Страница 82 из 183
Впрочем, несколько повелительный тон таких речений, уравновешивает другая особенность Его учительства, тоже подчеркнутая в Евангелиях. Мы не раз видим, как Иисус, аргументируя, приводит к доказательному выводу. Такие диалоги обычно очень кратки, однако сквозь сжатость и стилизацию нетрудно различить настоящий спор. Довольно часто Иисус постепенно подводит собеседника к ответу на его же вопрос — вопрос при этом предстает в совершенно ином свете. Многие притчи, явно служили этой цели: слушающему предлагалось вынести суждение о вымышленном происшествии, чтобы затем приложить его к реальному, нынешнему случаю.
Ч. Додд. С. 44–45.
Но вот приближаются фарисеи. Голос Господа тут же меняется, становится грозным. Он знает, что они посланы синедрионом, чтобы играть в смертельные «кошки-мышки», чтобы уловить Его в сети своего хитроумия, уловок своих…
Ф. Мориак. С. 184–185.
Сын Человеческий удовольствовался тем, что заставил их выслушать еще одну притчу, в коей под покровом иносказания раскрыт был нечистый образ мыслей иудейских первосвященников, указана вся, так сказать, превратная и жалкая система их действий в отношении к Мессии.
«Один богатый человек, — сказал Господь, — насадил у себя виноград и прилагал о нем особенное попечение: оградил его оградою, выкопал в нем колодец и поставил башню для стражи. Так как дела требовали присутствия его в другом месте, то он, при своем отправлении туда, отдал виноградник виноградарям, с условием, чтобы они каждый год доставляли ему известное количество вина и плодов. Когда наступило время собирать плоды, он послал своих слуг к виноградарям за условленною частью. Но виноградари приняли их вражески: иных прибили, другим камнями проломили голову, иных убили до смерти (как, например, в древности по наущению иудейского священства убили пророков Исайю, Иезекииля, Амоса). Хозяин винограда, несмотря на такую несправедливость и злобу, послал к виноградарям других слуг, но они и с ними поступили не лучше прежнего: иных убили, других отогнали с бесчестием... Наконец долготерпеливый хозяин послал в третий раз слуг, но опять без успеха.
Казалось, время было уже суда и мести; но домовладыка был черезвычайно добр. «Что мне делать? — размышлял он. — Пошлю к ним еще сына моего возлюбленного, не может быть, чтобы злоба их простерлась до того, чтобы презреть моего собственного сына». Сын пошел, но виноградари, едва только завидели его, решились единодушно погубить. «Это единственный наследник, говорили между собою изверги, — если мы убьем его, то виноградник будет наш», — и, схвативши юношу, убили и выбросили вон из виноградника».
(При этих словах в слушателях обнаружилось сильное негодование).
«Но хозяин виноградника, — продолжал Иисус, — не всегда будет оставаться в дальней стороне, он возвратится, и как, думаете вы, поступит он с виноградарями»?
«Таких нетерпимых злодеев, — отвечали книжники, — он предаст тяжкой казни, а виноградник отдаст другим работникам, которые будут доставлять ему плоды исправно и в назначенное время».
Отвечать таким образом, произнося на самих себя суд, можно было, или совершенно не поняв притчи, или приняв личину явного бесстыдства. Не понять было нельзя; покров иносказания слишком был прозрачен, и каждый видел, что под господином виноградника разумеется Бог, под виноградником — народ иудейский, под слугами — пророки, под единородным сыном — Мессия Иисус; следовательно, под негодными виноградарями — современные Иисусу правители и вожди народа иудейского. Пример пророка Исайи, употребившего подобную притчу с полным разъяснением, устранял любое недопонимание. Значит, языком книжников говорило бесстыдство, желавшее сделать вид, будто не узнает себя в том, что так ярко изображено. «Так, — подтвердил Господь, — хозяин виноградника предаст казни негодных виноградарей, и виноградник будет отдан другим, лучшим…» Тон голоса и взор показывали, что грозные слова относятся прямо к членам синедриона.
«Избави Бог»! — воскликнул один из них, как бы пораженный угрозою…
Архиеп. Иннокентий. С. 104–105.
Тот, кто имеет уши, да слышит!
Евангелие от Фомы.
Апокриф (69).
Чтобы сорвать с лицемеров саму маску, которою они прикрывались, показать, что не страх или что либо подобное заставляет Его не отвечать на вопрос синедриона, а единственно уверенность в бесполезности ответов, Господь обратился к посланным с новым вопросом, на который им нельзя уже было не отвечать, хотя ответ клонился к совершенному их посрамлению, — и, по обыкновению своему, заключил этот вопрос в притчу. «Может быть, — сказал Он, — взглянув пристально на книжников, — вам легче будет дать мнение вот на это дело. У одного человека было два сына. Однажды он подошел к первому и сказал: сын, поди работай сегодня в винограднике моем. Но сын был столь груб, что решительно отвечал: не хочу! Но после одумался и пошел. Отец обратился к другому сыну и сказал ему то же, что первому. Сей, со всем уважением отвечал, что он немедленно пойдет в виноградник; однако же не пошел. Который из двух, — прибавил Господь, посмотрев на книжников, — исполнил волю отца? » — «Разумеется, первый», — гордо отвечали книжники, не видя еще, куда клонится притча, и решительным ответом желая показать, что они ни в коем случае не относят ее к себе. «Не то же ли самое, — возразил Господь, происходит с вами? — Иоанн пришел к вам путем правды, жил и учил, как пророк; но вы не поверили ему, не принесли покаяния, им заповеданного, вы, кои, подобно тому второму сыну, непрестанно твердите, что согласны исполнять волю Отца. Напротив, люди, вами презираемые, мытари и грешники, оказывавшие до сей поры непокорность воле Божьей, поверили Иоанну, покаялись и принесли плоды, достойные покаяния. По крайней мере, этот пример должен был тронуть вас и пробудить. Но вы остаетесь упорными и нераскаянными. И вот, говорю вам, — прибавил Господь, возвысив голос, — мытари и грешники войдут, и скоро, в Царствие Небесное; а вы, которые думаете, что имеете полное право на него, будете изгнаны из него». Произнести эти слова, обращенные к первосвященникам, в присутствии всего народа, значило поразить их как громом. Все, чего они надеялись достигнуть своим торжественным явлением к Иисусу, было потеряно; — самое достоинство их служило им теперь в тягость. С радостью они вступили бы в спор с Иисусом: но неуверенность в своих силах связывала язык; еще охотнее употребили бы силу, но народ был на стороне Иисуса. Не зная, на что решиться, они невольно оставались пред Ним, как осужденные — для слушания последнего приговора.
Архиеп. Иннокентий. С. 102–104.
И чем проще истина, тем она прекрасней.
Ф. Мориак. С. 136.
Поскольку во мнении иудеев о земном царстве Мессии было не все ложное и несбыточное, а была и истина, то нельзя было в настоящем случае сказать ученикам вообще: «ваши ожидания напрасны!» Они не были бы напрасны, если бы ученики и все иудеи сумели отличить пришествие Мессии первое и уничиженное — от пришествия второго, славного и величественного, и не смешивали духовного, всемирного владычества Его с земным господством над Иудеею. Чтобы узнать им истинную точку зрения на предметы и дать ключ к пониманию наступающих событий, которые действительно содержали в себе весьма много превышающего их тогдашние понятия и чудесного, Господь обратился к обыкновенному своему способу образной речи — к притче.
«Один человек, — сказал Он, — высокого происхождения, отправлялся в далекую страну, для принятия царского достоинства: в получении венца царского он уверен был столько, что пред отшествием своим сделал все нужные распоряжения, чтобы, во время отсутствия, обыкновенные доходы его ни мало не потерпели убытков. Из десяти избранных рабов его каждому дано было по мине с тем, чтобы они употребили эти деньги в дело. После того он отправился. Но из сограждан многие, хотя без всякой с его стороны причины, не были расположены к нему. Чтобы удалить его от престола, они отправили посольство к тому царю, который должен был утвердить права его на царство. Всякого другого, говорили посланные, мы скорее согласимся иметь царем, только не его. Но представления их не имели никакого действия: нелюбимый наследник возвратился царем. Начался отчет в деньгах, вверенных рабам. «Государь, — сказал с радостью первый, — посмотри: мина твоя принесла десять мин!» «Прекрасно, — отвечал царь, — ты добрый слуга; я вверил тебе мало, но ты сделал много: возьми в управление десять городов!» «И я сделал пять мин из одной», — сказал другой. «Получи и ты награду за труды, — отвечал царь, — пять городов будут в твоем управлении». «А я, — начал говорит третий, — ничего не сделал и не делал из твоей мины. Зная, что ты весьма скуп и жесток, жнешь, где не сеял, берешь, где не клал, — я заботился только о том, чтобы сохранить ее в целости, и для сего держал ее в потаенном месте, завернувши в плат. Вот она! Ни более, ни менее, как была взята!» «Твоими же словами, — сказал царь, — я осужу тебя, злой раб! Ты знал, что я человек жестокий, который более требует, нежели дает, жнет, где, не сеял, собирает, где не расточал: для чего же ты не отдал серебра моего в оборот, чтобы я, возвратясь, получил его с лихвою? Возьмите у него, — сказал он прочим слугам, — сию мину и отдайте тому, у кого десять мин...»