Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 1 из 7

A

Перед вами – сборник гражданской лирики, статей и черновых записей Роберта Рождественского (1932 – 1994), одного из плеяды «шестидесятников», поэтов «оттепели», переживших свою страну. Стихи расположены в хронологическом порядке, от ранних, наивных клятв пятидесятых («не изменю флагу цвета крови моей») до горьких последних стихов начала девяностых («ты меня в поход не зови, мы и так по пояс в крови»). Составители намеренно не вычеркивали излишне «коммунистические» стихи: на их фоне видно становление поэта, его взросление. И поэтому сборник можно читать как мемуары, очень личный отчет о временах «оттепели» и «застоя», а можно – как любовный роман, историю человека, который любил свою родину, свято верил всей ее прекрасной лжи и высокой правде, но потом его страна умерла, и вместе с растерянностью к нему пришла мудрость. А еще это – детектив, где тайны раскрываются слишком поздно, а убийцей оказывается время.

Роберт Рождественский

Начало

Стихи о моем имени

Сын Веры

Счет

Реквием (из поэмы)

Оттепель

Отрывок из поэмы «Совесть»

Часы

Утро

Творчество

Да, мальчики!

История

Стихи о хане Батые

Винтики

Нелетная погода

На дрейфующем проспекте ты живешь…

Мираж

Последняя песня

Поэма о разных точках зрения

После оттепели

Ремонт часов

Друг

Стыдливые

Париж, Франсуазе Саган

Чаушеску (отрывки из блокнота)

Сказка с несказочным концом

Кеннеди (из статьи «Западнее Атлантики»)

Танцуют индейцы

Хиппи

Парни с поднятыми воротниками

Гинзберг (из статьи «Западнее Атлантики»)

Ксении

Крик родившихся завтра

Вступающим в жизнь

День

Кончается время

Мгновения

Баллада о молчании

Баллада о зенитчицах

Баллада о спасенном знамени

Байкальская баллада

Баллада о красках

Хиросима

Сказка о медных трубах

Сказка о кузнеце, укравшем лошадь

Сказка о добром джинне

Отрывки из блокнота

210 шагов (из поэмы)

Память

Старая записная книжка

Старые фотографии

Никто никому не грубит

Отрывки из блокнота

Последнее

Бессонница-90

Юноша на площади

Страх

Из прогноза погоды

Семейный альбом

Профессия

Старичок

Анкеты

Взгляд

Толпа

Мероприятие

Постскриптум

Стенограмма по памяти

Отъезд

Аббревиатуры

Сказочка

Август девяносто первого

Позавчера

Общежитие

Роберт Рождественский

Мгновения. Мгновения. Мгновения…

* * *

Нахожусь ли в дальних краях,

ненавижу или люблю, —

от большого,

от главного

я —

четвертуйте —

не отступлю.

Расстреляйте —

не изменю

флагу

цвета крови моей.

Эту веру я свято храню

девять тысяч

нелегких дней.

С первым вздохом,

с первым глотком

материнского молока

эта вера со мной.

И пока

я с дорожным ветром

знаком,

и пока, не сгибаясь,

хожу

по не ставшей пухом земле,

и пока я помню о зле,

и пока с друзьями дружу,

и пока не сгорел в огне,

эта вера

будет жива.

Чтоб ее уничтожить во мне,

надо сердце убить

сперва.

Начало

* * *





Я родился —

нескладным и длинным —

в одну из влажных ночей.

Грибные июньские ливни

звенели,

как связки ключей.

Приоткрыли огромный мир они,

зайчиками прошлись по стене.

«Ребенок

удивительно смирный…» —

врач сказал обо мне.

…А соседка достала карты,

и они сообщили,

что

буду я не слишком богатым,

но очень спокойным зато.

Не пойду ни в какие бури,

неудачи

смогу обойти

и что дальних дорог

не будет

на моем пути.

Что судьбою,

мне богом данной

(на ладони вся жизнь моя!),

познакомлюсь

с бубновой дамой,

такой же смирной,

как я…

Было дождливо и рано.

Жить сто лет

кукушка звала.

Но глупые карты

врали!

А за ними соседка

врала!

Наврала она про дорогу.

Наврала она про покой…

Карты врали!..

И слава богу,

слава людям,

что я не такой!

Что по жилам бунтует сила,

недовольство собой храня.

Слава жизни!

Большое спасибо

ей

за то, что мяла меня!

Наделила мечтой богатой,

опалила ветром сквозным,

не поверила

бабьим картам,

а поверила

ливням грибным.

Стихи о моем имени

Ояру Вациетису

Мне говорят:

«Послушайте,

упрямиться чего вам?

Пришла пора исправить ошибки отцов.

Перемените имя.

Станьте Родионом.

Или же Романом, в конце концов…»

Мне это повторяют…

А у меня на родине

в начале тридцатых

в круговерти дней

партийные родители

называли Робертами

спеленатых,

розовых,

орущих парней…

Кулацкие обрезы ухали страшно.

Кружилась над Алтаем рыжая листва…

Мне шепчут:

«Имя Роберт

пахнет иностранщиной…»

А я усмехаюсь на эти слова.

Припомнитесь, тридцатые!

Вернись, тугое эхо!

Над миром неустроенным громыхни опять.

Я скажу о Роберте,

о Роберте Эйхе!

В честь его

стоило детей называть!

Я скажу об Эйхе.

Я верю: мне знаком он —

большой,

неторопливый, как река Иртыш…

Приезжал в Косиху секретарь крайкома.

Веселый человечище.

Могучий латыш.

Он приезжал в морозы,

по-сибирски лютые,

своей несокрушимостью

недругов разя.

Не пахло иностранщиной!

Пахло

Революцией!

И были у Революции

ясные глаза…

А годы над страною летели громадно.

На почерневших реках

дождь проступал,

как сырь…

Товарищ Революция!

Неужто ты обманута?!

Товарищ Революция,

где же твой сын?

В какую мглу запрятан?

Каким исхлестан ветром?

Железный человечище.

Солдат Октября.

Какими подлецами

растоптан,