Ромэна Мирмо

— Посмотрите-ка, дорогой мой! Вот это здорово! Остановили воду.

Андрэ де Клерси взглянул. Верхняя чаша переставала изливаться и капала. Большие рыбы, которые держали под жабры бронзовые тритоны и сирены, разевали рты, а изрыгаемая ими струя отхлынула им в глотку. В этот миг раздались громкие клики. Султан садился в ландо[11]. Экипаж, эскортируемый муниципальной стражей, покатил. Других за ним не следовало. Во избежание ожидавшейся манифестации, свита султана, включая танцовщиц, была препровождена на вокзал заблаговременно. Парижанам не пришлось увидеть, в последний раз, маленьких золотых идолов, которых они любили приветствовать. Один лишь Тимолоорский султан, в своей большой муслиновой и шелковой чалме, исчезал по направлению к улице Риволи.

Между тем разочарованная толпа волновалась и не расходилась. Обсуждали уловку префекта полиции. Вдруг «Тысяча чертей», собравшаяся на одном из тротуаров площади, запела свой гимн. Это послужило сигналом к свалке. Поднялись протесты. «Черти» отвечали дружным свистом. Ринулась туча полиции. Андрэ де Клерси увидел поднятые трости. Свист усилился, мешаясь с криками. На этот раз полиция атаковала не на шутку. Сшибка была жестокая. Вскоре «Тысяча чертей» кинулась врассыпную. Некоторые пробежали мимо Андрэ де Клерси и Франсуа Жорэ. Один из них остановился и окунул в бассейн фонтана платок, чтобы смочить подбитый глаз. Франсуа Жорэ подарил его сочувственным взглядом и указал на него Андрэ де Клерси.

— Какой он счастливый, что ему может доставлять удовольствие получать синяки в честь его светлости герцога Пинерольского, внука Железной Маски! Ах, прекрасная вещь молодость, тысяча чертей!

И Франсуа Жорэ поправил монокль, причем напряжение брови выдавало в углу глаза преждевременные морщинки скептика.

IV

Ступив на площадку лестницы, Ромэна Мирмо нажала опускную кнопку лифта. Машина с мягким шумом пошла вниз. У двери, приходившейся напротив, мадам Мирмо позвонила.

— Мадам де Вранкур дома?

Отворивший лакей поклонился.

— Да, сударыня, графиня в саду; не угодно ли пройти сюда?

Ромэна Мирмо миновала длинную галерею. Вся она была занята двумя огромными книжными шкафами. За их медными сетками виднелись то темные, то яркие переплеты. Мадам Мирмо охотно задержалась бы, потому что она любила книги, но лакей пропустил ее вперед. В конце коридора, забранного полками с брошюрами и журналами, была дверь, выходившая на узкую лестницу.

— Не угодно ли пожаловать наверх…

Лысый, жирный, толстощекий, сам лакей не имел, очевидно, никакого желания взбираться туда. Он добавил:

— Все прямо.

Мадам Мирмо поблагодарила его легким кивком, и ее обутая в серую замшу нога коснулась первой ступеньки. Поднявшись по лестнице, она очутилась на свежем воздухе.

Сад мадам де Вранкур был висячий сад.

Этот современный дом на Вольтеровской набережной, выстроенный на месте старого особняка, прельстил мадам де Вранкур своим комфортом, своим положением на берегу Сены, а главное — этим воздушным садом, откуда открывался восхитительный вид. Хотя Берта де Вранкур и не любила деревни, ей нравились парижские горизонты, и цветы, которыми она пренебрегала, живя в своем Аржимонском замке, в департаменте Эны, казались ей бесконечно приятными на этой городской террасе. Мадам де Вранкур убрала ее с большим вкусом. В поместительных красных и желтых глиняных кадках стояли стриженые деревья. Они окружали нечто вроде беседки, увешанной гирляндами. Это был настоящий сад, с цветочными клумбами. Тут были и беспечный шезлонг, и ленивый гамак. Летом мадам де Вранкур проводила здесь ежедневно по нескольку часов. Даже зимой она его не забрасывала и лежала тут, закутавшись в меха, на свежем утреннем воздухе или при ясном полуденном солнце…

С гамака раздалось радостное восклицание мадам де Вранкур:

— Здравствуйте, дорогая Ромэна, как мило, что вы пришли так рано!

Мадам де Вранкур встала со своего качающегося ложа и пошла навстречу приятельнице. Берта де Вранкур была высокого роста и гармонично сложена. Ее лицо, хоть и не было в строгом смысле прекрасным, пленяло прелестным выражением доброты, мягкости и тишины, какой-то спокойной благожелательности, разлитой по его чертам. Она усадила Ромэну в широкое плетеное кресло, возле столика, уставленного прохладительными напитками, фруктами и сластями.

— Хотите выпить чего-нибудь, Ромэна? Очень жарко сегодня…

Действительно, в висячем саду мадам де Вранкур было жарко.

Стоял один из тех тяжелых и пасмурных июньских дней, за легкой мглой которых чувствуется бдительное, готовое показаться солнце. Небо было блестящего серого цвета. По ту сторону Сены фасад старого Лувра тянулся как бы смягченно и смутно. Веял запах тонкой пыли, смешанный с ароматом цветов. На трельяже беседки благоухала большая мускусная роза. Так как Ромэна смотрела на эту розу и не отвечала, мадам де Вранкур сказала ей смеясь:

— Наши французские розы должны вам казаться ужасно жалкими, дорогая Ромэна, вам, приехавшей из Дамаска! Я читала у Лоти[12], что тамошние ваши сады великолепны. Вы, наверное, избалованы, и мой цветник на крыше должен вам представляться весьма комичным. Но что поделаешь, мы не на Востоке! Я не могу вам предложить сластей из «Тысячи и одной ночи», но выпейте хоть оранжаду[13].

Ромэна Мирмо улыбнулась. Мадам де Вранкур из хрустального кувшина налила в стакан золотистый оранжад. Ромэна облокотилась о каменную балюстраду террасы. Она замечталась. Перед глазами у нее был не Париж, с его то остроконечными, то выпуклыми шиферными и цинковыми крышами, с его колокольнями и трубами; то, что она видела в своем воображении, то, что она воскрешала в воспоминании, был совсем другой, странный город: узкие улицы, то пустынные, то кишащие народом, широкие обнаженные площади, тенистые сады, оглашаемые звоном фонтанов; город, где выгибаются дугообразные купола мечетей, где возносятся столпы минаретов; лучезарный город, рыжий и розовый, продолженный цветущими зеленями, окруженный огромными песчаными пространствами; город с банями и базарами, ослами и верблюдами; город, населенный людьми в чалмах и фесках, в многоцветных одеждах; загадочный город, где женщины ходят в покрывалах, а в воздухе носится запах кожи и цветов, ладана и мочи, незабываемый запах Востока. И вдруг Ромэне Мирмо стало почти что жаль этого далекого Дамаска, где она жила уже целых пять лет и который еще так недавно она покидала, радуясь мысли, что опять увидит Париж, этот самый Париж, который сейчас расстилался перед нею, громадный, смутный, тоже загадочный, в своей июньской лени, окутанный теплой, легкой и нежной мглой.

Мадам де Вранкур подошла к балюстраде и облокотилась рядом с Ромэной Мирмо. Она ласково обняла ее за талию. Несколько времени они молчали.

— Ну, Ромэна, идите пить оранжад. Я рада, что вы здесь и что мы можем спокойно побеседовать. До сих пор нам постоянно кто-нибудь мешал. Мне нужно многое вам рассказать, но прежде всего я должна вас пожурить. Почему вы предпочитаете жить в гостинице и не хотите устроиться у нас?

Ромэна Мирмо ответила неопределенным жестом. Мадам де Вранкур продолжала:

— В конце концов вы, может быть, и правы. Вам хочется быть свободной, уходить и приходить когда вам вздумается. Это совершенно естественно, хотя и здесь вас бы никто не стеснял. Что меня больше удивляет, так это то, что вы мне ничего не писали о вашем проекте приехать в Париж. Правда, писать вы не охотница. Знаете, у меня от вас за целый год всего каких-нибудь четыре-пять писем, и то совсем коротеньких! Я была этим огорчена, Ромэна; я думала, вы меня больше любите.

Ромэна Мирмо принялась возражать:

— Не надо на меня сердиться за мое молчание, Берта. Я очень часто думала о вас, но только я ленива. А потом, я была так далеко; моя жизнь была так непохожа на вашу. Я должна была бы вам ее объяснять, а я не умела. А потом, на Востоке время течет так странно: так быстро и вместе с тем так медленно!

11

Ландо — четырехместный городской экипаж с откидным верхом.

12

Лоти, Пьер (наст. имя Луи Мари Жюльен Вио, 1850–1923) — французский писатель, по профессии моряк. Автор многих морских и «экзотических» романов, пользовавшихся в свое время огромной популярностью. О садах Дамаска Лоти рассказывает в книге путевых очерков «Галилея» (1894; см. Лоти П. Собр. соч. СПб., 1901. Т. 5. С. 65–66).

13

Оранжад — прохладительный напиток из апельсинового сока и содовой воды.