Священная земля

Марими не знала, что у этих шкур есть названия, и она сейчас стягивает лучшие европейские ткани, призванные свидетельствовать о знатности и богатстве владельца. На нем был черный бархатный жакет на подкладке без рукавов и белая льняная рубашка; поверх жакета — подпоясанный камзол из красной парчи, спускавшийся до колен складчатой юбкой, через которую выступал гульфик из красного бархата. Белые чулки были подвязаны у колен, бриджи с толстой подкладкой сшиты из черного бархата. Его широкополую с низкой тульей шляпу из черного бархата, которую она отложила в сторону, украшала отделка из меха и жемчуга. Рукава рубашки с гофрированным воротником заканчивались манжетами у запястий. Наконец, сняв с его ступней странные обмотки, она увидела, что подошвы у чужеземца мягкие и без мозолей, такие же, как и руки мягкие и гладкие, словно у ребенка, хотя он был уже взрослым мужчиной.

Когда никаких шкур на нем больше не осталось, она заметила огненные волосы у него на лобке. Как солнце могло добраться туда? Кожа у него была мягкой и бледной, и белой, будто пена на волнах утреннего прилива. И потом она увидела покраснения на ногах, руках и вокруг шеи. Марими сразу поняла, какая болезнь поразила его.

Но сначала она полила водой на его потрескавшиеся губы, сильной рукой поддерживая его за плечи. Когда он смог сделать пару глотков, не откашливаясь, она уложила его и достала свой набор для излечения болезней: кузовок из камыша, в котором лежали небольшой пестик и ступка из прозрачного хрусталя, кремневые ножи, огниво и разнообразные целебные талисманы. Она вынула камень, считавшийся живым, потому что его сперва обработали травами, содержавшими огромную жизненную силу, потом обмакнули в кровь колибри и жир угря, а затем обернули белыми пушистыми перьями. Она водрузила его на лоб незнакомцу. Потом положила ему на грудь ожерелье из костей сокола и орла. Марими обратила внимание, что на нем уже надеты бусы из сверкающего желтого вещества почти под цвет волос, а на бусах висит амулет, похожий на две связанные крест-накрест палки, и еще она смогла различить на них крохотную фигурку человека.

Подойдя к одной из своих корзин, она зачерпнула из нее горсть высушенных проросших побегов. Бросив побеги в горячую воду, она подождала, пока настой остынет, и протерла им покрасневшую кожу чужака. На короткое мгновение он очнулся, бормоча в бреду «Оспа, оспа!» и пытаясь оттолкнуть ее. Чтобы вылечить синяки, покрывающие его тело после болтания в море на доске, она кинула в кипяток листья и ветки смородины, приготовив из них влажные припарки. Потом заварила травяной чай и дала ему в качестве бодрящего средства.

Марими была очарована его линией волос. Они шли не прямо через лоб, как у нее, а росли назад, расходясь в форме наконечника стрелы, что напомнило ей орла. Огненно-золотые брови придавали чужаку еще больше сходства с орлом, но, когда случайно его первая пара глаз распахнулась в бреду, Марими увидела вовсе не птичьи глаза. Мать Луна, они были цвета неба! Неужели он так долго смотрел на небеса, что они остались вместе с ним навсегда?

Однако она не стала прикасаться ко второй паре глаз, потому что побоялась нарушить неизвестное ей табу.

Временами у него появлялись силы, он мог принимать пишу, и Марими кормила его полезной кашей из желудей и мясом кролика. Чужак смотрел на нее затуманенными глазами: он так долго пробыл в море без еды и воды, что его чувства еще не восстановились. Но она могла кормить его и поить, и омывать пораженные конечности прохладным травяным настоем, пока наконец ему не стало лучше — дыхание его выровнялось, и она поняла, что он выздоравливает.

Очнувшись, первым делом он увидел пару округлых смуглых грудей.

— Разрази меня гром! — воскликнул он. Потом посмотрел на себя и увидел, что тоже нагишом. — Матерь Божья! — прогремел он, вскочил на ноги, и внезапно все вокруг него поплыло.

Когда обморок миновал и мысли его прояснились, он взглянул на бронзовую девушку, сидевшую в центре хижины с корзиной листьев на коленях. На ней была лишь юбка из травы. Она испуганно смотрела на него.

— Где моя одежда? — закричал он, схватив корзину и прикрывшись ею ниже талии. — Где моя команда? — Потом он замер. — Но, постой. Я же умирал. — Он осмотрел свои руки и ноги, где остались последние следы сыпи. — Оспа прошла? И я жив?

К его удивлению, девушка захихикала. Прикрывая рот ладонью, она задорно смеялась, что рассердило его еще больше.

— Что с тобой такое? Ты слабоумная? И где, во имя всех святых и ангелов, я нахожусь?

Он прошагал к выходу из хижины и выглянул в кисельный рассвет, где струйки тумана змеились по земле, а воздух был наполнен соленым ароматом моря. Сквозь дымку он увидел другие круглые хижины, похожие на ту, в которой он стоял, и людей, занятых приготовлением пищи на кострах.

Ощутив похлопывание по плечу, он обернулся и оказался лицом к лицу с девушкой. Тысяча чертей, вот это рост! Но она уже не хихикала. Вместо этого она тут и там коснулась его рук, словно бабочка крыльями задела. И еще она лепетала на непонятном языке, что-то объясняя или по крайней мере пытаясь объяснить. Жестикулировала. Изображала, как толчет что-то, кипятит и выливает на его тело.

— Что ты говоришь, девчонка? Ты умеешь лечить оспу? — Он сдвинул огненные брови. — Ведь меня из-за нее выбросили за борт. Когда у меня обнаружили болезнь, капитан с командой решили, что я заразен и погублю их всех. Понимаешь, я хроникер, путешествовал с Кабрильо. Я заболел после того, как мы сошли на берег в Южном заливе. Увидев сыпь на моей коже, матросы, эти больные сифилисом сынки шлюх, выкинули меня в море рядом с одним из тех проклятых островов, где живут такие же, как ты. Никто не сжалился. Ни единая христианская душа.

Он замолчал, потирая подбородок.

— Я помню, как оказался в воде, — тихо продолжал он, — и читал Отче Наш и Аве Мария. Помню, как корабли снялись с якоря и уплыли, оставив меня на куске дерева дрейфовать по волнам, вдали от островов. Кожу жгла оспа. Я думал: бывает ли на свете смерть страшней, чем эта. И потом... — Он задумался, пытаясь заглянуть в свои воспоминания. — Я потерял сознание от жажды. Вот и все. До сегодняшнего дня.

Девушка слушала, глядя на него широко открытыми умными глазами, с терпением монашки, подумал он, словно понимала, о чем он говорит. Да нет, не может быть!

— Как тебе это удалось, если даже наш корабельный врач оказался бессилен мне помочь?

Знаками он изложил свой вопрос. Жестом попросив его подождать, девушка выбежала из хижины. Тем временем он нашел свои чулки и бриджи и успел наполовину прикрыть наготу, когда вернулась девушка, неся камень с лежавшей на нем веткой и снова лопоча на своем неразборчивом языке.

— Не понимаю, — сказал он и протянул руку к ветке. Она вскрикнула и отскочила. Потом, смеясь, объяснила жестами, что это и есть растение, которое вызвало кожную болезнь. Он прищурил глаза на грозный прутик с пучками листьев и с маленькими зеленоватыми цветами. Он был образованным человеком, гордился своими познаниями в ботанике и не сомневался, что этот вид не известен в Европе.

Наконец он сумел воссоздать полную картину того, что произошло: растение было характерным для этой местности и росло здесь в изобилии. Судя по жестам девушки, ее народ часто заболевал из-за него, поэтому у них имелось свое лекарство. Но будучи чужестранцем, он не подозревал о ядовитых свойствах и, наверное, забрел в его заросли, когда спускался с командой на берег в Южном заливе.

Она протянула ему корзину с длинными, покрытыми корой красновато-багровыми стеблями с темно-зелеными листьями и множеством коричнево-желтых цветков. Он сразу узнал в них полынь, также известную как Матер Гербарум (Мать Трав), ее использовали по всей Европе для лечения общих недомоганий, в качестве чая и приправы для пищи.

— Значит, у меня была обыкновенная сыпь? — наконец произнес он. — Которую умеют лечить даже дети и старики? А эти мерзавцы, — он сорвался на крик, — бросили меня из-за нее в море?!