Распущенные знамёна

Зверев принял пакет, коротко поклонился командующему, и, не глядя на меня, покинул кабинет. Взор Корнилова обратился ко мне.

— Своим отказом принять моё предложение, Глеб Васильевич, вы сами определили себе место по другую сторону баррикад. Сами понимаете, что в создавшейся ситуации я не могу отпустить вас с миром, как и возглавляемый вами отряд.

— Что вы намерены сделать с бронепоездом? — спросил я.

— Пока он просто будет блокирован… — командующий посмотрел на часы и поправился, — вернее он уже блокирован на том пути, на котором стоит. Никаких других мер к команде бронепоезда и десанту, если, разумеется, с их стороны не будет сделан какой-либо необдуманный поступок, пока предпринято не будет.

Я с облегчением вздохнул. Необдуманных поступков не будет, — я заранее проинструктировал командира бронепоезда на сей счёт – а, значит, за людей мне опасаться нечего.

Корнилов взглянул на меня с интересом.

— Похвально, Глеб Васильевич, что судьбы вверенных вам людей волнуют вас больше судьбы собственной. И всё же, вы не хотите поинтересоваться, что будет с вами?

Я пожал плечами.

— Очевидно, вы меня арестуете.

— Не совсем, Глеб Васильевич, не совсем, — усмехнулся Корнилов. — Вы будете содержаться здесь, при штабе, под домашним арестом, что, согласитесь, разительно отличается от просто ареста.

— Соглашусь, — кивнул я. — Полагаю, к нам у вас претензий нет, мы нужны, видимо, как заложники?

— Можно сказать и так, — согласился Корнилов.

Моё довольно комфортное заточение продолжалось два дня. Утром дня третьего дверь отворилась, и в комнату вошёл Корнилов. Командующий был не то, чтобы мрачен, а как-то уж очень задумчив. Испросив дозволения, присел на краешек кровати. Осмотрел меня долгим взглядом, потом произнёс:

— Вот всё и разрешилось, Глеб Васильевич, притом не в мою пользу. На мой призыв не откликнулся ни один из командующих фронтами или флотами, а Ставка прислала нынче нового командующего Юго-Западным фронтом. Проливать даром русскую кровь я счёл безнравственным, потому добровольно отказался от всех своих притязаний в обмен на обещание не преследовать тех, кто готов был ко мне примкнуть. Вы же, разумеется, свободны, как и ваш отряд.

Я понял, что в этом мире мятеж закончился, так, собственно, и не начавшись.

Корнилов поднялся и протянул руку.

— Будем прощаться, Глеб Васильевич, свидимся ли ещё? И не поминайте меня лихом!

Я с готовностью пожал протянутую руку.

Корнилов улыбнулся, слазил в карман и протянул мне на раскрытой ладони Орден Святого Георгия III степени.

— Носите с гордостью, — сказал он, — вы это заслужили!

Новый командующий фронтом генерал-лейтенант Деникин не задержал меня ни на минуту. Вскоре «Товарищ» миновал выходную стрелку и помчался в сторону Петрограда.

Я отдыхал, когда в дверь постучали. На моё «Войдите!» дверь отворилась, и на пороге возник тот, кого я меньше всего ожидал здесь увидеть: Борис Викторович Савинков собственной персоной!

Савинков уже битый час о чём-то разглагольствовал – я его почти не слышал. Мысли мои вертелись вокруг появления этой неприятной мне во всех отношениях личности на борту бронепоезда. Всяко выходило, что ответственен за появление Савинкова командир бронепоезда – эсер по партийной принадлежности. Получается, что мой боевой товарищ поставил партийную дисциплину выше воинской. Что ж, мне урок – головная боль Макарычу: его человек – ему и разбираться! За мыслями я чуть не пропустил обращение Савинкова.

— …пора избавляться от двусмысленности и решительно рвать с большевиками и их союзниками в рядах нашей партии! И главной силой в этой борьбе будет Красная Гвардия. Странник говорил, что вы на нашей стороне, товарищ Абрамов…

Савинков глядел выжидающе, я ответил без промедления и совершенно искренне:

— Мы с Жехорским старые друзья – куда он, туда и я!

Мой ответ Бориса Викторовича успокоил. Напряжение спало с его лица, и он улыбнулся.

— Ты привёз Савинкова на «Товарище»?!

Моё изумление было неподдельным.

— А что было делать? — пожал плечами Васич. — Ссадить его при первой же возможности, коли не я его в бронепоезд посадил?

Мой друг был прав. Впрочем, он был прав и если бы посадил Савинкова в бронепоезд сам. До партийного суда Борис Викторович был нужен мне целым и под нашим контролем. Как раз то, что мы сейчас и имели. Савинков, зная, что Временное правительство объявило его в розыск, счёл за благо не покидать бронепоезд. Теперь нужно обеспечить его надёжную изоляцию буквально на пару дней до начала работы Третьего Съезда Партии Социалистов-революционеров. В нашем времени этот съезд прошёл чуть ли не на два месяца раньше. Сейчас нам удалось отсрочить его начало, и за выигранное время значительно пополнить ряды делегатов, поддерживающих левое крыло. Но всё равно, на большинство голосов мы твёрдо рассчитывать пока не могли. Из 346 делегатов за нас были 127, за правых 161. Как понимаете, нам, кровь из носу, было необходимо уже по ходу съезда склонить на свою сторону большинство из 58 неопределившихся товарищей. Дело Савинкова было в этой политической игре нашим козырным тузом.

Изоляцию Савинкова я начал с того, что отозвал с бронепоезда его командира, утратив в свете известных событий веру в его надёжность. Вместо него на бронепоезд прибыл другой эсеровский командир, который сообщил Савинкову, что его предшественник попросил отпуск по семейным обстоятельствам, и ничего не сообщил о том, что происходит внутри партии, вернее, сообщил то, что велел сообщить я. Таким образом, на съезд Савинков явился, сполна уверовав в свою победу.

Глава пятая

«Бой барабанный, знамён карнавал…» Слова этой весёлой песенки про хромого короля из моего далёкого детства как нельзя лучше вписывались в царившую в эти дни в Питере обстановку. Две крупнейшие российские партии левого толка проводили свои очередные съезды. 21 июля в Мариинском театре начинал работу III съезд Мишкиных эсеров, а буквально на следующий день по его окончании в Александринке собирали своих сторонников и всех желающих ими стать на VI съезд РСДРП(б) большевики. Мне кажется весьма символичным, что для проведения партийных съездов и в том, и в нашем времени (пойми сейчас, где какое?) выбирались лицедейские подмостки. Чем, как не крупным (или не очень, в зависимости от величины амбиций) реалити-шоу является партийный съезд? Сценарий – повестка дня – есть. Режиссёры – лидеры партий – есть. Главные герои – президиум – на сцене. Массовка – делегаты – в зале. Зрители в ложах и на галёрке. Сюжет далеко не всегда (или не всеми) предсказуемый. И всё это в реальном времени!

Мне несказанно повезло – я стала зрительницей обоих спектаклей! В отличие от моих мужчин, которые прямо или косвенно стали их участниками. Косвенным участником стал, разумеется, мой беспартийный муж. Муж… Так я всё чаще называю теперь в мыслях того, кого раньше звала Васич. До нашего венчания приставка «гражданский» слово «муж» унижала и делала его малозначимым. Зато теперь, подкреплённое полновесностью золотого кольца на пальце, слово это обволакивает меня со всех сторон приятным, греющим душу теплом. Простите мне это невольное отступление. Так вот, на широкие плечи моего мужа, не ставшего, в силу его беспартийности, делегатом ни одного из съездов, легла вся ответственность за безопасность граждан города Петрограда в эти праздничные, но и очень беспокойные дни. Преувеличиваю? Ну разве что отчасти. Меня же, аполитичную, но крайне любопытную женщину, снабдили, чтобы не путалась под ногами, пропусками на галёрку обоих театров.

Там уже открывают съезд, а я торчу тут недалеко от входа. Думаете, пропуск дома забыла? Как бы не так! Пропуск при мне, хотя, при желании, я бы и без пропуска прошла. Тут дело в другом: не хочу пропустить прибытие Савинкова. Часть журналистов думают так же, как я, и в зал явно не торопятся. Мне, ладно, Мишка сказал, а они-то как пронюхали? Вопрос, сами понимаете, риторический, в ответе не нуждающийся. А вот и Мишкино авто! Ввиду особой секретности верх нынче поднят. Жехорский первым вылазит из машины, открывает заднюю дверцу салона. Бог мой, какие понты! Под магниевые вспышки перед немногочисленной публикой предстаёт Савинков. Позёр хренов! Ладно, пора бежать на галёрку, а то пропущу самое интересное.