Страница 16 из 118
П. К. Шугаев.С. 504
Весьма показательна роль бабушки Лермонтова в составлении этих крестьянских брачных пар в Тарханах. В этом нам могут помочь старые метрические и исповедальные книги, содержащие записи о рождаемости, смертности и бракосочетаниях прихожан, а также списки бывших у исповеди господ и крестьян.
Смысловая расшифровка этих лаконичных и на первый взгляд малозначительных строк раскрывает трагичную в своей обыденности жизнь крепостных людей, циничный в своей сущности характер отношения помещицы к их человеческой природе и к одному из самых интимных ее проявлений — созданию семьи.
Невозможно не заметить, например, когда просматриваешь эти поблекшие записи, очень юный возраст идущих под венец крестьянских парней и девушек. Порой это еще даже не молодые люди, а подростки, почти дети. Так, в «Метрической книге бывших у исповеди в 1810 — 1827 годах» на странице, заполненной в 1825 году, читаем: «Олимп Осипов — 40 лет, у него дети: Иван — 19 лет, Марфа — 14 лет, Яков — 9 лет, Михаил — 5 лет. У Ивана жена Наталья Арефьева — 13 лет». В этой семье сноха Наталья оказалась моложе заловки — девушки Марфы. Но недолго и Марфе пришлось гулять незамужней: в следующем году и она уже оказалась под венцом.
За 15-летнего Филиппа Григорьева отдали в 1817 году 14-летнюю Ирину Степанову; семейная жизнь Антона Степанова и Елены Тимофеевой началась, когда обоим было по 14 (1815); Пелагею Федорову повели под венец в 13-летнем возрасте (1820); судьбы Елизаветы Степановой и Степаниды Ивановой оказались еще суровей: первая в 15 лет (1820), а вторая в 14 (1820) были уже солдатки.
...Один из наиболее диких случаев помещичьего произвола в Тарханах зафиксирован в 1816 году, когда по указанию Арсеньевой были повенчаны «отрок Иван Андреев с женкой сосланного на новопоселенье Ивана Терентьева Евдокией Леонтьевой». Одним махом разорвала госпожа супружеские узы, скрепленные «навечно» церковью, и создала новые. При этом ее не смутило и не остановило, что на руках Евдокии был грудной ребенок, у которого был жив отец.
А. Семченко, П. Фролов.С. 132
Глубоко подавленная смертью дочери, Елизавета Алексеевна перенесла на внука всю свою любовь и приязнь. Она видела в нем средоточие всего, что было отнято судьбой в лице ее мужа и потом дочери. Этот внук носил имя своего деда; умирающая дочь поручила ей беречь его детство. Кроме Миши у нее никого не оставалось на свете. Она с ним старалась не расставаться; он спал в ее комнате, она наблюдала за каждым его шагом, страшилась малейшего нездоровья. Рожденный от слабой матери, ребенок был не из крепких. Если случалось ему занемогать, то в «деловой» дворовые девушки освобождались от работ и им приказывалось молиться Богу об исцелении молодого барина.
П. А. Висковатов .С. 40
Елизавета Алексеевна пережила отца, нескольких братьев, мужа, дочь и внука. По словам Висковатого, она «выплакала свои старые очи», когда Лермонтов был убит. Арсеньева умерла в 1845 году 85-летней старухой.
П. Е. Щеголев.Книга о Лермонтове. Вып. 1. Л.: Прибой, 1929. С 20
ПОРА ЮНОСТИ (1827—1832)
Один среди людского шума…
Раннее свидание с Москвой
Когда Лермонтову пошел 14-й год, решено было продолжить его воспитание в Благородном университетском пансионе. В 1827 году бабушка повезла внука в Москву и наняла квартиру на Поварской.
П. А. Висковатов.С. 49
...Бабушка великого поэта Лермонтова Е. А. Арсеньева... переселилась в Москву с целью дать воспитание знаменитому своему внуку.
М. Е. Меликов.С. 646
Она [бабушка Лермонтова] жила в одноэтажном сереньком домике с подъездом посередине улицы, а в пару к нему и рядом с ним стоял такой же точно домик. Их разделяли ворота. В другом жила Кайсарова, тоже старушка, дочь с левой стороны графа Валериана Зубова, известного красавца, брата фаворита Екатерины II. Эти два домика-могикана существовали на Шпалерной еще лет двадцать тому назад, а теперь их стер с лица земли какой-то выступивший на их месте колосс в четыре или пять этажей. Так у нас нещадно исчезают все жилья людей, имеющих историческое значение. В этом домике много лет жил Лермонтов с бабушкой.
К. А. Бороздин.С. 352
Елизавета Петровна Мещеринова, образованнейшая женщина того времени, имея детей в соответственном возрасте с Мишей Лермонтовым — Володю, Афанасия, Петра, с горячностью приняла участие в столь важном деле, как их воспитание, и по взаимному согласию с Е. А. Арсеньевой решили отдать их в Московский университетский пансион. Мне хорошо известно, что Володя (старший) Мещеринов и Миша Лермонтов вместе поступили в четвертый класс пансиона.
М. Е. Меликов.С. 646
Пансион помещался тогда на Тверской (ныне дом Базилевского), он состоял из шести классов, в коих обучалось до 300 воспитанников. Лермонтов поступил в него в 1828 году, но расстаться со своим любимцем бабушка не захотела, и потому решили, чтобы Мишель был зачислен полупансионером, — следовательно, каждый вечер возвращался бы домой.
П. А. Висковатов.С. 57
В 1827 году она [Е. А. Арсеньева] поехала с Мишелем в Москву, для его воспитания, а через год и меня привезли к ним. В Мишеле нашел я большую перемену, он был уже не дитя, ему минуло 14 лет; он учился прилежно... Тут я в первый раз увидел русские стихи у Мишеля: Ломоносова, Державина, Дмитриева, Озерова, Батюшкова, Крылова, Жуковского, Козлова и Пушкина. Тогда же Мишель прочитал мне своего сочинения стансы К***. Меня ужасно интриговало, что значит слово стансы и зачем три звездочки? Однако ж промолчал, как будто понимаю.
А. П. Шан-Гирей.С. 734
Помню, что Миша особенно уважал бывшего при нем француза Жандро, капитана наполеоновской гвардии, человека очень почтенного, умершего в доме Арсеньевой и оплаканного ее внуком.
А. З. Зиновьев.С. 429
Жандро сумел понравиться своему избалованному питомцу, а особенно бабушке и московским родственницам, каких он пленял безукоризненностью манер и любезностью обращения, отзывавшихся старою школой галантного французского двора. Этот изящный, в свое время избалованный русскими дамами француз пробыл, кажется, около двух лет и, желая овладеть Мишей, стал мало-помалу открывать ему «науку жизни».
П. А. Висковатов.С. 55
...Я оканчивал магистерский экзамен в Московском университете, служил учителем и надзирателем в Университетском благородном пансионе, для поступления в который бабушка М. Ю. Лермонтова Елизавета Алексеевна Арсеньева привезла его в Москву. Осенью 1926 года я, по рекомендации Елизаветы Петровны Мещериновой, близкого друга и, кажется, дальней родственницы Арсеньевой, приглашен был давать уроки и мне же поручено было подобрать других учителей двенадцатилетнему ее внуку.
А. З. Зиновьев.С. 430
...Московский университетский пансион вполне удовлетворял требованиям общества и стоял наравне с Царскосельским лицеем.
Д. А. Милютин.Из воспоминаний //
М. Ю. Лермонтов. Статьи и материалы. М.: Соцэкгиз, 1939. С. 112
Нас, первогодичных, было, помнится, человек сорок. Между прочим, тут был и Лермонтов, впоследствии знаменитый поэт, тогда смуглый, одутловатый юноша, с чертами лица как будто восточного происхождения, с черными выразительными глазами. Он казался мне апатичным, говорил мало и сидел всегда в ленивой позе полулежа, опершись на локоть. Он недолго пробыл в университете. С первого курса он вышел и уехал в Петербург. Я не успел познакомиться с ним.