Страница 135 из 157
— Не может быть, Серебряков жив, он и не думал тонуть! — воскликнул удивленный старик Данило.
— Как? Кто жив? — спросил у него удивленный, в свою очередь, полковой писарь.
— Серебряков жив; я это отлично знаю… жив…
— Может, и жив, только не тот, а другой какой-нибудь Серебряков, а наш утонул и давным-давно похоронен…
— Да жив же, я говорю, жив! — горячился Данило.
— А ты, почтеннейший, почем знаешь, что он жив?
— Как же мне не знать, когда он живет со мною, в моем доме…
— Кто, кто живет в твоем доме?
— Да офицер Серебряков…
Старик Данило в своей горячности совсем забыл предосторожность, и что этих слов, то есть открывать, что у него живет Серебряков — не надо бы.
— Да ты, видно, почтеннейший, не в здравом уме, что ты за чушь несешь? Вишь, офицер Серебряков живет у тебя, когда его давно, говорю, похоронили…
— Странно, непонятно…
— Сам сознаешь, почтенный, что говоришь ты странные слова… Про умершего и погребенного говоришь, как про живого. Видно, у тебя голова побаливает; даю добрый совет полечиться… полечись…
— Я здоров, мне нечего лечиться…
— Говорю, почтеннейший, не мешает тебе полечиться… Ну, прощай… ступай, мне недосуг из пустого в порожнее переливать… Ступай, не проедайся…
Полковой писарь опять заскрипел пером.
— Как это живого человека в мертвецы записали? — каким-то упавшим голосом проговорил старик Данило. Он был не только удивлен, но даже поражен; Данило никак не думал, что его жилец, офицер Серебряков, столько претерпевший разных несчастий и бед, в конце концов будет еще признан умершим, похороненным и таким родом вычеркнут из списка живых людей.
— Ну, ну, уходи, почтенный, а то начальство тебя здесь застанет и прикажет упрятать тебя, раба Божия, в сумасшедший дом… Уходи, пока цел и невредим, — посоветовал полковой писарь старику Даниле и отворил ему дверь.
— Я… я уйду…
— Да, да, уходи, пожалуйста. Уходи от греха… С тобой как раз беду наживешь… Прощай!
Данило вышел, понуря свою голову, из полковой канцелярии.
— Что же это? Как же? живого человека называют мертвым. Сергей Дмитриевич живехонек, а про него говорят, что давно его похоронили… Может, писарь спьяну болтает… да нет, он и книгу показывал… В книге прописано, что тело Серебрякова вытащили из реки Невы, отпели и похоронили… Не понимаю, решительно ничего не понимаю… Может, ошибка какая вышла — надо сходить в канцелярию обер-полицеймейстера…
Данило попал в недобрый час; начальник полиции за что-то сильно распекал писарей своей канцелярии; ругал их по-всячески, не стесняясь в выражениях…
— Тебе что надо? — не спросил, а крикнул Рылеев на вошедшего в канцелярию Данилу.
— Мне бы повидать господина обер-полицеймейстера. — робко ответил старик.
— Ну, я обер-полицеймейстер, говори, что надо. Да ты, видно, приезжий, если меня не знаешь?
— Так точно, господин обер-полицеймейстер, я приезжий.
— Откуда?
— Из Киева.
— Ну, сказывай, что тебе надо? Только скорее.
— При всех мне не хотелось бы.
— Что, или секретное дело?..
— Так точно, ваше превосходительство!..
— Ну, следуй за мной.
Рылеев првдел Данилу к себе в кабинет и, развалясь в кресле, грубо промолвил:
— Ну, рассказывай, объясняй свой секрет…
Бригадир Рылеев был сильно не в духе, он тяжело дышал, и лицо его то бледнело, то краснело, глаза сверкали гневом.
Данило не сразу нашелся, как заговорить с начальником полиции о Серебрякове.
— Что молчишь, пришел секрет сказывать, так сказывай, нечего зевать!..
— Мне хочется узнать, проверить.
— Не мямли, что узнать, что проверить, говори скорей, мне недосуг!..
— Надо мне узнать про офицера Серебрякова.
— Про какого Серебрякова, что узнать?
— Про офицера гвардии Серебрякова.
— Ну, ну, не мямли, говорят тебе!..
— Про него, ваше превосходительство, мне сказали, что он утонул в реке Неве и что тело его вытащили и похоронили. А Серебряков живехонек.
— Постой, постой, дай припомнить.
Начальник полиции начал тереть свой большой лоб, думая, что это ему поможет вспомнить давно прошедшее дело о Серебрякове.
— Так, так, припомнил… Серебряков. Ну, так что же, что тебе надо, в чем же твой секрет?
— Мне сказали, ваше превосходительство, что Серебрякова похоронили?
— Ну, похоронили, тебе-то что же?
— А он жив.
— Что? Кто жив?
— Офицер гвардии Серебряков.
— Что такое, Серебряков жив?
— Так точно, ваше превосходительство, живехонек.
— Что же, ты видел его, что ли? — не спросил, а как-то прохрипел Рылеев.
— Да, он со мной живет.
— Серебряков с тобой живет? Вот оно что. Как я не знал, что мертвые могут жить с живыми. Что же, офицер Серебряков пришел к тебе с того света? Ну, говори, глупая твоя голова! — кричал Рылеев.
— Он был в неволе у турок и с моей дочерью спасея; живет теперь со мной, — робко ответил старик Данило, удивляясь, за что на него сердится начальник полиции.
— А ты-то где живешь?
— В Киеве, ваше превосходительство.
— Нет, тебе место в сумасшедшем доме, туда мы тебя скоро и отправим.
Проговорив эти слова, Рылеев позвонил и быстро вошедшему полицейскому офицеру, показывая на беднягу Данилу, проговорил:
— Запереть в сибирку!..
XXVII
Старик Данило недуманно-негаданно очутился в сибирке, под замком.
Сибирка — это тюрьма для одиночного заключения, что-то вроде темного, холодного чулана. В сибирку обыкновенно сажали для исправления и вытрезвления пьяных, поднятых на улице, воров и вообще лиц, совершивших неважные преступления; сибирки существовали в съезжих домах и кварталах.
Ни за что ни про что продержали беднягу Данилу в сибирке дня три.
Эти три дня показались ему целою вечностью.
По прошествии трех дней Данилу под конвоем двух полицейских солдат привели в канцелярию начальника полиции.
Там Данило прождал часа три, пока его не позвал в свой кабинет Рылеев.
На этот раз бригадир был в хорошем расположении духа; он насмешливо посмотрел на Данилу и проговорил:
— Ну, как показалась тебе квартира, в которую я тебя отправил?
— За что же мною мытарят, я, кажется, никакого проступка не совершил, — тихо промолвил старик.
— Нет, совершил…
— Какой же, ваше превосходительство, я проступок совершил? В чем меня обвиняют?
— В том, не суй своего носа туда, где он ненадобен… Понял?
— Плохо понимаю, ваше превосходительство…
— Кто тебя научил, или ты сам додумался до такой глупости, разыскивать мертвого человека, давно похороненного, справку об нем наводить, как будто о живом?..
— Серебряков и есть живой, ваше превосходительство.
— Как, ты опять за свое? Видно, эти три дня, проведенные тобою в сибирке, тебя не исправили?.. Смотри, старик, у меня угодишь в сибирку не на три дня, а на три года, если будешь давать волю своему языку и не перестанешь сумасбродничать! — грозно крикнул на Данилу начальник полиции.
— Я говорю правду…
— За эту-то правду ты и попадешь в каменный мешок…
— Что же, ваша воля, сажайте…
— Делаю я это не по своей воле, а по закону.
— Странные слова вы говорите, ваше превосходительство, неужели в Русской земле существует закон держать в заключении неповинного человека… и признавать живого человека за умершего… Я удостоверяю, что офицер Сергей Серебряков жив, а мне говорят — нет, он умер.
— Да, да, умер и похоронен! Офицер Серебряков не существует на белом свете!.. И тот Серебряков, который живет с тобою в Киеве, есть самозванец или однофамилец, и его, каналью, надо под суд отдать, да и тебя тоже с ним. Слышишь ли ты, глупая твоя голова! Понимаешь ли?..
Данило стоял молча, печально понуря свою голову.
— Ну, что же ты молчишь, сказывай?
— Что же мне сказывать… Вы не приказываете говорить мне правду, ну, я и молчу…
Эти покорные, робкие слова заставили смириться, одуматься бригадира Рылеева.