Страница 10 из 21
— Мой отец — орк, с которым ты провела в Акконе ночь.
С размаху сажусь на землю и начинаю истерично смеяться. Все же Судьба большая шутница. Подарила мне встречу с отцом, воспоминания о котором я выжигала из себя калёным железом, чтобы через столько лет лбами столкнуть с его сыном, жаждущим моей крови. Некстати вспомнилась моя любимая фраза — за все в этой жизни надо платить. Видимо, сейчас для меня пробил час расплаты. Только все равно не понимаю его всепоглощающую ненависть ко мне.
— Над чем ты смеёшься? — судорожно дёргает кадыком.
— Над попыткой убежать от прошлого, которое меня все же настигло, — устало тру виски в попытке прогнать начинающуюся головную боль.
Хочется оказаться дома, закутаться тёплым пледом и просто полежать в тишине. Но мой безжалостный обвинитель уже начал свою речь. Его слова жалят меня, как злые пчелы, а груз вины камнем ложится на плечи. И мне так тяжело, что кажется, нет сил вынести эту ношу.
Слова сливаются в монотонный гул, а какой-то садист киномеханик запустил свой проектор, и передо мной замелькали кадры чужих жизней…
… Молодая девушка, рыдая, умоляет оставить ей новорождённого сына, но старый шаман, качая головой, отнимает от ее груди заходящийся в плаче свёрток. Она просит дать ей поговорить с мужем, но тот ушёл еще утром, сказав, что не хочет ее больше видеть. Она склоняет голову, принимая решение мужчины, выбранного ей родом и, бросив прощальный взгляд на дитя, уходит из шатра вождя.
…. Маленький мальчик, едва научившийся ходить, смешно косолопя, торопится навстречу отцу, спеша поделится радостью — он впервые сегодня сел на гшерда, но мужчина рассеяно потрепав его по макушке, вскакивает на спину верному другу и уезжает в степь. А орчонок, с полными глазами слез, остаётся стоять в пыли, поднятой копытами скакуна…
…Юноша, в окровавленной одежде бежит по Великой Сестре домой, сказать отцу, что прошёл Посвящение. Он больше не подросток, он сумел доказать, что достоин владеть оружием предков. Ему хочется показать всему миру правое плечо, на котором словно огнем выжжена его первая отметина — знак Воина. Духи одарили его высшей наградой для орка — на поднятом вверх остриём мече сияет всего лишь одна буква. Но она означает, что носящий такую отметку — неукротимый духом боец. Его счастье так велико, что он хочется обнять целый мир, крича в небо:
— Я смог это сделать!
Но ещё больше он хочет разделить свою радость с отцом и увидеть в его глазах гордость за сына. И он летит, как на крыльях, едва касаясь ногами цветущей степи, и смеётся, подставляя ещё совсем юное лицо весеннему солнышку. Уже на закате, когда уходящее на покой светило накинуло на землю багряное покрывало, он добрался до дома. Забежав в шатер, он наткнулся на покрытый золой очаг и все понял — отца не было. И снова бешеный бег, но теперь уже на другой конец поселения. Рывком отдернув полог жилища шамана, юноша крикнул:
— Где он?
Старик горько вздохнул:
— На Капище Ушедших богов.
Свист ветра в ушах, два сердца колотящиеся в унисон, залитая светом трёх лун Великая Сестра…И обида, жгучая обида, выедающая душу, что даже в такой день отец снова оставил его одного. Но сегодня он узнает, что за причина вот уже столько лет гонит того в степь…А если отец не станет с ним говорить, он уйдет из рода. Но лучше быть изгоем, чем всю жизнь пытаться доказать родителю, что ты чего-то стоишь.
Картинка меняется, и как будто со стороны я вижу мужчину, сидящего возле костра. Он смотрит мои фотографии, разговаривает со мной, рассказывая, что жизнь без меня лишена смысла. Он просит у меня прощения, умоляет вернуться, и все это видит юноша. Он выходит из ночи, подходит к отцу и требует объяснений. И суровый орк, поникнув перед горящим взглядом, рассказывает сыну нашу историю…
Господи, я и не знала, как он меня любит! Я никогда не верила, что есть такая вечная любовь, отравляющая жизнь. Если бы я только знала, сколько боли принесёт наша встреча… Сердце щемит от боли, и я беззвучно кричу:
— Что же мы наделали, орк….
Мой похититель закончил рассказ и замолчал, а я осталась стоять морально раздавленной, не зная, чем смогу оправдаться. Вина когтистыми лапами рвёт мою душу, капая на рану ядовитой слюной-раскаяньем. Кто-то невидимый шепчет мне на ухо:
— Радуйся, теперь ты точно можешь сказать, что оставляла за собой разбитые сердца и надежды.
Вскидываюсь в протесте:
— Но я же не знала, что так все случится!
— Мы всегда в ответе за свои поступки! — безжалостно хлещет невидимый собеседник.
Последние слова разбудили во мне незнакомку с ледяным взглядом. Она тихо шепнула:
— Да, мы согласны нести наказание за свои ошибки, но мы не будем отвечать за чужие.
Отодвинув меня за спину, леди Возмездие механическим голосом, лишённым человеческих эмоций, ответила на обвинение:
— Это очень легко, Орк-чьего-имени-я-не знаю, ненавидеть и обвинять во всех своих бедах постороннего человека, гораздо сложнее испытывать такие чувства к близким людям. Не я отнимала у матери сына, не я отправляла ее в изгнание, и не я лишала ребёнка детства. Моя вина лишь в том, что однажды я поддалась на уговоры трёх демиургов и попала в твой мир.
Мой обвинитель вознамерился ей возразить, но его порыв разбился о стальное:
— Я выслушала тебя, и теперь, Воин, позволь говорить мне. Даже приговоренный к смерти имеет право высказаться, и ни один палач не вправе его лишать последнего слова.
Видит Бог, я не хотела причинять ему боль, но Железная леди внутри меня, уже вырвалась на свободу:
— Ты мне не судья, а я не буду оправдываться за ночь, проведённую с твоим отцом. И ты знаешь, что это он ушёл от меня на рассвете, оставив одну в чужом мире, а не я бросила его. И мне потребовалось очень много времени, чтобы осознать это. Я ломала себя, чтобы принять его поступок. Это сложно орк, ломать свои взгляды в тридцать лет. А ещё сложнее научиться быть благодарной тому, кто тебя предал. Тебе никогда не узнать, чего мне стоило понять, что только из-за твоего отца я выжила. Останься тогда он со мной, мы погибли бы оба, потому что не было никакого ужасного Темного Лорда, а был брошенный всеми подросток и дыра в измерение к демонам. И приди мы к нему с войной, — леди Кара вздохнула, — до сих пор в твоем мире лилась бы кровь, и гибли бы крылатые девчонки.
Под ее обличительным взглядом орк словно заледенел, и только судорожно ходящий кадык выдавал бурю, гремящую у него душе. А я…я умоляла ее пощадить Мужчину моей жизни, но она не знала жалости, и ее слова резали его по живому:
— Но вот чего я никогда не прощу твоему отцу, так это того, что он отдал меня своему брату. Как ненужную игрушку, как старый башмак, как надоевшую любовницу. Я не вещь, орк, и никому не позволю решать за меня, с кем мне быть. И не смей мне говорить, что он хотел как лучше! И я не хочу знать, как он раскаивается! Тогда он сделал выбор за нас двоих, я его приняла и пережила. А он….он повел себя как глупый мальчишка, сначала оторвавший у бабочки крылья, а потом горько плачущий, что она не может летать. Вот поэтому я не хотела его видеть и говорить с ним. Мужчина, по трусости отказавшийся от своей женщины, не достоин моего прощения. И еще, спроси у своего отца, как бы он жил, прими я предложение его брата. Смирился бы он или совершил братоубийство? Потребуй у него ответа, Орк-что-хочет-моей-смерти, а потом выноси свой приговор!
Я видела, как ему больно…как тяжело слушать правду…как мне хотелось облегчить его ношу и переложить тяжесть на свои плечи, но вторая, ранее не известная мне часть души, не позволила этого сделать:
— И в бедах твоей матери виновен Иршерд, а не я. Вернее, они оба виновны. Про него я все сказала, а твоя мама…она никогда не любила отца. И она не имела права оставлять тебя. Она слабая женщина
— Да как ты смеешь так говорить о моей матери! — хлесткая фраза не хуже пощёчины обжигает меня, но я не привыкла отступать.
— Твой выход, сестра, — тихо прошелестело в голове, и незнакомка пропустила меня вперёд.