Страница 9 из 82
А потом и он обратил на неё внимание и пригласил в ресторан. Дело было перед Новым годом, в холле ВТО оказалось полно народу, и все кидались здороваться или лобызаться с Валей. Верочка смущалась до горячей испарины под кримпленовым платьем, стояла в стороне, делая вид, что не имеет к Бузыко никакого отношения.
— Слушай, здесь сегодня банкет, — зыркая по сторонам настороженными глазами, шепнул Валя. — Может, погуляем? Ты как, на кофе-то можешь коллегу пригласить?
— Могу! — обрадовалась Вера. — Только у нас коммуналка и тетка в отъезде.
— Это ничего. Мы не гордые. — Великодушно заверил лирическй герой.
В подъезде старого дома в Дмитровском переулке Валя обнял одеревеневшую от нежданного счастья Верочку. — Я от тебя балдею.
Всю неделю, пока Серафима Ивановна гостила в Туле, Валя навещал Верочку то с конфетами или сервелатом из театрального буфета, то с тортом из Елисеевского, но обязательно с вином. Верочка твердо верила, что выиграла самый большой приз и никогда уже ничего у судьбы не попросит. Она преданно смотрела в васильковые веселые глаза, торопясь наглядеться впрок, и совсем не обиделась, когда Валя сказал:
— Знаешь, моя благоверная что-то почуяла. Придется пока дома посидеть с пацанами. Они меня, кажется, узнавать стали плохо… — Он замялся. — Но ты того… не скучай. Если честно, твоя любовь — лучшее, что было в моей жизни.
Потом Верочке стало известно, что эту фразу он говорил на прощанье всем своим мимолетным подружкам. Но, опять-таки, не обиделась, потому что знала наверняка — уж если кому-то Валя и врал, то только не ей. Ведь никто не сможет любить его так преданно и верно — на всю жизнь…
Родив девочку, Верочка дала ей свое отчество, а в графе «отец» оставила прочерк. И поклялась, что никто никогда не узнает про Валю, у которого уже росли два сына. Он не слишком допекал её своим вниманием, даже не сообразив, что по его милости попала в роддом тульская простушка. Да и некогда было блистательному вокалисту. Выйдя после декрета на работу, Вера тут же узнала последнюю закулисную новость — Бузыко закрутил безумный роман с прима-балериной Лаури-Кудяковой. Ах, как горько, как больно ревновала она, как завидовала уверенной, богатой красавице, пожинающей плоды всеобщего поклонения и несказанного благополучия в браке с высокопоставленным сотрудником министерства.
До чего же иногда хотелось Верочке похвастаться хоть кому-нибудь, какой знаменитый и красивый отец у её крохи! Но никогда, ни единым словом не выдала она свою тайну. Неужели же теперь, прознав о давней измене любовника, разъярилась на Веру победоносная Инга?
Или боится, что девочки женихов не поделят? Ведь похожи стали, аж диву даешься — бывают же совпадения!
Что же касается характера, то уж на что терпеливой была Верочка к чужим недостаткам, но выходки Алины казались ей порой злыми и нетактичными. И вообще, девочка росла двуличной, умела бесцеремонно использовать людей и ловко подстраиваться к обстоятельствам. Ничего общего с Аней!
Десять лет, прожитые, по существу, в семье Лаури, не испортили девочку, не подавили в ней гордости и самостоятельности.
Ведь не захотела Аня сносить унижения — даже из престижной школы ушла, чтобы быть подальше от Алины. Сама без всякой помощи Кудяковых, устроилась в культпросветучилище на отделение хореографии и скромного достатка маленькой своей семьи не стеснялась.
Верочка с удвоенной энергией взялась обшивать театральных дам, ведь Аня стала барышней и ни в чем не должна была нуждаться. Но дочь за богатыми модницами не тянулась, о утерянном министерском благополучии никогда не вспоминала.
С тех пор, как они ели киевский торт на кухне Лаури и выслушивали нравоучения Инги, прошел целый год. Ни одна из сторон не пожелала возобновить дружбу. Связь порвалась, будто её никогда и не было. Но сквозь стрекот швейной машинки Верочка продолжала прислушиваться — не зазвучит ли в передней телефон и не воскликнет ли удивленно Аня: «Это ты, Линка?»
7
С тех пор, как умерла тетя Фима, Венцовы стали владельцами двухкомнатной квартиры в старом доме за Центральным рынком, и Аня перебралась в двенадцатиметровую угловую комнату. Оба окна были открыты настежь, но свежести не чувствовалось. В тесном дворике любила отдыхать заходящая с рынка торговая публика. И тополя — такие гордые, свежие весной, — уже скукожились, зачахли, словно от пожара. Шелестят на сухом ветерке ржавыми, искореженными листьями.
Облокотившись на подоконник возле колючего куста алоэ, Аня думала о том, что где-то загорают у морской волны разморенные отдыхом пляжники, танцуют на террасах под пальмами холеные, томные красотки. Она недавно вернулась из ставропольской деревни, где вместе со своими однокурсниками трудилась на уборке урожая. Вернулась загоревшая дочерна, повзрослевшая, с шершавыми, покрытыми цыпками руками. В прошлом осталась дача Лаури, цветы, гамаки, ароматная прохлада от политого огорода… И тайна. Тайна обиды, нанесенной Денисом. Аня не признавалась себе, что не обида это, а рана. С трудом затянувшаяся, до сих пор больная. А кроме того — постыдная, как дурная болезнь. Что и не рассказать никому, не пожаловаться, не попросить совета. И только оторопь и отвращение охватывает от каждого мужского взгляда, прикосновения, намека…
Настойчивый звонок в дверь не прекращался. На лестничной клетке стояла соседка, просительно глядя в дверь и держа перед собой конверт.
— Это вам. Номер квартиры перепутали. А уж письмо такое красивое, ну, думаю, важное.
Аня поблагодарила и взяла большой конверт с золоченой рамочкой и двумя переплетенными кольцами. Внутри оказалась атласная карточка с красиво выведенным обращением к «Уважаемой Анне Владимировне». А далее сообщалось, что в связи с бракосочетанием Алины Кудяковой-Лаури и Дениса Южного, её просят пожаловать в субботу в Зимний сад ресторана «Прага». Виньетка из золотых лилий изящно вилась вокруг фантастического текста, который Аня пробежала глазами несколько раз.
Все ясней ясного. Чего же морочить себе голову «тайнами», пытаясь объяснить поступок Дениса какими-то зловредными кознями. Встретил её на дороге ночью, принял вначале за Алину, и уж не мог упустить, распаленный страстью. А что болтал — неважно. Это дело мужское — мозги девочкам пудрить. Они сами за себя в ответе. А уж Алина отвела душу — после всего, что было, приглашение на свадьбу прислала!
Усмехнувшись, Аня порвала открытку и швырнула обрывки в окно. У подъезда на лавке всегда собирались бабули — пусть погадают, кто из жильцов трехэтажного дома «хулиганничает». Аня вдруг поняла, что ненавидит этот пыльный дворик, жалкое строение с облупившейся штукатуркой, сбитой, едва держащейся лестницей, квартиру, доставшуюся Венцовым из десятых рук от целой вереницы предыдущих жильцов, обитавших здесь в такой же беспросветной нищете, наверно, с конца прошлого столетия. Она ненавидела себя за доверчивость, за мрачный, неуживчивый характер, обветренные руки. И тяжело, смутно, всей душой завидовала Алине, желая ей всяких напастей прямо на пороге блистательной свадьбы.
Раздумывая о том, как здорово было бы, если б накануне бракосочетания явился к невесте какой-нибудь Карлос с разоблачительными воспоминаниями о прошлом, Аня машинально сняла трубку звонившего телефона. Услышав веселый знакомый голос, она потеряла дар речи.
— Ты что молчишь, Нюта? Я все лето тебе названивала, даже мимо ходила, но кроме Веры Владимировны никого в ваших окошках не высмотрела. А напрашиваться в гости не хотелось, сама понимаешь… На югах, что ли, пропадала?
— Лина? — Аня едва справилась со своим голосом. — Я с неделю назад приехала. В Гаграх с друзьями загорала. А ты как?
— Получила мое приглашение? Как нет? Ой, я же тебе в первую очередь послала. Замуж выхожу… — Алина вдруг замолчала. — Слушай, Ань, мы же дурами были, девчонками… Так глупо расстались. Это неправильно — столько вместе пережито. Я скучаю. И поболтать охота!
— Я тоже вспоминала кое-что. А когда свадьба? Кто этот счастливец?