Страница 11 из 17
Дорогая Зинаида Николаевна
Я сегодня утром вернулся из Ниццы и нашел Ваше письмо, написанное 2-го![258] Простите за молчание — но моей вины в нем нет.
Я очень хочу Вас видеть. Не будете ли Вы добры написать мне когда это возможно. Мне дни и часы безразличны, «расстоянием не стесняюсь», — но лучше не пятницу.
Целую Ваши руки
Ваш Г.Адамович
<Адрес на рю Био>
29
<Конец января — начало февраля 1928>[259]
Дорогая Зинаида Николаевна
Вот quelques vers[260]. Должен признаться, что они мне в общем нравятся и я отношусь к ним с отеческой нежностью[261]. Не знаю, как отнесетесь Вы. Буду очень благодарен, если Вы напишете мне об этом, п<отому> что где же теперь говорить между «Зеленой лампой», литературными нравами и левизной в искусстве[262].
Преданный Вам Г. Адамович
На одном из стихотворений мне хотелось бы написать, как писал Тютчев: «Pour Vous a dechiffrer toute seule»[263].
30
<Штемпель: 13. II. 1928>
Дорогая Зинаида Николаевна
C’est entendu[264] — я буду читать «доклад» в субботу. Но что из этого получится? Видите ли, я не дефэтист[265], но иногда поневоле станешь им. Понесены расходы, нанят зал, значит — надо читать, — но я не имею, что[266]. Остановиться на полдороге я не хочу. О культуре с противоположением Толстого Пушкину — не хочу, не «интересно». А о другом — боюсь задеть сердца старушек, вроде нашего председателя. Т. е. возмутить в их затхлых «святая святых» — которые все-таки их последнее прибежище, «ибо не имах другая». Для Дмитрия же Сергеевича — я навсегда остаюсь трупом, что в последнее воскресение я понял окончательно[267]. Но не хочу ради не-трупства отказываться от холодного вежливо-приличного тона и не хочу никаких страстей для демонстрирования публике. Надеюсь, Вы меня достаточно знаете и не подумаете, что я красуюсь своей nature incomprise[268] и неким «одиночеством» в предстоящей беседе. Нет ничего мне противнее — искренно. Но, кажется, я гораздо больше декадент, чем Вы — «столп и утверждение декадентства»[269]. Вы предали и отказались — в конце концов и Евангелие, книгу не только самую удивительную, но и самую декадентскую в привкусе ее «не бывает, не бывает!», в полной ее неприемлемости для людей «положительно мыслящих».
Вот, собственно, что я бы хотел сказать: бегите, господа, messieurs-dames[270], от этой книги, ибо от нее теряется сладость жизни, сахарный и сладкий ее <нрзб>. Но нео-декадентским тоном, ее «зеленой водой Леты» в жилах, вместо крови. Это Бодлер — «l’eau verte de Lehe»[271], и это совершенно то же, что «холодный ключ забвенья»[272]. Пушкин оттого и не интересен (в конце концов), что эклектичен и вообще «что угодно», откуда Достоевскому вздумалось вывести «всемирность»[273].
Еще, у Розанова хорошо изречение: «Я не хочу истины, я хочу покоя»[274]. Самые острые истины только в таком тоне для меня, на мои слух доходяг. Но собрание провалится или будет чепухой (как прошлое[275], в сущности — внешне удачное, внутренно «захолустное», по Д<митрию> С<ергееви>чу[276]) — п<отому> что будет глубокое расхождение устремлений, лучей и, по-старинному, мечты.
Ваш Г.Адамович
31
Дорогая Зинаида Николаевна
Я уже несколько дней в Ницце — и через неделю собираюсь обратно. Но я люблю Ниццу как одиночество, тихую жизнь и само собой получающееся «сосредоточение». Чуть-чуть монастырь — а я к этому все-таки склонен, особенно если «чуть-чуть», т. е. где-то есть всяческий шум и никто не мешает туда пойти. Бродят у меня в голове разные мысли, — и я бы с охотой Вам, как летом, о них написал, но лето еще не наступило, да и как начать? С чего?
Я как-то Оцупу предложил, уезжая сюда: давай переписываться на благородные темы. Он мне и хватил сразу, без всяких preambules: «Гете говорит, что поэзия выше жизни. Что ты об этом думаешь?» Ну что я мог ему ответить? Боюсь оказаться Оцупом сам. (Хотя я по дурному нраву его обижаю, и отчасти оттого, что Вам можно, т. е. Вы поймете, и все равно знаете все сами, — а он милый и «честный», хоть ужасающе беспомощный[277]). Вот образчик: у Вас в воскресение я что-то плел анархическое, — без позы, уверяю Вас. А Вы: «Как можно! Да ведь это 90<-е> годы! Старье!» Меня очень это удивило, — от Вас. Как устарело? Что устарело? Неужели с 90-х годов уже твердо все разрешили — и государство, и суд, и все «слезинки», из-за которых возвращается Богу билет, иногда искренно и с отчаянием[278]? — Ну, как сошло у Вас последнее воскресение? Мне очень жаль, что я не буду на Лампе с докладом Дм<итрия> С<ергееви>ча[279]. Я должен Вам сознаться, что на меня иногда действует тон (звук, и то, откуда исходит) Д<митрия> С<ергеевича> как ничто. То есть «внемлю арфе серафима»[280] — а в печати это улетучивается неизбежно[281].
Напишите мне, если будете добры, — только поскорее, а то я уеду.
Был ли у Вас Поплавский и как он Вам понравился[282]? Он, по-моему, умный и талантливый, но хитрый, вроде как Есенин подыгрывался под «простачка».
Есть ли новости из области Ходасевича? Впрочем, это меня больше не занимает и не задевает[283].
Целую Ваши руки и шлю искренний привет Дмитрию Сергеевичу и Влад<имиру> Ананьевичу.
Преданный Вам Г. Адамович
19 апреля <1928>
<Адрес в Ницце>
32
< Штемпель: 4 juin 1928. Бумага кафе «Веплер»>
Дорогая Зинаида Николаевна
Пишу Вам «без повода». Сидя в кафэ и размышляя под музыку о бренности человеческого существования. Благодарю Вас за надписи на книге. Но предостережение я не совсем понимаю. Георгий Иванов, который — очевидно — совсем не глуп, говорит: «Все равно — все чушь». Я ему возражаю и ругаю его больше так для «гигиены» — но очень сомневаюсь, не прав ли он. Особенно здесь, за тридевять земель от России, вне времени и пространства. Кому, зачем, что, для чего, как? Я все больше и больше думаю, что настоящая «миссия русской эмиграции»[284] была бы попробовать «подышать горным воздухом одиночества»[285], т. е. не пропустить случай, который больше не повторится. Ведь будто на необитаемом острове — человек, Бог и природа. Никакой цели и даже — оправдания. Но знаете — нет людей подходящих, которые могли бы «подышать», даже понять, что это такое. Не упрекните меня в высокомерии, если я пишу это. Я реально, может быть, тоже не могу — но «в проэкции» могу, а пожалуй, это мне только кажется. От «двоящихся мыслей».
258
Письмо неизвестно, однако 6 января 1928 Гиппиус писала Н.Н.Берберовой: «Какую мертвенную статью о В.Ф.<Ходасевиче> написал Адамович. Редкая мертвенность! Кстати, уж в городе ли Ад<амович>! Я ему, перед жабой еще, послала письмо — и ни звука в ответ. На него не похоже» (Письма к Берберовой и Ходасевичу. С.25).
259
Датируется на основании письма Гиппиус от 14 февраля 1928 (цитируемого в примеч. 262) и упоминания «левизны в искусстве»: судя по всему, это название диспута в «Зеленой лампе», состоявшегося 6 февраля 1928 (Зеленая лампа. С. 170).
260
Несколько стихов (франц.).
261
К письму приложены стихотворения: «За слово, что помнил когда- то…», «Тихим, темным, бесконечно звездным…», «Патрон за стойкою глядит привычно-сонно…». Все три стихотворения вошли в итоговый сборник стихов Адамовича «Единство» (Вашингтон, 1967). Эти стихотворения, а также приложенные к письму 37, опубликованы: Адамович Г. Собр. соч. Стихи, проза, переводы. СПб., 1999.
262
14 февраля 1928 Гиппиус писала:
…я хочу воспользоваться этим случаем, чтобы если не восстановить загадочно пропавшее письмо, то все же сказать два слова о ваших стихах. <…> Я вам говорила, что есть два рода стихов, два разных рода. С одним из них дело не в «нравлении», а в «пронзении».
От этого рода и требуешь «пронзения», и смотришь, в каких стихах его больше, в каких меньше. <…> такие стихи (пронзающие) — полученное позволение заглянуть в другого, какая-то невидимая встреча — хотя бы не с похожим на тебя, не с близким вовсе (это почти все равно), однако захватывающая по чудесности и от одного видения, понимания — радостная. <…> ваши стихи принадлежат именно к этому роду «пронзения», и в этом порядке мной судились. Я вполне могу превратиться в лит<ературного> критика для стихов второго рода. <….> Но с X, Y, Z иначе. Им — и вам — я всегда хочу сказать: вот здесь вы встречный, испытующий взгляд выдержали, ему что-то позволили взять от вас, а здесь — нет. Не успели. А здесь… Нет, боюсь неполучения, честное слово кончаю.
(Пахмусс. С. 272–273)
263
«Для Вас, чтобы прочесть совсем одной» (франц.) — фраза, написанная над стихотворением Тютчева «Не знаю я, коснется ль благодать…», посвященным жене, Э.Ф.Тютчевой. См.: Тютчев Ф.И Полн. собр. соч. / С критико-биогр. очерком В.Я.Брюсова; Под ред. П.В.Быкова. СПб., 1913. С.176.
264
Решено (франц.).
265
От defaitiste (франц.) — пораженец, капитулянт.
266
Судя по всему, речь идет о собрании «Зеленой лампы» на тему «Толстой и большевизм», где Адамович произнес вступительное слово. Собрание заняло два вечера — 18 и 27 февраля (Зеленая лампа. С. 170). Отметим, что 18 февраля было воскресенье, а не суббота. Получив это письмо, Гиппиус в ответном письме от 14 февраля пыталась разуверить Адамовича в его сомнениях: «Никуда собрание не провалится, милый Георгий Викторович, и, на мой взгляд <…> даже больше, на мое ощущение — вы один из самых живых людей из долгого моего антуража. <…> Ваша живая точка — “интерес к интересному”, и чем бы вы ее ни заваливали, она свое возьмет. <…> Я еще много могла бы тут расписаться, но хочу кое-что сохранить для общего возражения вам в Зел<еной> Лампе…» (Пахмусс. С.371).
267
Относительно Д.С.Мережковского Гиппиус говорила: «Что касается Д<митрия> С<ергеевича>, то странно, что вы как-то его не “улавливаете”, его какого-то “темпа”, что ли. <…> Вы попадаете в его “порядок” (что редко), оттого он вас как будто и “грызет”, и при этом же говорит, что вас “нежно утверждает”, - чему я верю вполне» (Пахмусс. С 372).
268
Непонятая натура (франц.).
269
Видимо, парафраз названия знаменитой книги П.А.Флоренского «Столп и утверждение истины».
270
Господа и дамы (франц.).
271
Из стихотворения Ш.Бодлера «Spleen» («Je suis comme le roi d’un pays pluvieux…»). В переводе В. Левика;
…крови ни следа
И только Леты спит зеленая вода.
272
Из стихотворения Пушкина «В степи мирской, печальной и безбрежной…».
273
Имеется в виду знаменитая «пушкинская» речь Ф.М. Достоевского.
274
Запись из «первого короба» «Опавших листьев» (Розанов В.В. О себе и жизни своей. С. 285).
275
6 февраля на заседании «Зеленой лампы» был доклад Н.А. Оцупа «Левизна в искусстве» (Зеленая лампа. С. 170). Николай Авдеевич Оцуп (1894–1958) — поэт, критик, редактор журнала «Числа». Был близко знаком с Адамовичем еще со времен петроградского «Цеха поэтов».
276
Имеется в виду статья Д.С. Мережковского «Захолустье» (Возрождение. 1928. 26 января).
277
21 апреля Гиппиус писала Адамовичу: «Считал ли Гете поэзию выше жизни, — мне сейчас в высокой степени наплевать, но… Оцуп ведь мне этих вопросов, слава Богу, и не ставит, да и я… ему своих предпочитаю не ставить. Вот уже бескорыстно отношусь к нему! Хотя вы правы: в нем есть что-то и недурное, и даже как будто прогрессирует» (Пахмусс. С. 375–376).
278
Об этом пассаже Гиппиус писала Адамовичу 21 апреля 1928:
Что касается тех «штирнерианств», которые вдруг вы тогда подняли, то я удивляюсь, как вы не поняли естественности моего протеста; впрочем, он был далек от всех «возвышенных порядков», а попросту схватила меня скука, — вот, бывает от «повторения пройденного». Вам неоткуда знать, пожалуй, что если не в 90-х гг., то в каких-то попозже, подобные вещи, с таким звуком и тоном, простукивали мне голову. «Модность» в них была ужасная, наивная подчас и беспардонная. Заслышав знакомые звуки, я и рассердилась. Неужели, мол, теперь — и для вас! — лезть за старым, заржавевшим оружием, которым я боролась против этих «индивидуалистов»? <…> когда я вдруг вижу выскакивающее из вас «такое»… о такой вашей «точке состояния» свидетельствующее, с какой еще на новые открытия (на «беседу» в идеальном смысле) отправляться нельзя, — я погружаюсь в натуральную досаду. Вот пишу сейчас — и даже не уверена, что вы эти, совсем не тонкие, а простые вещи как следует воспримете. Вдруг вернулся момент досады. Скажите пожалуйста! «Анархические вещи», «demoraliser» и т. д. — и тут же «слезинка», и опять т. д.!
(Пахмусс. С.375)
279
22 апреля 1928 в «Зеленой лампе» состоялся доклад Д.С.Мережковского «Который же из вас? (Иудаизм и христианство)» (Зеленая лампа. С. 170).
280
Из стихотворения Пушкина «В часы забав иль праздной скуки…».
281
Гиппиус отвечала на этот пассаж: «Вы не только не услышите “арфы серафима” (или тромбонов) Д<митрия> С<ергееви>ча, — но и не прочтете. Возрождение испугалось и “фило” и “пола”, - обоих. Но в “поле” и вправду было хвачено: я убедила Д<митрия> С<ергеевича> выкинуть кое-что и в чтении, а то и Спаржа растерялась» (Пахмусс. С.376).
282
Борис Юлианович Поплавский (1903–1935) — поэт, один из подававших наибольшие надежды в конце 1920-х — начале 1930-х. Гиппиус писала Адамовичу в ответном письме: «Поплавского у нас не было. Ждет вашей интродукции. Стихов его не читала» (Пахмусс. С.376).
283
О чем именно идет речь в применении к Адамовичу, установить не удалось. Однако в то же время серьезный инцидент с В.Ф.Ходасевичем произошел у Гиппиус, когда он вмешался в текст какой-то ее статьи (возможно, выступления в «Зеленой лампе» (Два завета // Возрождение. 1928. 11 апреля) или подписанной «Антон Крайний» рецензии на 34-ю книгу «Современных записок», где анализировалась статья В.В. Вейдле о Ходасевиче (Возрождение. 1928. 31 марта). См. письма Гиппиус к нему от 12 и 13 апреля (Письма к Берберовой и Ходасевичу. С. 89–91). Адамовичу Гиппиус отвечала: «“Дело X.” и мне опротивело. Не говорю о “вашем”, но о своем, в котором выяснились другие штучки, — не стоит о них писать, ибо они ликвидированы. Но вообще с Возрожд<ением> у нас возня, и не только у меня, но и у Д<митрия> С<ергеевича>. Забоялись его филосемитизма… О деле “вашем” я ничего нового в поле моего слуха (и так узкого) больше не допускаю» (Пахмусс. С.374).
284
«Миссия русской эмиграции» — речь Бунина, которой 16 февраля 1924 в парижском Salle de Geographie был открыт одноименный вечер (выступали также А.В.Карташев, И.С.Шмелев, Д.С.Мережковский и др.; текст речи Бунина опубликован в «Руле» 3 апреля 1924).
285
Источник цитаты не обнаружен.