Страница 23 из 29
Он вдруг сказал мне в спину:
— Грин, а как ты попал в наши края? Ты ведь не из Инска…
— Из… издалека. Я Свете уже говорил.
Она оглянулась:
— Грин, ты только чуть-чуть говорил…
Я ничего не хотел скрывать от этих ребят. Вернее, просто не мог. В общем, опять — как дверцы… И я стал говорить опять. Тропинка была длинная, откосы высокие, шли мы не быстро, и я успел рассказать про себя многое. Без больших подробностей, но по порядку. Только про пистолет не упомянул — чтобы не подумали, будто я какой-то уголовник. И отцовского письма не стал касаться, и про ампулу, конечно, не сказал. Чтобы они за меня не тревожились без пользы и чтобы не сглазить задуманное (вот посоветуюсь в газете, узнаю, не помогут ли, и уж тогда…) Объяснил что в спецшколу попал за побег из детдома, а в Горнозабойский интернат меня направили сам не знаю почему…
— Велели собираться, посадили в вагон. Лишних вопросов задавать не положено…
— Свинство какое, — сказала Света. — Грин, ты к ним не возвращайся, раз вырвался…
Эх, если бы я мог!
Дальнейшие события побежали, как в кино. Это когда проходит всего час, а в него вмещается множество времени, дел и встреч.
…Дом, куда мы пришли, стоял в глубине просторного зеленого двора, за украшенными резьбой воротами. Был этот дом деревянный, обширный, с фигурными столбами у трехступенчатого крыльца.
На крыльце нас встретила мама Светы и Мая. Большущая, с высокой черной прической, цыганскими серьгами и крепкими руками. Грозная. То, что грозность эта — лишь на первый взгляд, я понял через полминуты.
— Явились красавцы! — заявила она, подбоченясь. — Умываться и за стол!.. А ты, значит, Грин? Прекрасно. А я тетя Маруся… Не известно ли кому-нибудь из вас, где болтаются еще два юных охламона?
— Приблизительно известно, — сообщила Света. — Они ищут шары. Грета обещала им, что запишет в отряд, если найдут хоть один… Только не велела соваться на болото.
— Хорошо, что не велела… Ну, марш к умывальнику…
Умывальник был на дворе. Этакая труба с несколькими кранами. Мы умылись, дурачась и брызгая друг в друга (надо же, я совсем осмелел!).
Потом уселись мы за длинный, покрытый зеленой клеенкой стол в широкой комнате, где со стен улыбались деревянные маски, качали медный маятник старые настенные часы, в углах стояли высоченные фикусы, а между окон подымались к потолку книжные стеллажи (вот добраться бы!).
Появилась высокая девушка с веселым лицом, с длинной косой. На руках она держала годовалого малыша. Тот дергал девушку за косу и выговаривал неразборчивые слова.
— Это наша старшая, Любаша, — сказала тетя Маруся. — А это самый младший, Евгений… Перестань безобразничать, Евгений, поздоровайся с мальчиком.
Евгений жизнерадостно гукнул, оставил Любашину косу и жестом полководца поднял сжатую в кулачок руку.
— Мальчика зовут Грин, — сообщила ему Света. — Евгений скажи: «Привет, Грин».
— Гы! — сказал Евгений. За него поздоровалась Любаша (запросто так, будто знакомы давным-давно):
— Привет, Грин… А где юные следопыты?
— Знать бы, — отозвалась тетя Маруся. — Вот придут, я им задам…
— А папа придет? — спросила Света.
Тетя Маруся досадливо качнула серьгами:
— Ну да, нашего папу дождешься. По-моему, они собрались там ночевать…
Май (он сидел со мной рядом) сказал мне в полголоса:
— Папа резчик по дереву. Их бригада сейчас устанавливает новый иконостас в Михаило-Архангельской церкви. Они торопятся, чтобы успеть к Троице…
«Троица», — это праздник такой», — сообразил я.
Из синего с золотом фаянсового горшка тетя Маруся всем разлила по тарелкам борщ. С таким обалденным запахом! Я вдруг почувствовал, что оголодал. И начал работать ложкой без стесненья, только старался не фыркать и не чавкать… Потом были поджаристые котлеты из картошки, политые чем-то невероятно вкусным (ах да, грибным соусом!).
Тетя Маруся сказала:
— Любушка, принеси компот…
Любаша отдала Свете Евгения (который никак не хотел слезать с рук) и вышла из комнаты. В это время снаружи послышались частые шаги, хлопанье дверей и веселая перекличка.
— Толь-Поли явились, — с удовольствием сообщила Света. — Уж компот-то они не пропустят.
Зеленые «Толь-Поли» возникли в широком дверном проеме. Я заморгал от изумления.
А впрочем… не от такого уж изумления. Где-то глубоко внутри у меня с утра сидело ожидание, что я еще встречу этих пацанят. Хотя, конечно, чтобы вот такое совпадение…
«Толь-Поли»… «Тополята»… — шевельнулась внутри у меня усмешка.
Они сразу увидели меня. И… кажется тоже не очень удивились. Толя коротко возгласил:
— Ура!
Девочка (видимо, Поля) деловито спросила:
— Ты к нам насовсем?
На секунду возникло молчание. Но тетя Маруся тут же его прогнала:
— Не лезьте к мальчику с вопросами, не мешайте обедать. Мойте руки и за стол!.. Не надо бы кормить прогульщиков, да уж ладно, на первый раз…
— Ага, «на первый», — сказала Любаша, которая принесла стеклянный жбан с компотом. Толь-Поли, радостно оглянувшись на меня, ускакали.
— Вы что, знакомы? — спросил меня Май.
— Утром виделись на пристани. Вместе ели разбитый арбуз… — Я теперь себя чувствовал как и вправду среди старых знакомых.
Зеленые Толь-Поли вернулись, с шумом влезли за стол напротив меня, Мая и Светы, сообщили, что «суп мы не будем», узнали от тети Маруси, что «сейчас кто-то пойдет в угол», уставились на меня веселыми глазами и приготовились расспрашивать… Но опять послышались шаги, и на пороге встала девочка…
Вот уж про эту девочку точно можно было сказать — «красивая»! Я даже снова застеснялся, что такой нескладный и «глиста».
Девочка была очень смуглая, стройная, как маленькая балерина. В серой складчатой юбочке выше колен, в ярко-желтой рубашке с погончиками, нашивками и значками, в черной пилотке на курчавых волосах. Ее талию перехватывал широкий ремень с какой-то форменной пряжкой. И еще два таких же ремня висели на плечах.
— Грета! — возликовали Поля и Толя.
— Всем салют! — сдержанно приветствовала нас Грета.
И все (кроме меня, конечно) сказали наперебой: «Салют!».
— Греточка, будешь обедать? — спросила тетя Маруся.
— Спасибо, я не могу. Режим, — деловито объяснила та.
— Умница. Талию бережешь, — похвалила Любаша.
— Берегу, — согласилась Грета. Обошла стол и уселась на подоконник между стеллажами. У нас за спиной.
Мне было неловко оглядываться на нее, и все же я не выдержал, один раз оглянулся. Будто случайно. Грета скинула сандалетки, одну ногу в желтом носочке поставила на подоконник, другую опустила и начала ей покачивать. На ноге я разглядел косые светлые царапины.
— У нас новый мальчик, — сказала Грете Света. (Странно — не «гость», а «новый мальчик»). — Его зовут Грин.
— Салют, Грин, — отозвалась Грета. И у меня появилась причина оглянуться еще раз, чтобы пробормотать: «Салют…».
Толя шумно глотнул суп (которого «не будем») и спросил:
— Грета, а ремни зачем? Ты их нам принесла? Будешь нас записывать?
— А вы нашли хоть один шар?
— Но мы найдем…
— Тогда и поговорим… А ремни я отобрала у Игоря и Миньки.
— Зачем? — опасливо спросила Поля.
— Я их посадила под домашний арест.
— За что ты их, Греточка? — пожалела неизвестных Игоря и Миньку тетя Маруся.
— Вы не поверите, — с легким стоном сообщила Грета. — Эти ненормальные подрались!
— Святые угодники… — охнула тетя Маруся.
Света, кажется, тоже испугалась по правде:
— С ума сойти… Из-за чего они?
— Да какая разница!.. Пошли разрисовывать боковую стенку на доме у водокачки, в Катерном проезде, сейчас конкурс такой. Ну и не поделили чего-то. То ли места не хватило, то ли заспорили, о чем картина… Минька двинул Игоря локтем (говорит «отодвинул»), у того краска из банки на ногу плеснула, он Миньку кисточкой по носу… Ну и пошло… В итоге у Миньки синяк на скуле…