Страница 60 из 69
Эта мысль ужаснула ее. Но возбужденный мозг продолжал работу, даже против ее воли. Как посторонняя сила, уже ею не управляемая. Эта сила открывала закоулки памяти, которые она считала уже давно замурованными, выметала мусор из пыльных уголков, возвращала забытые впечатления. Собирала воедино отдельные разрозненные переживания, наблюдения, подозрения и догадки, которыми пренебрегла в свое время блаженная любовь Эммы, пыталась составить из них картину случившегося.
…«Предлагается философ со старым лицом, но молодым сердцем! Не раздумывая долго, соглашайтесь!» Это сказал сэр Уильям Эмме. Еще во время первого посещения Эдгвар Роу. Она невольно взглянула тогда на Гревилла. И заметила на его лице странную гримасу. Вот когда это было! Вот когда впервые появилась у него эта мысль. Сэр Уильям думал о новом браке. А это разрушило бы навсегда надежды Гревилла. Если же он уступит ему Эмму… — посол и друг двух королей никогда не вступит в брак с падшей.
Теперь нужна была осторожность, чтобы жертва не заметила расставленных ей сетей. Она вспыльчива, неизвестно, чего можно от нее ожидать. С тех пор он сплетал невидимые нити, петлю за петлей… Сэр Уильям был в любви гурманом. Ему мало было просто красоты. Его любовница должна была обладать нежной душой, притягательным умом. Он хотел гордиться ею, блистать с ней в свете. Поэтому Эмма должна была следить за своей внешностью, развивать свои таланты, обрести стиль светской дамы. Пусть погибнут ценные коллекции, пусть он лишится даже «Венеры» Корреджо. Великая цель — наследство прибавит к основному капиталу обильные проценты. Но Эмма не имеет права сама воспользоваться полученными знаниями. Заработав деньги, она стала бы независимой, выскользнула бы из расставленных ей сетей. Безопасен был триумф ее выступления в Рэнюлэ, но опасен контракт импресарио Галлини. Недопустимо было, чтобы жертва попала в другие руки, ей следовало оставаться рабыней Эдгвар Роу.
Петля за петлей. И то нападение сэра Уильяма, когда она была больна… Тогда они были уже в сговоре. Они вдвоем напали на беззащитную. Один нападал на нее, другой не пришел на помощь. Если бы она была побеждена сэром Уильямом, Гревилл обрел бы законное право отвергнуть ее. И тогда ей не оставалось бы ничего иного, как искать убежища в раскрытых объятиях сэра Уильяма. Ловушка, из которой, казалось, был единственный выход. И назвали они это испытанием на верность и тайно перемигивались. А она выдержала испытание и разрушила ловушку. В жертве было еще слишком много силы, слишком много духа сопротивления. Сеть нужно было сделать более тайной, более незаметной. Петля за петлей… Нужно было сломить ее сопротивление, отрезать ей возможность получить какую-либо помощь. Защитить Гревилла от ее мести. Если выманить ее в чужую страну… Там сэр Уильям был бы ее единственным прибежищем. Своим могуществом он мог бы задушить ее крик о помощи. Чтобы усыпить ее недоверие, ей можно придать покорную, во всем послушную мать.
Вот как это было! Разве сэр Уильям не сделал Гревилла наследником своего состояния? Сводник заработал себе на этом шубу. Трус мог теперь в полной безопасности вкушать плоды своей хитрости. Мог, как наследник сэра Гамильтона, успокоить своих кредиторов, мог рассчитывать на высокие должности, жениться на дочери лорда Миддлтона. В глазах света он был безупречным джентльменом, а хрип жертвы не доносился до него с чужбины. Метресса знатного господина кричала о насилии? Ха-ха-ха, да кого это вообще может интересовать?
Метресса… Как она писала в своем последнем письме Гревиллу? «Я добьюсь того, что сэр Уильям женится на мне!» Если это только удастся… Тогда будет ее очередь смеяться над хитрецами, расставившими ей сети. Над обманутыми обманщиками, вымостившими ей путь наверх. Над клятвопреступником, у которого она отнимет тайно схваченную им добычу. Ради леди Гамильтон сэр Уильям откажется от своего наследника. Если это только удастся… О, теперь она уже не та неопытная девочка, которую можно было безнаказанно бросить! Сам Гревилл научил ее искусству думать. Своими трезвыми расчетами во время занятий, изворотливостью в борьбе с кредиторами. И еще одному научил он ее: скрывать свои мысли за видимостью улыбки. И чувства скрывать. Он называл это аристократическим стилем, но на самом деле это было присущим ему лицемерием. Что, если ученица обратит теперь против своего учителя и мэтра дипломатического искусства то оружие, которое он сам вложил в ее руки? До сих пор она была простодушной и безопасной, была лишь игрушкой своих чувств. Один только раз она сознательно причинила зло — когда отослала шиллинг Джейн Миддлтон. Но это случилось в порыве мстительности, она не обдумывала этого заранее. А теперь…
Если она станет другой, то чья в этом вина? В ней опять затеплился мягкий теплый свет, и опять она его погасила. Теперь она станет другой и на это положит все силы. Будет действовать с холодным расчетам. Ведь и с ней поступили дурно.
Глава тридцать вторая
Когда Эмма с матерью прибыли в Неаполь, сэр Уильям принял их как своих землячек высокого сословия. В Палаццо Сесса, резиденции посольства в Вико Капелла Веккиа, он отвел им лучшие комнаты, извиняясь за то, что еще не закончены все работы в предназначенном им жилище. Позже он перевел их в маленькую, укрытую от нескромных глаз виллу в Позилиппо, которую отвел им под постоянное жилье. После разрыва с Гревиллом в своем горе Эмма была благодарна сэру Уильяму за это уединение. Но теперь она поняла смысл его действий. Он боялся любопытства благородного общества Неаполя, с которым он по своей должности обязан был считаться. В Палаццо Сесса Эмма в какой-то мере была под защитой общества. Но на вилле в Позилиппо частное лицо могло вести себя так, как невозможно было вести себя английскому посланнику.
Таким образом он осуществил свое намерение, весь свет любовался «прекрасной англичанкой сэра Уильяма Гамильтона», но представлялись ей только мужчины. Дамы, улыбаясь, смотрели сквозь нее.
Нужно было добиться возвращения в посольство.
* * *
Сэр Уильям ежедневно приезжал на виллу в Позилиппо, но ему уже давно не удавалось увидеть Эмму. Один раз она была больна, заперлась в своей спальне, не хотела никого видеть. Другой раз ее не оказалось дома. Куда она ушла, неизвестно. С некоторого времени она стала необычайно замкнута. Кажется, у нее появились тайны.
Об этом рассказала ему мать. Простодушно, с неподдельной, печалью. Эмма нарочно не откровенничала с ней. Несколькими перекрестными вопросами искушенный дипломат выудил из матери все, что ему было нужно. Потом мать передала Эмме все, что сказал сэр Уильям. В первый день он был непроницаем, во второй — рассержен, в третий — озабочен. А теперь его охватил страх. Почему она прячется? Что она собирается сделать такого, о чем даже не решается рассказать матери? Заразившись его страхом, уступая его просьбам, мать требовала от Эммы поделиться с ней своими планами. Но Эмма молчала. За долгие месяцы напрасного ожидания писем от Гревилла она испытала на себе действие подобного молчания. Оно путало мысли, отравляло сон, толкало на опрометчивые поступки.
Однажды, идя по Толедской улице, она заметила, что за ней следует мужчина, которого она случайно видела однажды в посольстве. Очевидно, один из платных шпионов, собиравших сведения о дворе и народных партиях для отчетов министерству иностранных дел в Лондоне. Возможно ли, что сэр Уильям установил за ней наблюдение? Она медленно двинулась дальше, вошла в несколько лавок, купила пару мелочей и наконец зашла в одну из пароходных компаний, занимавшихся морскими перевозками во Францию. Там было полно людей, заказывавших билеты на корабль, отправляющийся через несколько дней. Робко попросила она дешевое место на имя мисс Харт, потом, покраснев, исправилась: на имя миссис Томпсон. Отдала за билет все оставшиеся деньги, получила квитанцию и быстро ушла. На следующем же углу улицы она исподтишка бросила взгляд назад. Мужчина, очевидно, отстал.
Дома мать рассказала ей, что был сэр Уильям, что он крайне озабочен состоянием Эммы. Он все время спрашивал, что с ней, никак не хотел поверить, что мать ничего не знает. После долгого ожидания он наконец ушел, оставив два билета на вечернее представление оперы в театре Сан-Карло, так как Эмме нужно развлечься. Пусть мать уговорит ее пойти. Но Эмма отказалась. Она устала, неважно себя чувствует. Пусть мать одна поедет в театр, взяв для безопасности слугу и горничную. Обменяв для слуг билет Эммы на два более дешевых места, она доставит им огромное удовольствие.