Тропинин

Господин Тропинина, граф Ираклий Иванович Морков, был известной фигурой. Упоминания о нем разбросаны во многих мемуарах и письмах современников. Правда, бросается в глаза, что упоминания касаются главным образом фактов присуждения Моркову наград и мало что говорят о самих подвигах в ратных делах, за которые награды получены. В одном лишь письме Николая Раевского [16], еще бывшего юным прапорщиком в 1798 году, описывается дело, чуть ли не ставшее гибельным для Раевского и для всего отряда по вине нераспорядительного военачальника, которым был Ираклий Иванович.

Вершиной славы Моркова было посольство к Екатерине II от Суворова по случаю успеха польской кампании 1792 года. Однако, зная характер великого полководца и его отношение к придворному этикету, можно заподозрить, что выбор посланника диктовался дипломатическими соображениями, то есть желанием доставить удовольствие императрице лицезреть придворного кавалера, имевшего связи и протекции при дворе, а заодно удалить от себя бесполезного человека.

Именно таким блестящим придворным екатерининского времени предстает граф Морков на портрете, исполненном около того времени художником Лампи-старшим, — портрете, известном по копии Тропинина.

В дальнейшем служебная карьера Ираклия Ивановича складывается мало удачно. Правда, в 1796 году все братья Морковы с потомством получили титул графов Римской империи. Однако это было следствием искусных дипломатических шагов, предпринятых старшим из братьев — Аркадием Ивановичем — при дворе австрийского императора. Павел I, первое время оказывавший Ираклию Ивановичу милости, в 1798 году уволил его в отставку. Возможно, поводом послужило то неудачно проведенное сражение, о котором писал Н. Раевский. Александр I при воцарении не возвратил Моркова на службу, и тот, чувствуя себя обойденным, примкнул к дворянской оппозиции царю, которая сосредоточилась в Москве, в Английском клубе, и стал одним из ее лидеров. Для иллюстрации характера Ираклия Ивановича, владевшего большими землями в различных губерниях России, любопытно привести тот факт, что помимо пожалованного ему огромного, в 4 тысячи десятин, поместья в Подолье Морков пытался прихватить в свое пользование и окрестности. Потребовалось особое решение Правительствующего сената, чтобы он оставил свои притязания.

У графа было семеро детей — три сына и четыре дочери. Жена его Наталия Антоновна умерла в начале 1800-х годов. Однако Тропинин, вероятно, успел по приезде из Академии написать ее портрет. В портрете дамы с жемчужным ожерельем, высокомерной, энергичной и недоброй, который мог быть написан около 1805 года, одинаково убедительно чувствуется и рука Тропинина и характер супруги графа. Осиротевших детей воспитывала англичанка Боцигети. У гувернантки была дочь, которая учила детей музыке. Страх перед своевольным деспотичным графом, по-видимому, в какой-то мере объединял домочадцев Моркова и крепостных слуг. Тропинин, приехав из Петербурга, мог найти некоторую поддержку и сочувствие у старой гувернантки. И, возможно, что портреты матери и дочери Боцигети были среди первых работ, написанных крепостным художником в доме Моркова. Видимо, самый первый из них — тот небольшой, который долгие годы хранился у наследников Хитрово и считался, по семейному преданию, портретом матери А. С. Пушкина. Возможно, что это проработанный по натуре эскиз к несохранившемуся портрету. Однако сохранность его лучше. И он обнаруживает, что не прошли даром для Тропинина рассказы Григория Ивановича Угрюмова о Веронезе. Отзвуки искусства знаменитого колориста чувствуются в красках блекло-розового платья пожилой дамы, ее зеленой шали, в нежном цвете ее лица, оттененного черным кружевом.

Розовое и зеленое в различных градациях и оттенках, но всегда очень мягко сгармонированное, будет и в дальнейшем излюбленным сочетанием Тропинина при создании лирических произведений.

Портрет подкупает живостью взгляда, особой мягкостью в очертании лица. Сохранился и рисунок к нему. Умны и проницательны глаза гувернантки, покой и доброжелательность выражает ее лицо, очерченное беглым штрихом итальянского карандаша и оживленное с помощью растушки игрой света и тени. В то же время на незрелость мастерства Тропинина указывает его затруднение в изображении ракурса фигуры, ошибки в рисунке.

Более цельным произведением этого времени представляется портрет Боцигети-дочери. Образ молодой женщины — брюнетки в белом атласном платье с током из белых и красных страусовых перьев — создан вдохновенно. В нем соединилась красота живописи и полнокровная жизненность изображения. Портрет написан плотным, сочным мазком. Женщина эта не раз еще будет позировать Тропинину. Портрет Боцигети-дочери, близкий к образу «Девушки-подолянки», демонстрирует в то же время достаточно широкий диапазон раннего творчества художника от полулубочного произведения, еще всецело лежащего в сфере искусства XVIII века, до мастерского портрета-этюда эпохи романтизма.

В том, что именно портрет стал со временем основным жанром в творчестве Тропинина, немаловажную роль сыграла и местная традиция. Известно, что начиная с первой половины XVII века на Украине было весьма распространено писание портретов. Об этом свидетельствуют сохранившиеся до нашего времени изображения многих гетманов того времени, старшин и полковников. В домах казацких военачальников портреты — или, как их тогда называли, «контрафакты» — хозяина, хозяйки, а иногда и детей были обязательны. Потомки сохраняли портреты предков, присоединяя к ним свои собственные. Писание портретов тогда стоило крайне дешево. Так, например, из одного документа известно, что глухонемой маляр Григорий писал портрет генерального судьи Михаила Турманского за пять копеек.

Во времена Тропинина подобные портреты во множестве находились и в местных церквах — это была своего рода привилегия тех, кто являлся их основателем и жертвователем. Таким образом, Тропинин на Украине имел широкое поле деятельности. И вскоре слава о крепостном живописце разнеслась по окрестностям, а живописец уже не знал отбоя от заказчиков. Рамазанов рассказывает, что иные даже заискивали перед ним, «предлагая ему свои лучшие холсты под грунтовку». Долгое время, однако, эти ранние произведения, писанные на Украине, оставались неизвестными. Первый портрет опознала Н. Н. Гончарова, сотрудница Государственного Исторического музея. Как свидетельствует надпись на обороте холста, он писан В. Тропининым 30 сентября 1806 года и изображает некоего Яна Борейко. Художник в нем обнаруживает умелую руку. Жидко разведенные краски ложатся легко, прозрачно, образуя красивую гамму золотисто-коричневых тонов лица, одежды и фона с белой рубашкой и розовым жилетом. Лицо поляка полно мягкой задумчивости. Вместе с тем портрет производит впечатление плоскостного, в нем не чувствуется глубины пространства и лепки объема. Однако плохое состояние холста — сильная загрязненность и потемневший лак — не позволяет утверждать это безоговорочно. К сожалению, больше подобных портретов мы не знаем, хотя можем предполагать, что их существует немало, затерявшихся среди произведений неизвестных художников и в частных руках и в музеях.

Далекий от искусства Морков в творчество Тропинина не вникал, но не препятствовал ему в исполнении заказов — слава крепостного льстила его самолюбию.

IV

МОСКВА

Вскоре после женитьбы, по всей вероятности в том же 1807 году, Тропинин в составе графских домочадцев едет в Москву.

Сохранившиеся от того времени миниатюры позволяют наконец воочию познакомиться с Василием Андреевичем и его молодой женой Анной Ивановной.

Миниатюры идут из дома Тропинина, от его наследников, и только недоразумением можно объяснить досадную ошибку, по которой они числились в Третьяковской галерее портретами младших детей графа — Аркадия и Веры Морковых.

Пытливость и некоторое удивление выражает необычайно моложавое лицо художника, будто впервые себя увидевшего. Полнота придает ему даже что-то детское. Невольно приходит на память путаница с возрастом Тропинина. Не преуменьшал ли он свои лета умышленно, пользуясь моложавостью, чтобы компенсировать позднее художественное развитие, а может быть, чтобы не считаться старше Анны Ивановны, родившейся в 1781 году? Впоследствии же он мог их уменьшать, отдаляя старость для сохранения своего престижа портретиста у капризных заказчиков. Так или иначе, по миниатюре, исполненной, вероятнее всего, в 1807 году по случаю свадьбы, Тропинину равным образом можно дать и двадцать пять и тридцать лет. Несмотря на холеную внешность, тщательность костюма с элегантно повязанным галстуком, робость и неуверенность выражения выдают его социальное положение. Однако в нем нет угнетенности, приниженности, наоборот — во всем облике молодого человека чувствуется сдерживаемая энергия и добрая сила. Трудно найти более свойственное духу художника, более искреннее и непосредственное произведение, чем это изображение самого себя. Миниатюра чрезвычайно убедительно дополняет характеристику молодого Тропинина, данную Рамазановым, который писал: «Будучи необыкновенно кроткого нрава, он вместе с тем обладал сильным характером… Все обидное переносил с высоким терпением и посреди всех художественных занятий совершенно забывал все окружавшее его неприятное и трудился до упаду; случалось, где работал, там и засыпал».

16

Архив Раевских, т. I, Спб., 1908, стр. 9–10.