Страница 19 из 29
Я оглянулся на дверь: чтобы рвануть, если тетка вздумает звонить в отделение. Но она не вздумала. Покачала головой:
— Ну, гляди… А чего делать-то собираешься?
А я уже знал — что. Вернусь на вокзал, разыщу знакомый мне поезд, объясню усатому проводнику, какая случилась история. Он, вроде бы, неплохой дядька. Может, разрешит мне доехать до Горнозабойска. Ну, пускай дорога будет не скорая, по каким-то окружным путям, куда мне спешить-то… А в Горнозабойске я осторожно разузнаю, где там интернат со специальной клиникой, и явлюсь к начальству… Конечно, и Мерцалов там появится… Эх, выудить бы у него ампулу, тогда ищи-свищи меня… Говорят, есть компании вольных ребят, в которых никого не гнобят, со всеми на равных, и никаких там Морганов…
— Пойду на поезд… Сколько с меня? — спросил я буфетчицу. От мелких бумажек сдачи с Мерцаловской ассигнации у меня распух карман. И я считал, что имею право тратить эти деньги, раз остался бесприютным по вине воспитателя. Тетушка сказала:
— Да Господь с тобой… Удачи тебе, голубчик. Если с поездом не получится, приходи сюда, устрою ночевать…
Я третий раз сказал доброй тетушке спасибо и пошел на вокзал. Сперва через рынок, потом по Магистральной улице — пыльной, без всякой зелени (только в щелях асфальта росли подорожники). Магистральная почему-то вывела меня не к вокзалу, а на другую улицу. Здесь было зелено, зацветали вдоль тротуаров большие тополя. Я завертел головой: где вокзал-то?
Оказалось, он чуть в стороне. И… какой-то незнакомый. Я не очень разглядывал вокзальное здание, когда мы уходили к реке, но помнилось все же, что оно серое. А это кирпичное. Поверху — фигурные башенки с жестяными паровозиками на шпилях…
Может, вокзал только с улицы такой, а со стороны перрона — тот, что я запомнил? Я обошел длинный кирпичный дом, пролез в дыру между прутьями высокой решетки, оказался на платформе. Совсем пустой, кстати. Встал опять лицом к фасаду. Он был и правда серый, но не с полукруглыми окнами, как раньше, а с узкими, прямоугольными. И надпись под крышей была другая. Не НОВО-ЗАТОРСК, а ИНСК-I.
Конечно, я заморгал. Значит, и правда я вышел к другому вокзалу. Но прежний, Ново-Заторский, должен быть где-то рядом! Не мог же я промахнуться на несколько километров!.. Однако никаких крупных зданий рядом больше не было, только белый домик с фигурками дамы и джентльмена. Я невольно хихикнул — вспомнил арбуз и «хулигана» Толю. И… почему-то успокоился. То есть перестал удивляться. Начал разглядывать составы на рельсах. Они все были товарные. Но вдруг я увидел и наш поезд! С разномастными вагонами, в том числе и с моей стекляшкой! Только стоял он теперь не у платформы, а за краем перрона, в стороне, где торчала красная водонапорная башня… Нет, он не стоял, он двигался. Уходил, выгибаясь на плавном повороте. И не так уж медленно. Я сразу понял, что не догоню. И плюнул с досады.
— Ты чего, молодой человек, плюешь на служебную территорию? — услышал я густой и печальный голос.
Рядом стоял здоровенный мужик, похожий на главного запорожца с картины Репина (ну, знаете, где они пишут письмо султану). Только не в папахе, не в кафтане, а в кителе и красной фуражке. Выглядел он добродушно, и я сказал без опаски:
— Плююсь, потому что мой поезд ушел. Вон тот. А я не успел… Мне в Горнозабойск надо… — И добавил на всякий случай: — У меня там бабушка…
— А зачем тебе было успевать на него, если пошел он, родимый, не в Горнозабойск, а прямо в депо на расформировку, — грустно сообщил «запорожец» (видать, дежурный по станции). — Всех пассажиров рассадили кого куда… А ты где гулял?
— Я не знал… — буркнул я. Потом спросил: — А когда еще будет поезд в Горнозабойск? — Вспомнил про мерцаловские деньги: может, хватит на билет?
Дежурный ответил с прежней печалью, но и будто с удовольствием:
— А вообще уже не будет. Никогда.
— Почему?!
— А потому… Для Инска такая дорога нерентабельна. Понимаешь это слово?..
— Понимаю… А для Ново-Заторска? — почему-то вырвалось у меня.
Он посмотрел внимательно.
— А это, дорогой мой, их проблемы. Пусть выкручиваются… Что будешь делать-то?
— Что… домой вернусь… — сумрачно схитрил я. — Чтобы он не вздумал заводить разговор про детскую комнату.
— А вот это правильно! — оживился дежурный-запорожец. — Дома оно надежнее, от вокзалов в нынешние дни лучше держаться подальше, так оно благополучнее…
И я пошел с непонятного Инского вокзала. Неизвестно куда… Вот если бы по правде домой! Как нормальный пацан. Как… те ребятишки, с которыми ел арбуз… Они почему-то вспоминались то и дело. Девочка в плетеной бейсболке, Толя в бумажной треуголке из «Почтовой ромашки»… Почему «почтовая», понятно. А почему «ромашка»? Странное все же название для газеты…
«Газеты…»
Я тормознул.
Я… меня будто вспышкой фонарика озарила догадка. О том, что делать!
Вот ведь как случайные события поворачивают судьбу! Не запнись я на берегу, не раскокал бы арбуз. И не познакомился бы с теми ребятишками. Не увидел бы газетную «шапку-ромашку». И не подумал бы сейчас про газету!..
Вот куда надо идти!
Там — люди, которые помогут!.. Наверно, не все они такие, но ведь часто слышишь, как журналисты вмешиваются во всякие несправедливости… Говорят, и Михаила Гаврилыча, директора нашего дома-интерната, пытались выручить из беды… И солдат, которые бегут от издевательств в казармах, берут под защиту… И за студентов, которых внутренняя гвардия Регента разгоняет дубинками, заступаются… И за беспризорников, которых гнобят в спецприемниках…
Я приду и скажу: «Помогите. Потому что меня запутали, замотали, обвиняют непонятно в чем!.. И потому, что мой отец тоже был корреспондент…»
Ну, по правде, он был, наверно, не совсем корреспондент, не газетчик. Он заведовал отделом научных обозрений в журнале «Академия для всех». Но ведь в журнале же! Значит, журналист!
Я слышал как-то по телевизору умные слова: корпоративная солидарность. Сразу и не выговоришь, но смысл понятный. Свои должны защищать своих. Особенно, если они за справедливость!
Может, и не такая уж гениальная была идея, но у меня в душе будто лампочка зажглась! Главное, что я теперь точно знал, как поступать дальше.
В квартале от вокзала я спросил у мужчины, похожего (так мне показалось) на корреспондента — с авторучками в больших карманах рубашки, в очках и с кожаным футляром через плечо:
— Скажите, пожалуйста, где редакция «Почтовой ромашки»?
— А?.. — Он вздернул очки. — Редакция?.. Да вот, перевалишь горку и вниз по Второй Раздельной. Там в конце улицы направо…
— Спасибо!
И я стал подниматься по широкой улице, где через решетчатые изгороди свешивались гроздья сирени, а впереди ярко белела церковь с зелеными куполами…
Глава 4
С пологого холма, от большой церкви (которая, наверно, называется «собор»), я оглядел город. То ли Инск, то ли Ново-Заторск… Город был ничуть не похожий на столицу. Уютный такой. Вдали, на севере, громоздились освещенные солнцем высотные кварталы, но вокруг холма улицы были с небольшими домами и густой зеленью. Тут и там белели колокольни. Горели золотые маковки. И над зелеными куполами собора тоже сверкали маковки под крестами. Я посмотрел на них, когда перестал наконец разглядывать город. Блики были ослепительные, я зажмурился, в темноте сразу затанцевали фиолетовые следы вспышек…
Я открыл глаза. К церковному высокому крыльцу (паперти?) неторопливо шли старушки… Интересно, как там внутри? Я никогда не был в церкви и ни за что в жизни не посмел бы зайти туда. Я даже не знал, крестили меня после рождения или нет, и про религию ничего толком не знал, хотя в интернате и в спецшколе перед нами несколько раз выступали священники (это был довольно скучно). Однако сейчас… что-то теплое толкнулось внутри. Я подумал, что в этом городе не встретил ни одного плохого человека. И мне захотелось… ну, как бы поблагодарить судьбу и попросить ее о дальнейшей милости. Я снова посмотрел на купола. Креститься открыто я стеснялся (да и не знал, имею ли право). Я сунул под нагрудник комбинезона, под клетчатую рубашку и майку ладонь, сложил там щепотью пальцы и мелко перекрестил сердце, которое теплело и неровно стукало под ребрами.