Страница 49 из 50
Первый этаж арбатского дома отдали под крупнейший московский Торгсин.
Слово «торгсин» было официальным сокращением от целого предложения — торговля с иностранцами. Те иностранцы, приезжающие в наше государство по делам или по туристическому и одновременно идеологическому приглашению, могли приобрести в Торгсине привычное для своего образа жизни продовольствие и прочие товары. Впрочем, встречались тут и наши соотечественники. Схема была такая: человек сдает в Торгсине драгоценности, получает боны и на эти боны покупает вожделенный продуктовый и непродуктовый дефицит. А драгоценности идут на нужды индустриализации — например, на покупку станков.
Именно это имели в виду авторы популярной в то время пародии на стихи Александра Сергеевича Пушкина:
Вскоре, однако же, Торгсин вышел из моды и закрылся. На его месте образован был общедоступный, но отнюдь не худший продуктовый магазин. Потомок известного рода промышленников Баташовых А.Н.Баташов вспоминал: «В Москву я попал четырех лет от роду… в 1938 году… В гастрономе на Смоленской на вбитом в потолок крюке висела рыба, хвост которой лежал на полу; в молочном отделе продавалось кофейное молоко — от бурых коровок, как мне объяснили».
А еще было в том гастрономе смелое для Москвы новшество: зимой прямо на белый снег здесь проецировали слайды — магазинную рекламу. Прохожие ходили прямо по изображениям, им было весело, хотелось заглянуть туда, в тепло и в аппетитнейшие запахи, и что-нибудь купить такое необычное. Расходы на рекламу, разумеется, себя оправдывали.
Путеводители по городу расхваливали ассортимент «общедоступного» гастронома: «В холодильных витринах гастрономического отдела магазина «Гастроном № 2» (получившего в народе название «смоленский гастроном») было свыше 50 сортов колбас, сосисок, сарделек, сыров, масла. В хлебо-булочном отделе — 55 названий различных изделий. Более 400 сортов конфет, печенья, тортов, пирожных, шоколада, кексов, пряников — в кондитерском отделе».
Магазин с каждым годом делался все популярнее. Как, впрочем, и собственно дом. На нем, к примеру, в 1968 году установили доску из гранита с надписью: «Здесь в октябре 1917 года шли ожесточенные бои красногвардейцев и солдат Хамовнического района с отрядами юнкеров». А гастроном «Смоленский», или «№ 2», как и советская торговля вообще, тем временем входил в эру перманентного кризиса.
Тверская, поворот в Благовещенский переулок.
«Она несла в руках отвратительные, тревожные желтые цветы. Черт их знает, как их зовут, но они первые почему-то появляются в Москве. И эти цветы очень отчетливо выделялись на черном ее весеннем пальто. Она несла желтые цветы! Нехороший цвет… Она повернула с Тверской в переулок и тут обернулась. Ну, Тверскую вы знаете? По Тверской шли тысячи людей, но я вам ручаюсь, что увидела она меня одного и поглядела не то что тревожно, а даже как будто болезненно. И меня поразила не столько ее красота, сколько необыкновенное, никем не виданное одиночество в глазах!»
В каком месте Тверской произошла встреча, в романе точно не указано. Поворот в Благовещенский переулок или в Большой Гнездниковский вполне подходят под описание автора.
Прообразом Варьете послужил Московский мюзик-холл, существовавший в 1926–1936 годах и располагавшийся неподалеку от «нехорошей квартиры» по адресу: Б. Садовая, 18. Ныне здесь находится Московский театр сатиры. А до 1926 года тут размещался цирк братьев Никитиных, причем здание специально было построено для этого цирка в 1911 году по проекту архитектора Нилуса. Цирк Никитиных упоминается в «Собачьем сердце». Программа мюзик-холла содержала ряд чисто цирковых номеров, вполне возможных из-за высокого купола. Эта возможность бывшего циркового помещения используется Булгаковым в эпизодах «сеанса черной магии», данной Воландом.
Рядом же находится сад «Аквариум», где Варенуха на свою беду повстречался с Бегемотом и Азазелло.
Увеселительный сад «Аквариум», как и более известный ныне сад «Эрмитаж», сформировался примерно в конце XIX века. До этого времени на территории владений 16 и 14 по Большой Садовой улице располагались сначала огороды и пруд Новодевичьего монастыря, потом различные постройки жилого и промышленного назначения.
Сам сад известен с 1893 года под названием «Чикаго». Уже тогда здесь располагались театр, несколько эстрад, павильон, большой фонтан с водопадом и железная ажурная башня для иллюминаций. На месте монастырского пруда был устроен «каменный грот».
В 1897 году владение было продано И.С. Соловейчику, который продолжил строительство и провел электрическое освещение, а в 1898 году театр и сад арендовал известный в то время антрепренер Шарль Омон. При нем сад и получил название «Аквариум». Существовала даже маленькая искусственная речка с мостиком от декоративного павильона к музыкальной эстраде. «В «Аквариуме» у Омона недурно», — писал А.П. Чехов в 1898 году.
В саду в разные годы работали тир, кегельбан, фотография, площадка для гимнастики, крытый ледовый каток, в одной из беседок размещался аквариум.
«Аквариум» был хорошо известен театралам. Здесь начала свою жизнь частная опера Зимина, давал представления театр «Буфф», а Леонид Утесов впервые выступил как руководитель комического джазового голосового оркестра. В 1923 году в зимнем театре «Аквариум» открылся мюзик-холл (с 1926 по 1936 год он работал в соседнем здании, где сейчас располагается театр Сатиры), а в 1927 году начинает свою работу театр Оперетты.
В 1959 году на месте старого зимнего театра «Аквариум» по проект) архитектора М.С. Жирова было построено новое здание театра на 1300 мест, где с тех пор размещается Театр имени Моссовета.
Булгаков весьма точно описал «Аквариум»: «Большой кабинет во втором этаже театра двумя окнами выходил на Садовую, а одним… в летний сад Варьете, где помещались прохладительные буфеты, тир и открытая эстрада».
Именно московский мюзик-холл, располагавшийся в здании театра «Аквариум», послужил прообразом булгаковского Варьете, где безобразничала свита Воланда.
В 1975 году территория сада «Аквариум» была превращена в зеленую площадку для отдыха. Тогда же была поставлена красивая ограда, отделившая сад от улицы.
Психиатрическая больница, где «лечились» Бездомный и Мастер — «знаменитая психиатрическая клиника, недавно отстроенная под Москвой на берегу реки», — плод футуристической иронии Булгакова. Как врачу, ему, по-видимому, было интересно «выстроить» совершенную больницу, оснащенную чудесами техники и непомерно вежливым персоналом. Существование в Москве подобных психиатрических лечебных заведений не отмечено. Больше всего, со скидкой на утопизм, подходит больница им. Ганнушкина в Сокольниках, на берегу Яузы, она же — Научно-исследовательский институт психиатрии. Однако Сокольники во времена Булгакова были уже далеко не «под Москвой», да и весь лечебный антураж выглядит прямой насмешкой над действующими в Москве психиатрическими лечебницами. Идиллическая картина этого медицинского заведения, вероятно, могла бы соответствовать правительственной «Грановке» (Кремлевской больнице на улице им. Грановского), либо ЦКБ, случись такое чудо, что бездомный писатель и пьяный поэт были ошибочно приняты за ВИП-персон.
Дом Пашкова, угол Моховой и Знаменки, одно из красивейших зданий Москвы, на крыше которого в последних главах романа наблюдал за сгущающейся грозой Воланд и куда приходил к нему Левий Матвей.
«На закате солнца высоко над городом на каменной террасе одного из самых красивых зданий в Москве, здания, построенного около полутораста лет назад, находились двое: Боланд и Азазелло. Они не были видны снизу, с улицы, так как их закрывала от ненужных взоров балюстрада с гипсовыми вазами и гипсовыми цветами. Снизу их никто не мог видеть, Но им город был виден почти до самых краев».