Страница 26 из 29
— Я даже не знал, что такие бывают…
— И я не знал! Это новое поколение электронной техники, такие штучки пока не продают. Мне дали ее зимой за первое место на конкурсе макетов, от общества «Большой союз».
— А что за конкурс?
— Для всех, кто хотел… Надо было построить макет старинного, как в прошлых веках, Инска… Я почти полгода сидел — мастерил да клеил… Мне знаешь почему первый приз дали? Я в макете соединил сразу несколько веков. И крепость как новая, и церкви, которые стояли в Инске в разные времена и всякие дома и памятники… Некоторые сперва спорили: это, говорят, исторически неправильно. Но главные судьи сказали: пусть неправильно, но достоверно…
Май, наверно, спохватился, что я подумаю, будто он хвастается. Замолчал, опять нажал переключатель. На двери появилась красная пустыня, а вдали треугольная пирамида под желтым небом. Два человека — кажется, мальчик и взрослый — шли к пирамиде и несли какую-то тяжесть. Мне вдруг почудилось, что от картины веет сухим зноем.
— Это что?
— Это… игра такая… — как-то напряженно сказал Май. — Непонятно, откуда взялась. Некоторые говорят, что просочилась прямо из Информатория… Надо на вершину пирамиды донести чугунный шар и опустить в жерло. Чтобы спасти весь мир. Вроде бы простая задача, а ни у кого не получается… А Грета сказала, что это не только игра…
По мне почему-то холодок прошел.
— Май… ребята поэтому и стараются найти шары?
— Ну… наверно, и поэтому. Про это как-то неохотно говорят… В Инске вообще много загадок, у него запутанная история…
— Но он хороший, — сказал я.
— Еще бы! — И Май включил новую картинку.
Я увидел кирпичную церковь с высокими башнями (похожими на те, что у маленького песочного храма).
— Это польский костел. В позапрошлом веке в Инске жило много ссыльных поляков, после их восстания. Вот они и построили. Он и сейчас действует, хотя нынче католиков здесь немного. Там орган хороший, многие ходят послушать…
— Май… ты, наверно, про все храмы на Земле знаешь?
Он засмеялся и выключил проектор.
— Никто не знает про все храмы, даже академики. Да и зачем? Тут ведь смотря у кого какой интерес. Если архитектура, тогда можно изучать и рассматривать до бесконечности. А если храм ради веры… Тогда, по-моему, нужен один стиль. Потому что верят по-разному, но Бог все равно один…
Май сказал это не прежним голосом, а приглушенно. И так, будто раздумывал: говорить или нет?
«Говори», — мысленно попросил я. Потому что понял: он делится тайной. Значит, я для него не просто случайный гость…
— Я это допридумывал только вчера. Такой проект… Поэтому никому еще не говорил, тебе первому…
«Спасибо, Май…»
Он негромко и отчетливо сказал:
— Грин… как бы люди ни придумывали всякие хитрости и украшения, а самая совершенная форма все равно одна. Это шар. Шар и больше ничего. Громадный, вылитый из хрусталя. Он должен висеть в воздухе, как планета. Надо только придумать систему антигравитации, чтобы Земля не притягивала эту тяжесть…
Я сразу будто увидел этот космически-великанский шар — над деревьями, крышами, башнями. Он был прозрачный, переливался. Весом в миллион тонн и… невесомый. Но…
— Май, если он сплошь из стекла… как в него будут попадать люди?
— А им и не надо… Они будут смотреть снаружи. И каждый сможет в шаре увидеть храм, какой хочет…
— Но внутрь-то человек никак не сможет… — осторожно сказал я.
— Человек не сможет, а душа его сможет. Ведь лучи света свободно проникают в прозрачность. И там живут, искрятся на ее переливах… А душа — это ведь тоже свет.
— Разве у каждого? — сказал я еще осторожнее.
— Ну… хоть капелька света есть у каждого в душе. Вот она-то и вольется туда… А если даже капельки нет, зачем такому человеку храм?
«Да и человек ли он тогда?» — мелькнуло у меня.
Но сказать я этого не успел, на меня тяжелой ватой опять навалилась сонливость. Я только пробормотал:
— Май, храм замечательный… но я уже сплю…
— Спокойной ночи… — Он протянул руку и пожал мою ладонь. Пальцы были теплые и твердые.
…Мне приснился громадный хрустальный шар над красными песками и пирамидой. Он повис над миром, будто специально для нас, поэтому в пустыне было ничуть не страшно…
Глава 7
Утром я встал с ощущением, что надо мной висит сверкающий шар — невидимый, но настоящий. И твердо сказал себе, что сегодня, в этот воскресный день, не буду думать ни о чем плохом. Ни о каком черном будущем. Запрещаю, вот и все!
После завтрака тетя Маруся распределила домашние дела. Маю и Тополятам выпало перекладывать поленницу в сарае, а Света и я были посланы на рынок за овощами. Не на тот рынок, что у пристани (и слава Богу, а то еще напорюсь на Мерцалова!), а на центральный. Мы ухватили хозяйственную тележку на колесиках и замаршировали по Театральному бульвару, по Рыночному проезду. Света рассказывала про подружку Грету и ее следопытский отряд, который ищет повсюду всякие редкости. И про ее брата со странным именем Лыш, который пытается строить из старых стульев летательные аппараты. Аппараты пока не получаются, потому что стулья надо предварительно дрессировать, а они, негодные, едва только научатся летать, сразу удирают…
— Как это? — не поверил я.
Она смешно развела руками:
— Может, Лыш и понимает, «как», а кроме него никто.
Я рассказал ту же историю, что вчера Маю — как приучился к чтению. Света слушала, кивала, но сама ни о чем не расспрашивала. История кончилась. Тогда спросил я (надо ведь о чем-то говорить):
— Толь-Поли близнецы, да?
— Да… — кивнула она и посмеялась: — Ох уж эти индейцы…
— А вы… Май и ты? Тоже близнецы? Похоже, что вам одинаково сколько лет…
Света быстро глянула на меня сбоку и стала смотреть вперед.
— Грин, нет… Мы ведь не кровные братья и сестры. У мамы и папы родные только Любаша и Женька. А мы четверо приемные… Ну, у каждого по-разному получилось. Младшие, они еще из дома малютки, я из детдома (когда четыре года было), Май… ему тоже около четырех лет было. Вообще-то тут долгая история…
Я не решился спрашивать: что за история. И чтобы не прерывать разговор, сказал:
— У него хорошее имя…
Света улыбнулась:
— Вообще-то у него другое имя, только его почти забыли… А получилось так. Когда мама и папа с ним знакомились в малышовом интернате, они спросили: «Ты кто?» А он не выговаривал тогда «эл» и «эр», вот и говорит: «Майчик…» То есть «мальчик». Ну и пошло с той поры: «Майчик», «Май»…
«Он и правда как май», — уже не первый раз подумал я, но вслух, конечно, не сказал. Тем более, что было мне ужасно неловко, я заспотыкался даже. И, наверно, покраснел. Идиот! Думал, что я один со своими несчастьями, а здесь так же!.. Хотя нет, не так же. Все-таки они счастливые. Все вместе и как родные…
Я пробормотал:
— Значит у вас семейный детский дом?
Она опять глянула быстро и неулыбчиво.
— Просто… наш дом.
«Счастливые», — опять подумал я. Но без капельки зависти. Хорошо, что счастливые…
На обратном пути, когда мы катили тележку с капустными вилками и картошкой, встретили тех самых Грету и Лыша. Каждый из них тащил на спине обшарпанный гнутый стул.
— Света, Грин, салют!.. Лыш, это Грин.
— Я догадался, — буркнул он. Потом все же сказал хрипловато: — Здравствуй… — и стал смотреть в сторону.
Нелюдимый такой, стриженный ежиком, худой и нескладный.
— Он меня замучил, — пожаловалась Грета. — Не только я, а весь наш отряд ищут для него мебельный утиль…
— А я для вас шары… — проворчал Лыш.
Грета была в той же, что вчера, форме, только без чужих ремней на плечах. Я поколебался и спросил:
— А где арестанты?
— Сидят, — с удовольствием сообщила Грета.
— Бедняги, — сказала Света. — Ты, Генриетта, какая-то… совсем несгибаемая.
— Я сгибаемая. Только им — полезно. И все равно сегодня суббота. По выходным к памятнику не ходят, это же не аттракцион…