Защита

- Нет, не знал. У меня не было времени думать над этим. Но, наверное, чувствовал.

- Что значит - чувствовал?

- Иногда руки опускались, даже когда все шло хорошо. Но если возникала такая мысль, то я говорил себе, что это не мое дело.

- Так скажи себе это и сейчас! - воскликнул Бакланский.

- Сейчас не могу... Этот процесс ведь все время развивался. Да и борьба Соснихина и Бурлева за изменение направления работ кое-что мне подсказала... Вот ответ на вопрос "почему?" Нет у меня моральной удовлетворенности, моральной убежденности, что мы сделали эту тему. Не могу я лгать самому себе.

- А раньше мог?

- Выходит, что мог.

- И стать честным на три дня позже ты уже не можешь?

- Не могу.

- Соснихин и Бурлев, те хоть что-то предпринимали, пытались исправить, доказать. Но ведь ты-то раньше молчал!

- Я виноват, - сказал Григорьев. - Я чувствую себя подлецом, потому что пришел к этой мысли только сейчас. Но я буду чувствовать себя еще большим подлецом, если буду теперь защищать тему.

- Интересные градации, - заметил начальник СКБ, - Больший подлец, меньший подлец. Нельзя ли попроще?

- Проще не получается. Нашу машину делать не надо.

- Но ты не министр. Ты инженер нашего СКБ. И не решай чужих проблем. Люди без тебя разберутся, что надо делать, а что - нет.

- В том-то и дело, что не разберутся. Все решает наша комиссия. Если тема будет принята, никому и в голову не придет подумать над ней еще раз. Так она и покатится дальше.

- Вы хоть представляете, - сказал Кирилл Петрович, - в какое глупое положение поставили меня? Я не могу вникать подробно во все темы, которые делаются в нашем СКБ. Да это от меня и не требуется. Для этого есть вы, исполнители и руководители тем. Я могу помочь и принять меры, когда у вас что-то не идет, что-то не получается. Но ведь не на защите же! Теперь уже поздно что-либо исправлять. Виктор Иванович, почему не были приняты меры к нормальному исполнению темы? О чем вы раньше думали?

- Кирилл Петрович! Я защищаю свою тему, не кривя душой. В ней все продумано и сделано на высоком техническом уровне. Многие пункты задания сделаны лучше, чем требуется.

- Тогда о чем здесь толкует Григорьев?

- В науке много направлений и путей, Кирилл Петрович. Григорьев вдруг решил, что мы идем неправильным путем. В этом все дело.

- Григорьев... А ты?

- Проблему распознавания образа не решить методом, который мы приняли. Лучше в этом сознаться сразу.

- Отлично. Если, Григорьев, ты сейчас прав, то твоя вина от этого еще значительнее. И ни ты, ни Виктор Иванович так просто не отделаетесь. В Усть-Манске будет разговор посерьезнее. Человек, справляющийся со своим делом, должен знать это дело, а не прозревать, когда уже поздно, как Григорьев, и не дожидаться, когда ему помогут прозреть, как Виктор Иванович.

- Кирилл Петрович, - сказал Бакланский, - Я и сейчас считаю, что мы все решили правильно. И никто меня не переубедит в этом.

- Очень жаль, - сухо сказал Григорьев.

22

В дверь постучали. Это могла быть только Катя.

Григорьев мгновенно вскочил, крикнул: "Да! Войдите!" - и подбежал к двери, которая уже открывалась.

- Можно войти? - спросила Катя, все еще стоя в коридоре.

- Входи, Катя, входи. У нас тут небольшое совещание, но мы уже...

Женщина вошла и остановилась в растерянности.

- О! - коротко сказал Бакланский. - Вот это явление! Недурно, Григорьев.

- Я... Простите...Я за чемоданами...

- Ах, за чемоданами. Ну конечно, за чемоданами. За чем же еще?

- Виктор Иванович, перестаньте, - попросил Григорьев,

- Постой-ка, постой, Сашенька! Уж не за этой ли нимфой ты приехал в Марград?

- Да, я приехал за этой женщиной, которую зовут Катя.

- Дайте мне мой чемодан! - потребовала Катя.

- Значит, Саша приехал за Катей... А вы, Катя, знаете, что здесь из-за вас вытворяет товарищ Григорьев, или как вы его там зовете в интимной обстановке?

- Это гнусно, - тихо сказала Катя. - Дайте же мне чемоданы!

- Катя, но вам же их не донести. Я помогу?

- Не нужна мне ваша помощь?

- Катя...

- На государственный счет этот самый Григорьев катается за женщинами, заваливает темы! - кричал Бакланский. - И вы, Катя, хороши! А поди, и муж у вас есть в каком-нибудь Усть-Манске?

- Вы это нарочно устроили? - спросила Катя Григорьева.

- Катя, как вы можете?

- Господи, - сказал она, - как я устала...

Григорьев взял чемоданы, все три.

- Стойте! - крикнул Бакланский. - Вы что-то здесь оставили!

Катя толкнула дверь и выбежала в коридор, прижимая ладони к лицу. Григорьев выскочил за ней. Бакланский хлопнул дверью и глухо выругался. Катя пробежала несколько шагов, остановилась и, когда Григорьев догнал ее, повернулась к нему.

- За что он так?! - с рыданиями выдавила она.

- Катя, не плачьте.

Она уткнулась к нему в грудь и заплакала, затряслась, судорожно вцепившись в его рубашку. Плечи ее вздрагивали, волосы рассыпались по спине, и столько горя, обиды и отчаяния было во всей фигуре, в бессвязных словах, что Григорьев выпустил из рук чемоданы и не услышал звука, с которым они упали.

- Успокойтесь, Катя.- Он гладил ее волосы, плечи, а она все крепче прижимала свое мокрое лицо к его груди, постепенно затихая.

И вдруг оттолкнула его и выпрямилась. Слез на лице не было, остались их следы, и отчаяние, и ненависть.

- Уходите! Слышите? Никогда не появляйтесь больше! Я вас ненавижу!

- За что, Катя? - только и сказал он.

Из, дверей выглядывали люди. Дежурная по этажу уже шла к ним, чтобы выяснить, в чем тут дело.

- Вы все, все одинаковые! Слышите?

Она взяла два чемодана и сказала подошедшей к ним женщине:

- Помогите мне, ради бога...

Женщина подняла чемодан и косо посмотрела на Григорьева. Потом они обе повернулись и пошли, а Григорьев все стоял. Он рванулся было за ними. Катя услышала звук его шагов и еще раз обернулась.

- Санчо! Ну что ты за мною ходишь? Разве ты не видишь, что из этого получается?

- Катя...

- Идите, молодой человек, идите, - сказала дежурная по этажу. - Потом все успеется.

- Санчо.. - сказала Катя и больше ни слова. Они дошли до лифта и остановились. Григорьев повернулся и пошел к себе в комнату.

Кирилл Петрович курил, Бакланский расхаживал по комнате.

- Вот оно, Кирилл Петрович, и объяснение. Труд сотен людей угробить, извиняюсь, из-за этой...

В одну секунду Григорьев оказался возле Бакланского и ударил его по лицу. Бакланский еле устоял.

- Вы что, сдурели? - крикнул Кирилл Петрович и бросился их разнимать. - Ну, Григорьев?

- Гад? - рычал Григорьев. - Какое право ты имеешь так говорить о ней?!

Начальник СКВ наконец разнял их.

- Я тебя уничтожу, - тихо пообещал Бакланский Григорьеву.

- Чтоб вас? - крикнул начальник СКБ. - Одевайся, Бакланский. Поехали. Завтра я сам буду на защите, хоть я и не член комиссии. А в Усть-Манске я с вас обоих штаны спущу! Выговорами вы не отделаетесь.

23

Все. Завтра защита будет провалена, - думал Бакланский, лежа в постели. Ищи выход! Ищи выход?

Нужна идея, сногсшибательная, которая разоружила бы комиссию, ошеломила бы ее, повернула все в другую сторону! Вроде летающих тарелок. На пустой крючок комиссию не поймаешь. Что-то должно быть. Что-то должно быть... Вроде бы блеснула где-то в подсознании мысль-спасение и угасла. Стоп. Это было где-то совсем рядом, недавно, вчера. Что? Комиссия, эксперимент, ошибка в монтаже, неудача, исправление, скрытое недовольство комиссии, встреча начальника СКБ, гостиница, этот дурацкий телефон и комиссия к нему в придачу. Катя, пощечина. Круг! В каком месте разорвать?

И надо было проявиться феномену телефона именно в момент защиты! Ни позже, ни раньше. А именно в момент защиты... Время... Григорьев свихнулся на телефоне. "Эффект телефона" возник в момент, совпадающий с защитой. Совпадение? Возможно. Но не обязательно. Ведь исчез же вчера после полудня этот феномен. Почему после полудня? С чем тут связь? И в это же время возник в других городах.. Но другие города сейчас его мало интересовали. Марград...