… — взволнованным, задыхающимся голосом проговорил Серебряков.
— Бедный, бедный. И не мудрено захворать… Столько бед и несчастий обрушилось на вас. Я не знаю, как еще вы живы остались? Вы взволнованы… Садитесь, успокойтесь… Григорий Александрович, подайте господину капитану стакан воды, — как-то значительно проговорила императрица.
Князь Потемкин, хоть и поморщился, но все же исполнил это.
Бедняга Серебряков жадно глотал воду, зубы его стучали о края стакана.
Государыня с жалостью на него смотрела.
— Мне бы очень хотелось, чтобы вы рассказали о вашей неволе в Турции, но вы так, капитан, взволнованы, я боюсь утруждать вас тяжелым воспоминанием… Вы расскажете нам в другой раз, поправитесь здоровьем здесь, в Крыму, и приедете в Петербург. Я назначаю вас состоять при нашем Дворе флигель-адъютантом.
— Ваше величество, всемилостивейшая государыня…
— Это еще не все… Князь Григорий Александрович так много находит себя виновным перед вами, что, желая хоть немного загладить свой проступок, просит вас принять от него в дар или в знак примирения две тысячи душ крестьян из своих имений, со всеми угодьями и усадьбами… Что же вы, ваша светлость, стоите молча?.. Просите нашего флигель-адъютанта принять ваш дар… — значительно взглянув на Потемкина, проговорила государыня.
— Не две, ваше величество, а я усердно прошу господина флигель-адъютанта принять от меня три тысячи душ… Пусть это служит отчасти забвением того зла, которое я когда-то ему причинил, — громко проговорил Потемкин.
Он был умен и знал, что такой щедрый дар потерпевшему от него человеку сделает удовольствие императрице.
И Потемкин не ошибся.
Великая монархиня наградила его своей благосклонной улыбкой.
— Я узнаю вас, князь, спасибо, — сказала она и протянула князю Григорию Александровичу руку, и тот облобызал эту державную руку, преклонив колена.
— Я знаю, что этот дар не может искупить и части тех страданий, которые вы перенесли благодаря князю. Но что же делать — уж видно так сложилась ваша жизнь.
— Смею сказать вашему величеству, что я и в своем несчастий получил счастье, — тихо промолвил Серебряков.
— Как так, объясните нам, господин Серебряков?
— Не будь я продан в неволю, я бы не имел такую жену, которую теперь имею.
— Вот что… Я видела вашу жену на балу, она красавица. Недаром вскружила голову нашему генерал-фельдмаршалу, князю Григорию Александровичу. Ваша жена здесь, во дворце? — спросила у Серебрякова императрица.
— Она ожидает счастья засвидетельствовать свои верноподданнические чувства вашему величеству.
— Я очень рада ее видеть. Стало быть, господин флигель-адъютант, вы совсем забыли княжну Наталью Полянскую?.. Видите, я помню ваш роман с нею, хоть было это так давно.
— Вероятно, и княжна меня забыла?
— Ну, не скажите, княжна осталась вам верна. Бедняжечка, мне жаль ее: она точно знала, что здесь, в Крыму, встретит вас уже женатым, захворала в Киеве и не могла сопровождать нас, — ее больную повезли в Москву.
Серебряков, услышав от государыни эти слова, печально поник головою, вспомнив о своей прежней любви и о том несчастии, которое ему пришлось перенести благодаря горячей любви к княжне Наталье Платоновне.
Во время пребывания императрицы Екатерины в Киеве зима стояла холодная, и княжна Полянская сильно простудилась, так что несколько дней находилась между жизнью и смертью.
В Киеве к больной дочери приехал сам князь Платон Алексеевич со своей сестрой, княжной Ириной.
Кня: жна Наталья поправлялась медленно; доктора нашли путешествие в Крым по воде невозможным и вредным для ее здоровья, поэтому императрица на время уволила княжну Наталью из числа сопровождающих ее фрейлин, и князь Полянский увез свою дочь в Москву. И, на самом деле, княжна как бы знала, какой удар ждет ее в Крыму, и не поехала туда. Она все еще продолжала любить Серебрякова и не знала, что он женился на красавице Ольге.
— Григорий Александрович, попросите ко мне жену господина Серебрякова, я рада буду ее видеть, — обратилась к Потемкину государыня.
— Слушаю, ваше величество.
Государыня обласкала Ольгу, заставила ее рассказать о своем пребывании в Турции, удивлялась твердости ее характера, ее терпению.
— Ну, мои милые, вы суждены друг для друга самим Богом: оба вы были проданы в неволю, оба перенесли столько бед и несчастий. Но ваши невзгоды промчались. У вас теперь одно счастие, вы любите друг друга, а где любовь, тут и счастие. Пользуйтесь им и о былом забудьте, также забудьте и те злодеяния, которые учинили вам некие люди. Не мстите. Им Бог воздаст по их черным делам, — проговорив эти слова, государыня гневно посмотрела на князя Потемкина. А тот, сознавая свою вину, стоял молча, опустив голову.
— Протяните, господа, друг другу ваши руки, и это будет служить залогом вашего мира, — властно сказала соперникам великая монархиня, примиряя их.
Потемкин и Серебряков крепко пожали друг другу руки.
XL
Высокие путешественники через старый Крым поехали в Феодосию.
Императрица Екатерина и император Иосиф только несколько часов провели в этом, некогда славном городе, процветавшем в XIV веке при генуэзцах; теперь же город находился в страшном упадке; его развалины произвели на государыню глубокое впечатление, даже вызвали на глазах слезы.
Императрица 31-го мая оставила Крым, пробыв там не более десяти дней.
В Бреславе государыня простилась с австрийским императором; он спешил в Вену, получив известие, что в Нидерландах произошли беспорядки.
Путешествие императрицы из Крыма до Москвы продолжалось более месяца.
В Полтаве князь Потемкин устроил войску маневры, напоминавшие собою знаменитый Полтавский бой в 1709 году русских, под командою Петра Великого, и шведов, под командою Карла XII.
Это величественное зрелище очень понравилось государыне, она благодарила Потемкина.
По дороге государыня остановилась в Харькове; о ее там пребывании вот как рассказывает очевидец.
«За неделю перед тем в городе уже не было угла свободного; жили в палатках, шалашах, в сараях, где кто мог и успел приютиться; все народонаселение губернии, казалось, стеклось в одно место; к счастью, было это летом, при ясной, тихой и теплой погоде. Показался царский поезд; настал праздник; тысячи голосов громогласно воскликнули: «шествует»! — и все умолкло. Неподвижно, как вкопанные, в тишине благоговейной все смотрели и ожидали, — божество являлось. Чертков и правитель губернии Норов. От ворот До дворца (ныне университет), версты полторы, императрица ехала шагом и из кареты по обе стороны кланялась; слышен был только звон с колоколен.
Не случалось мне быть в другой раз свидетелем такой глубокой тишины и благоговения при таком многочисленном стечении народа. Императрица показалась на балконе дворца; тут только обычное «ура» загремело по всему городу. Затем смерклось; зажгли фейерверк… На другой день императрица уехала. От дворца по площади к соборному Успения Божией Матери храму постлано было алое сукно, по которому ее величество изволила пешком идти в собор, где слушала молебен.
В этом шествии я имел счастье видеть императрицу: опираясь на трость, без зонтика, в полуденный зной она шла очень тихо, с лицом довольным, исполненным благоговения, величественно и милостиво кланяясь на обе стороны. Из собора отправилась в дальнейший путь.
Из Харькова князь Потемкин вернулся в свое наместничество, удостоенный названия Таврического»[17].
Императрица осыпала его своими милостями, благодарила его за все его хлопоты.
Князь Тавриды был на вершине своего величия и славы.
Теперь враги были ему не страшны.
Но у князя Потемкина был один очень опасный враг, привыкший действовать из-за угла. Это — Михайло Волков.
17
Воспоминания Лубянского.