Страница 12 из 118
П. А. Висковатов.С. 78—79, 83
В сельце Кропотове, бывшем постоянным местом жительства отца и родных теток поэта, еще в конце прошлого века были живы дворовые люди Лермонтовых... По их рассказам, поэт был резвый шаловливый мальчик, крепко любивший отца и всегда горько плакавший при отъезде обратно к бабушке.
В. М. Цехановский.К биографии М. Ю. Лермонтова //
Исторический вестник. 1848. № 10. С. 396
Сын же крепко любил своего отца.
П. А. Висковатов. С. 80
Благодарю тебя, бесценный друг мой, за любовь твою ко мне и нежное твое ко мне внимание, которое я мог замечать, хотя и лишен был утешения жить вместе с тобою.
Ю. П. Лермонтов. Из завещания
Семейная драма дошла до апогея своего, до высшего своего развития. Что тут произошло опять, мы знать не можем, но только отец уехал, а сын по-прежнему оставался у бабушки. Они больше не виделись, — кажется, вскоре Юрий Петрович скончался. Что сразило его — болезнь или нравственное страдание?
П. А. Висковатов. С. 82
...Долгом почитаю объяснить теперь тебе волю мою, а именно: сельцо Любашевка (Кропотово тож) составляет все наше недвижимое имущество — имение, в коем считается по 7-й ревизии 159 мужск. пола душ: из числа сих душ по 4 мужск. пола дворовых людей отделены еще покойной матерью моею каждой сестре и числятся за ними по ревизии, следовательно, остается 147 душ. Сие число должно быть разделено пополам между тобою, любезнейший сын мой, и тремя сестрами моими Александрою, Натальею и Еленою, которые между собою разделят по равной части: движимость, находящаяся в доме, должна быть отдана трем упомянутым сестрам. Предоставить им право жить по смерть их в сем доме и быть опекуншами и попечительницами.
Имение сие заложено в опекунском совете, и потому долг ляжет на число доставшихся каждому душ. Кроме сего, еще имеется на мне партикулярного долга три тысячи пятьсот рублей, которые и прошу заплатить из имеющихся двенадцати тысяч рублей в долгах по заемным письмам, на господине чиновнике 7-го класса Луке Алексеевиче Левшине — пять тысяч рублей, на тайной советнице Авдотье Евгениевне Боборыкиной — пять тысяч рублей и на девицах Екатерине и Елизавете Кошкиных — две тысячи рублей... Из остальных же, за уплатою моего долга восьми тысяч пятисот рублей, определяю четырем сестрам моим, полагая в том числе и замужнюю Авдотью Петровну Пожогину-Отрашкевичеву, каждой по две тысячи рублей ассигнациями, а остальное (слово зачеркнуто) пятьсот рублей, отпущенному на волю сестрою моею Александрою малолетнему Александру, по крестном отце Петрову.
Ю. П. Лермонтов. Из завещания
Верных данных о смерти Юрия Петровича и о месте его погребения собрать не удалось. Надо думать, что скончался отец Лермонтова вдали от сына, и не им были закрыты дорогие глаза. Впрочем, рассказывали мне тоже, будто Юрий Петрович скончался в Москве и что его сын был на похоронах.
П. А. Висковатов. С. 83
Нежность Елизаветы Алексеевны, лишившейся единственной дочери, перенеслась вся на внука, и Лермонтов до самого вступления в юнкерскую школу (1832) жил и воспитывался в ее доме. Она так любила внука, что к ней можно применить выражение: «не могла им надышаться», и имела горесть пережить его.
М. Н. Лонгинов 1 .С. 383
Она взяла Лермонтова еще в колыбели, дала ему отличное воспитание, накопила ему прекрасное состояние, для него одного жила и долго противилась нелепому его желанию ехать на Кавказ учиться военному ремеслу на самом деле. Наконец должна была согласиться на желание внука своего.
А. Я. Булгаков.Дневник //
Литературное наследство. М.: Изд-во АН СССР, 1948. Т. 45—46. С. 709
По рассказам знавших ее в преклонных годах, Елизавета Алексеевна была среднего роста, стройна, со строгими, решительными, но весьма симпатичными чертами лица. Важная осанка, спокойная, умная, неторопливая речь подчиняли ей общество и лиц, которым приходилось с нею сталкиваться. Она держалась прямо и ходила, слегка опираясь на трость, всем говорила «ты» и никогда никому не стеснялась высказать, что считала справедливым. Прямой, решительный характер ее в более молодые годы носил на себе печать повелительности и, может быть, отчасти деспотизма, что видно из отношений ее к мужу дочери, к отцу нашего поэта. С годами, под бременем утрат и испытаний, эти черты сгладились, — мягкость и теплота чувств осилили их, — хотя строгий и повелительный вид бабушки молодого Михаила Юрьевича доставил ей имя Марфы Посадницы среди молодежи, товарищей его по юнкерской школе. В обширном круге ее родства и свойства именовали ее просто «бабушка».
П. А. Висковатов. С. 31—32
Е. А. Арсеньева была женщина деспотичного, непреклонного характера, привыкшая повелевать; она отличалась замечательной красотой, происходила из старинного дворянского рода и представляла из себя типичную личность помещицы старого закала, любившей при том высказать всякому в лицо правду, хотя бы самую горькую.
М. Е. Меликов.Заметки и воспоминания художника-живописца //
Русская старина. 1896. Т. 86. С. 646
Замечательно то обстоятельство, что ни дед, ни отец поэта, ни его мать деспотами над крестьянами не были, как большинство помещиков того времени. Хотя Елизавета Алексеевна и была сурова и строга на вид, но самым высшим у нее наказанием было для мужчин обритие половины головы бритвой, а для женщины обрезание косы ножницами, что практиковалось не особенно часто, а к розгам она прибегала лишь в самых исключительных случаях... Но зато все ее ближайшие родственники, а Столыпины в особенности, могли уже смело назваться даже по тогдашнему времени первоклассными деспотами.
П. К. Шугаев.С. 499
В своей деятельности в качестве помещицы Арсеньева опиралась на штат верных холопов, которые всегда были готовы выполнить любое ее приказание. «У нее, — вспоминала Александра Павловна Пименова рассказы матери, — и слуги-то все издевались над нами».
(В книге саратовских исследователей жизни Лермонтова А. Семченко и П. Фролова, откуда взят этот отрывок, использованы воспоминания потомков крепостных Е. А. Арсеньевой. — Е. Г.).
Некоторых из них, этих своего рода «без лести преданных», мы можем назвать.
Например, нам известно, что в числе самых любимых дворовых слуг Арсеньевой была ее ключница Дарья Григорьевна Соколова (в девичестве Куртина). Эту женщину, лицемерную, корыстную и жестокую, Лермонтов изобразил под ее настоящим именем в драме «Люди и страсти».
Пользуясь душевной благосклонностью госпожи и принимая ее подачки, Дарья, как вспоминали тарханские старожилы, платила ей собачьей преданностью и постоянно притесняла мелкими придирками рядовых дворовых... Другим был приказчик Степан Матвеев, которого дворовые Арсеньевой пытались даже сжечь вместе с домом. В списках дворовых Арсеньевой он числился вторым после управляющего Ф. А. Соколова, который, надо думать, тоже был не мед.
Обнаружилось и третье имя. Его мы нашли в одном из журналов Чембарского уездного суда в записи от 3 января 1807 г., которая была составлена по допросу об обстоятельствах побега и последующей поимки тарханского мужика Зиновия Никитина... Имя это — Алексей Иванов, поймавший беглого мужика.
Не вызывает сомнения, что помимо ключницы Дарьи, приказчика Степана Матвеева и старосты Алексея Иванова были у Арсеньевой и другие верные холопы (готовые выдавать, сечь, отрезать косы...), руками которых она и укрепляла свою самодержавную власть в Тарханах...
А. Семченко, П. Фролов.Мгновенная вечность. Саратов, 1982. С. 35