Мольер

Дома, где он родился, больше нет. Его снесли в 1802 году за ветхостью. Он вытянут в высоту, у него островерхая крыша, стены на деревянном наружном каркасе с кирпичным наполнением. Его выделяет среди других рябиновый угловой столбик с резьбой, изображающей апельсиновое дерево, на ветвях которого повисло шесть обезьян; они передают друг другу апельсины, а седьмая внизу подбирает упавшие плоды. Поэтому-то дом и называется «обезьяний». После того как здание снесли в 1802 году, этот столбик попал в Августинский музей памятников французского искусства (ныне Школа Изящных искусств), где какой-то невежда-смотритель его сжег — просто пустил на дрова.

У мастера такого класса, как Жан II Поклен, работа не сводится к обивке и перетяжке мебели. Это, скорее, декоратор, «художник по интерьеру». Его лавка, в соответствии с модой, завалена обивочными тканями, фламандскими и руанскими шпалерами, заставлена нарядными креслами, кроватями, украшенными позументом. Из-за тесноты спальня, наверно, служит и демонстрационным залом. Обстановка и отделка спальни нам известны по описи, сделанной после смерти Мари Крессе. Стены покрыты семью руанскими шпалерами; поверх них висят пять картин масляными красками и венецианское зеркало. Кровать орехового дерева обтянута коричневато-зеленой саржей, на кровати покрывало с позументом и шелковыми кистями. Кроме того, в комнате большой квадратный ларь на инкрустированной «под мрамор» подставке; накидка на нем вышита цветами. Еще здесь кабинет[31] с четырьмя ящичками, стол с семью столбиками, шесть стульев с высокой спинкой в расшитых чехлах, кресло в уголке между кроватью и стеной, а у камина — два стула-«болтуна» (чтобы болтать, греясь у огня!). В смежной гардеробной шкафы для платья и две кровати. Тут же Часослов и толстый том Плутарха, из-за которого пролито столько чернил[32] биографами Мольера, — в него закладывают мужнины брыжи. Типичный интерьер времен Людовика XIII, как на гравюрах Абрахама Босса. Это единственное свидетельство о матери Мольера, — не сохранилось ни ее портрета, ни описания. Все-таки, судя по той же описи, можно предположить, что это была женщина элегантная: она оставила драгоценностей и столового серебра на 1144 ливра. Изысканность убранства в спальне служит не только рекламным целям; мы вправе думать, что это гнездышко для очаровательного существа, страстно любимой супруги. Впрочем, это не столь уж важно. Главное — здесь был зачат и выношен Мольер, здесь он родился — через восемь с половиной месяцев после свадьбы.

ЗАПИСЬ О КРЕЩЕНИИ МОЛЬЕРА

Выписка из приходской книги церкви Святого Евстахия: «В субботу 15 января 1622 года окрещен Жан, сын Жана Поклена, обойщика, и жены его Мари Крезе, проживающих по улице Сент-Оноре. Крестный отец Жан-Луи Паклен, доставщик зерна, крестная мать Дениза Лекашё, вдова Себастьяна Аслена, при жизни мастера-обойщика».

Скорее всего, Мольер родился в тот же день или накануне. Детская смертность так велика, а вера так горяча, что новорожденных спешат окрестить. Фамилии записаны небрежно: Паклен вместо Поклен, Крезе вместо Крессе. Отметим, что будущему Мольеру дают имя Жан, как это принято для первенцев у Покленов. Он станет зваться Жан-Батист только после рождения его младшего брата Жана, чтобы не было путаницы. Крестным отцом у него дед, Жан I Поклен. Он оставил обойное дело и купил должность «доставщика зерна для рынков города Парижа»; в сущности, он ушел на покой, тогда как неугомонная Агнеса Мазюэль, его супруга, все еще хлопочет в своей белошвейной мастерской. Крестная мать — Дениза Лекашё, прабабка новорожденного. Она вдовеет с 1584 года; от Себастьяна Аслена у нее дочь — Мари Аслен, жена Луи Крессе и мать Мари Крессе, матери Мольера.

БРАТЬЯ И СЕСТРЫ МОЛЬЕРА

Жану II Поклену двадцать пять лет. Мари Крессе двадцать. Противозачаточные средства неизвестны; рождение каждого ребенка принимается как благословение божие. Была ли Мари Крессе, как полагают, «чувственной и пылкой супругой», которую унесла до срока чахотка, унаследованная ее сыном? Кто знает! И вообще все, что написано о детстве Мольера, — не более чем догадки, домыслы, хоть и от чистого сердца. Жан-Леонор Ле Галлуа, сьер де Гримаре, на которого — зачастую напрасно — ссылаются чуть ли не все биографы Мольера, утверждает (в своей «Жизни господина де Мольера», 1705), что родители «воспитывали его для ремесла обойщика… Эти добрые люди не обладали теми тонкими чувствами, кои побудили бы их предназначить сына для занятий более возвышенных, так что он оставался в лавке до четырнадцатилетнего возраста. Они удовольствовались тем, что научили его читать и писать для нужд своего ремесла». Эта биография, написанная с самыми лучшими намерениями, изобилует грубыми ошибками. Родители Мольера не имеют ничего общего с «добрыми людьми» сьера Гримаре. Конечно, они не угадывают гениальных задатков своего сына, но это естественно. Мари Крессе — иначе и быть не могло — обеспокоена не столько быстрым не по годам умом ребенка, сколько свирепыми эпидемиями детских болезней, страхом, как бы он не подхватил оспу, не попал под колесо повозки или кареты, проезжающей по улице Сент-Оноре. Тем более что в семействе Покленов дети пошли один за другим:

— Луи в 1623 году; он умирает в 1633-м, в десять лет.

— Жан III в 1624 году; он женится на Мари Майар в 1656, приживет с ней троих детей и умрет в 1660 году. Это он сменит Жана II в качестве «обойщика па постоянной службе короля».

— Мари в 1625 году; умирает в пять лет, в 1630 году.

— Никола в 1627 году; умирает около 1644 года.

— Мадлена в 1628 году; она в 1651 году выйдет замуж за обойщика Андре Буде, родит от него троих детей и умрет в 1665 году.

Шестеро детей за семь лет супружества! Маленький Мольер не мог воспитываться как маменькин сынок. Едва ли он получал ту толику материнской нежности, которая была ему потребна по его впечатлительному, не слишком уравновешенному характеру. Он редко выводит матерей в своих пьесах, — факт не то чтобы особенно многозначительный, но какой-то намек дающий. Он растет сам по себе, в отцовской лавке, на близлежащих улицах и площадях, развлекается зрелищами, которые ежедневно и задаром поставляют эти бойкие, людные места. Его отдают в школу. Там его обучают азам. Он ничем не отличается от своих сверстников, и это лучшее начало. Бывают ли у него внезапные припадки меланхолии, веселый или задумчивый у него нрав? Как бы нам хотелось иметь хоть какое-то свидетельство! Увы. Вон малыш Мольер, сынишка обойщика из Обезьяньего домика! Он возвращается домой весь грязный — в той липкой грязи, которой покрыты парижские улицы, — в разорванной одежде. Его сажают на хлеб и воду. Строптив он или послушен? Он любит послоняться с соседскими ребятишками возле балаганов, проводить отца к его павильончикам на ярмарках Сен-Лоран и Сен-Жермен. Это что-то вроде выставки товаров, которую посещает «весь Париж»: днем там бывает простой народ, знатные господа обычно приезжают поздним вечером, «в масках, переодетые, в каретах без гербов, без свиты, в сопровождении одних лишь «серячков», то есть кучеров и лакеев, одетых в одинаковое серое платье и с закрытыми лицами».

ДОМ В СЕНТ-УЭНЕ

12 мая 1629 года Луи Крессе (он все чаще подписывается де Крессе) покупает дом в деревне. Мода на сельские хижины родилась не вчера; домик обходится ему в 2075 ливром. Он принадлежит Жаку Анфри, свечному мастеру, и стоит на главной улице Сент-Уэна, ведущей в Сен-Клу. Владение включает в себя огороженный стеной фруктовый сад, дом, состоящий из гостиной, кухни, двух просторных спален и чердака, хлев, птичник и конюшню. Чтобы подновить его, Луи Крессе нанимает плотника Персбуа (подходящая фамилия![33]). Он обставляет и отделывает дом, как подобает мастеру стегальных и обойных дел, сочетая комфорт с элегантностью: «столы орехового дерева со столбиками, кресла под фижмы[34], стулья, обитые узорчатой тканью, табуреты орехового дерева, крапчатые под яшму или украшенные золоченой медью, с плюшевыми сиденьями». Две спальни обставлены очень уютно. На стенах множество картин: здесь «Битва Генриха IV», там портрет прелата, разные «Магдалины» и «Распятия»; в этом доме даже на кухне висят тринадцать картин, две писаны маслом, остальные — темперой. В спальне второго этажа венецианское зеркало; повсюду фаянсовая посуда, скорее для красоты, чем для пользования. В гостиной, рядом с медным тазом на деревянной подставке «для мытья рук, тру-мадам[35] с шариками и кушетка, покрытая чехлом из пестрого трипа» (Мадлена Юргенс). Три маленьких стульчика, упомянутые в описи имущества после смерти Луи Крессе, недвусмысленно указывают на назначение этого дома. Мольер, наверно, часто приезжал в Сент-Уэн подышать чистым деревенским воздухом, порезвиться в обширном саду, полакомиться фруктами с дерева, послушать молчание природы. Но из всего этого для нас примечательны лишь две вещи. Во-первых, — по воле случая Мольер воспитывался в роскошной обстановке, в среде мастеров интерьера, которые, отчасти по склонности, отчасти по профессиональной необходимости, должны были иметь у себя изящную мебель, пышные ткани. А во-вторых, позднее, когда Мольер станет преуспевающим (и замученным работой) драматургом, он тоже купит дом в деревне, где, как и его дед Луи Крессе, будет принимать своих друзей и родственников.

31

кабинет — небольшое бюро, секретер, в ящичках которого хранились обычно драгоценности и безделушки.

32

…том Плутарха, из-за которого пролито столько чернил… — наличие этой книги в доме родителей Мольера рождало среди мольеристов споры о «культурном цензе» его семьи.

33

Персбуа по-французски — «сверли-дерево».

34

кресла под фижмы — мягкие кресла без ручек, чтобы на них могли усаживаться дамы в своих необъятных фижмах.

35

тру-мадам — старинная настольная игра, состоявшая в том, чтобы загонять маленькие костяные шарики в нумерованные полукруглые лунки, прорезанные в специальной доске.