Страница 11 из 87
С завершением Крымской войны на Кавказе была сосредоточена 220-тысячная армия. Все ее генералы, начиная с Барятинского и начальника главного штаба Кавказской армии (в нее был преобразован отдельный Кавказский корпус) Д.А. Милютина, имели опыт горной войны, научились использовать численный перевес и превосходство современного стрелкового оружия. По указанию нового наместника воевали не только штыком, но и топором: рубили просеки, повышавшие маневренность войск, защищали их новыми крепостями. Барятинский нашел и еще один важный резерв: не останавливаясь перед подкупом, он повел дружелюбную политику в отношении мирных горцев, укрепляя тем самым свои позиции и ослабляя противника.
«Шамиля, – писал современник, – всегда сопровождал палач, а Барятинского – казначей, который тут же награждал отличившихся главарей и предводителей золотом и драгоценными камнями». В результате сочетания силовых и дипломатических средств давления на противника русским к 1859 г. удалось подчинить всю равнинную Чечню и восток Дагестана.
Напрасно взывал к уставшим от войны чеченцам Шамиль. С взятием 1 апреля 1857 г. его горной резиденции аула Ведено от некогда обширного имамата осталось лишь несколько районов горного Дагестана.
Чувствуя, что борьба вступает в решающую фазу, Барятинский выехал непосредственно к войскам. Вместе с начальником штаба – будущим фельдмаршалом Милютиным он подготовил мощную наступательную операцию против последнего прибежища имама. Финал трагедии разыгрался в августе 1859 г. у дагестанского аула Гуниб. Скала, где он был расположен, представляла из себя природную крепость, к тому же укрепленную по всем правилам военной фортификации. И тем не менее отряд из 400 человек, которым располагал имам, конечно, не мог сдержать подавляющую силу царских войск. 18 августа Барятинский предложил Шамилю сдаться, обещая отпустить его в Мекку с теми, кого пожелает взять с собой. Имам отказался, не поверив в искренность русского полководца, и с вызовом заявил: «У меня есть еще в руке шашка – приди и возьми ее!».Тогда рано утром 25 августа начался решительный штурм. В самый разгар боя, когда осажденных осталось не более 40 человек, и они готовились подороже продать жизнь, огонь неожиданно прекратился: Барятинский вновь предложил почетную сдачу. Шамиль был убежден в коварстве «неверных», но отказ сыновей от дальнейшего сопротивления и уговоры соратников не подвергать гибели женщин и детей сломили старика.
Горшельт. Представление плененного Шамиля князю А.И. Барятинскому 25 августа 1859 г. под Ведено.
А то, что затем произошло, не укладывалось ни в какие прежние представления имама о многолетнем противнике. Завидев ожидавшего его Барятинского, Шамиль готов был услышать в ответ на предыдущий отказ от капитуляции: «А что, донгуз (свинья), где твоя шашка, которую ты предлагал мне взять самому?» – и тут же заколоть себя, тем избегая позора. Но к великому изумлению ему были оказаны почести, подобающие главе государства, пусть и побежденного. А с Барятинским его потом надолго связала личная дружба.
О завершении войны наместник на Кавказе объявил лаконичным приказом 22 августа 1859 г.: «Воины Кавказа! В день моего приезда в край я призывал вас к стяжанию великой славы Государю, и вы исполнили надежду мою… Шамиль взят – поздравляю Кавказскую армию» [16] .
Александр II по достоинству наградил полководца: к ордену Св. Георгия 2-й степени за успехи в Дагестане добавились орден Св. Андрея Первозванного за Гуниб, назначение шефом Кабардинского полка и, наконец, производство в генерал-фельдмаршалы. Войска встретили эту новость ликованием, не без оснований считая ее «наградой всему Кавказу».
За тот короткий срок, в течение которого расстроенное здоровье еще позволило Барятинскому заниматься военно-административными и хозяйственными преобразованиями края, им было сделано немало. Из бывших Черноморского и Линейного казачьих войск были образованы Кубанское и Терское войска, сформированы Дагестанский конно-иррегулярный полк и Дагестанская постоянная милиция. На Кубани заложен ряд новых укреплений и станиц, открыты Сухумская и Константиновская морские станции, учреждены военные училища. На карте империи появилась Бакинская губерния.
Планов строилось еще больше, но уже в 1862 г. Барятинский вынужден был просить государя об отставке по болезни. Сохранив за собой членство в Государственном совете, Александр Иванович жил потом у себя в имении в Варшавской губернии и оставался как бы в тени. Появляться на людях заставляла его только очередная опасность для России извне.
Так, накануне русско-турецкой войны 1877–1878 гг. возникла мысль о назначении его главнокомандующим. Она, правда, не была реализована. Но с окончанием войны, будучи недовольным решениями Берлинского конгресса, унижавшими Россию, фельдмаршал уже сам предложил свои услуги в предвидении возможных международных осложнений. С его участием в Петербурге даже обсуждался план предполагаемых военных действий.
Нельзя умолчать еще об одной странице в биографии князя. Когда в 60-е годы под руководством военного министра Д.А. Милютина, его бывшего подчиненного, развернулись военные реформы, Александр Иванович выступил резким противником ( см. очерк о Д.А. Милютине ). Военачальники разошлись во взглядах на пути реформирования: А.И. Барятинский считал наиболее подходящим прусский вариант, при котором руководство армии формально принадлежало императору, а фактически – начальнику Генштаба. Однако национальная традиция, испытанная десятилетиями, ратовала за концентрацию всей полноты управления военной организацией государства в руках военного министра. И последующая история подтвердила правоту Милютина.
Земной путь Барятинского пресекся в марте 1879 г. Три дня по указу императора российская армия носила траур по своему фельдмаршалу «в ознаменование памяти к доблестным заслугам его престолу и отечеству». 80-му пехотному Кабардинскому полку было дано имя князя Барятинского, и сам Александр II принял на себя звание шефа полка.При всей скромности и величии души наш герой вовсе не был склонен приуменьшать свою роль в истории. Когда 25 августа 1859 г. закончился штурм Гуниба, и на склоне горы показался спускающийся к своим победителям Шамиль, Барятинский, как вспоминал Милютин, сказал ему: «Знаете ли, Дмитрий Алексеевич, о чем думал я теперь? Я вообразил себе, как со временем, лет чрез 50, чрез 100, будет представляться то, что произошло сегодня; какой это богатый сюжет для исторического романа, для драмы, даже для оперы! Нас всех выведут на сцену, в блестящих костюмах; я буду, конечно, главным героем пьесы, – первый тенор, в латах, в золотой каске с красным плюмажем; вы будете моим наперсником, вторым тенором; Шамиль – basso profundo (глубокий бас. – Ю.Р .)…» [17] . Сказано вроде бы в шутку, но, представляется, в этих словах был затаен большой смысл.
Граф Федор Федорович Берг (1790–1874)
Неман еще нес по волнам бревна, солому, разбитые обозные ящики и прочие следы переправы наполеоновской армады, вторгшейся в Россию, а по дороге из Вильно в Ковно босой, с котомкой за плечами и сапогами на палке споро шагал невысокий юноша. Федор Берг, слушатель университета в Дерпте (так тогда назывался Таллин), сорвался с места, лишь только стало известно о наступлении французов. Денег, правда, было в обрез (Берг происходил из небогатой дворянской семьи Лифляндской губернии), хватило их лишь до Вильно, и дальнейший путь преодолевался уже пешком.
В Ковно юношу определили в Калужский пехотный полк. Его репутация прекрасно образованного, со знанием нескольких иностранных языков, человека очень скоро сыграла свою роль: юнкером он был прикомандирован к квартирмейстерской части. За отличия в боях при Далленкирхене в июле 1812 г. Берг был произведен в офицерский чин и вскоре переведен в свиту его императорского величества по квартирмейстерской части.