Страница 85 из 104
Для мальчиков Витя принес пистолет, стрелявший горохом, но это опасное оружие было отложено, и мальчики стали играть объединенно с девочками, в особенности когда куклу уложили спать и перешли на кучу песка перед крыльцом.
Настоящих песочников не было, но их заменяли деревянные и жестяные крышечки.
И Кук, и Юрик вместе с Галями пекли великолепные пироги, формой, цветом, а может быть, даже и вкусом напоминавшие «бяки» из серого крахмала.
Потом ребятам отмыли руки от песка и повели на прогулку.
Шли парами: впереди Кук и Юрик, а за ними Гали. Коленьку несли по очереди Лена, Томочка и Зинка. Он был мягкий, довольно полненький, очень приятный на ощупь.
Он был явно растроган вниманием и заботой своих руководителей.
Каждый раз, когда он прижимался к Лениному плечу белой круглой щечкой, у Лены начинало что-то дрожать в середке.
Послушание и порядок были изумительные.
Ребята не разбегались и не нарушали строя даже при виде почти уже спелой земляники.
Воспитатели сами не проглотили ни одной ягоды.
Они рыскали в траве и под кустами. Собрав в согнутую ладонь не меньше пяти и не больше десяти (терпения не хватало!) ягод, они относили их детям и делили на пятерых с полной справедливостью.
Учитывались не только число, но величина и цвет — от зелено-розового до почти красного.
Есть щавель было строжайше запрещено.
Во время обеденного перерыва ребят развели по домам, руководители тоже побежали каждый к себе.
Было скучно, что после обеда ребят укладывали спать, поэтому собрать их снова удалось не сразу.
Зинка принесла гитару и устроила в сторожке урок пения, а Лена и Томочка побежали к скотному двору, где работали плотники и где было много хорошеньких чурок и дощечек, могущих заменить ребятам кубики.
Игра в кубики оказалась настолько увлекательной, что все пожалели, когда раздался звонок — окончание рабочего дня.
Ребят торжественно развели по домам.
Мамы встречали их с растроганными лицами, горячо благодарили руководителей.
Лена шла домой медленно, как-то вся раздуваясь от гордости. До чего же она все хорошо придумала и как все здорово получилось!
Хотелось поскорее, сию же минуту кому-нибудь рассказать обо всем. Лена с трудом дождалась маминого прихода. Они уселись вдвоем на маминой кровати. Лена рассказывала про ребят, какие они ужасно милые и смешные, все такие разные…
Мама слушала и улыбалась.
Потом пришел Саша и подсел с другой стороны. Казалось невероятным, что он может поместиться на таком небольшом пространстве. Но он сложился, как складной метр, поджав под себя ноги, привалился к маминому плечу и тоже стал рассказывать — про свои колхозные дела. Мама опять улыбалась и слушала. Мама умела слушать, как никто.
Часто бывает, когда делаешь что-нибудь днем — собираешь грибы или чистишь ягоды, сажаешь картошку, — потом в постели, стоит только закрыть глаза, все дневные занятия ярко, будто нарисованные, встают перед тобой.
Когда Лена легла спать и закрыла глаза, она сейчас же увидела бесчисленное множество маленьких ребят, идущих парами.
«Жаль все-таки, что их так мало! — думала она. — И жаль, что нельзя укладывать их спать после обеда… Как бы хорошо одинаковые кроватки и одеяльца, а в сторожке кроваток нет. Ничего, может быть, потом что-нибудь придумаем…» Во всяком случае, завтра нужно будет попросить у мамы тряпочек, чтобы сшить пять кармашков для носовых платков… Хорошо бы фартучки… Но куда уж! Материи столько не найдется… Во всяком случае, необходимо пять тряпочек для носовых платков… Носовые платки… Носовые… платки… необходимы… Лена заснула.
Во вторник, когда Лена пришла за Юриком, Юрикова мама, табельщица Тоня, сказала как можно деликатнее и мягче:
— Знаешь, Леночка, очень уж вы вчера мрачные песни пели в детском саду… Лучше бы что-нибудь повеселее…
— Мрачные? — переспросила Лена. — Это ведь Зина у нас учительница пения… Я уходила как раз и не слышала… А какие же песни?
Юрик подошел и пропел с большой выразительностью особенно полюбившиеся ему строки:
— Так это же Зинин отец поет! Он, действительно, только мрачные. Это его любимая… Но знаете, Зина может и веселых сколько хотите! У нее тетя в городе живет, кассирша в театре, у нее тоже гитара, и она только веселые. Я Зине скажу, она сегодня будет веселые!
— А Зиночка не обидится?
— Зина-то? Нет, она не обидится. Это у нас Томочка обидчивая, уж она бы обязательно. А Зина ни чуточки. Вы, Тоня, не беспокойтесь, я ей скажу.
Зина действительно оказалась не обидчивая.
— Хорошо, — сказала она, — меня как раз тетя Вера научила очень хорошеньким веселым песням. К ним недавно театр оперетки приезжал на гастроли, и все у них в городе эти песни поют.
— А что такое театр оперетки? — спросила Лена.
— Ну, постановки такие, поют, танцуют… очень весело.
— Вот и хорошо, — одобрила Лена.
Физкультурой Зина с ребятами заниматься не смогла — слишком невыдержанный она была человек. Эти уроки взяла на себя Лена.
— Мы даже можем не физкультуру, а ритмическую гимнастику, — сказала Лена. — Ты будешь на гитаре… вот так для прыжков… — она пропела. — Вот так для марша… Вот так для шага на месте, а я буду все им показывать.
Ребят всех построили по росту, в один ряд, лицом к Лене, показали, как нужно держать пятки вместе, а носки врозь. Выпрямили им спины. Увидев, как они интересно и важно стоят, Коленька бодро подполз на четвереньках к линейке, со стороны маленькой Гали.
Встал, покачался немного на белых кривых ножках и выпрямился, как другие, ожидая дальнейших распоряжений.
Лена смотрела на ребят.
«До чего же их мало!» — с досадой думала она.
Ей вдруг вспомнился белый зал с паркетным полом в одном из московских клубов, куда мама возила ее, маленькую, на уроки ритмической гимнастики. Длинная линеечка ребят в одинаковых белых костюмчиках и белых тапочках.
Любимая учительница Ольга Андреевна — молодая, красивая, в черном шелковом платье, с черными, гладко зачесанными волосами.
Лене хотелось быть похожей на нее. Быть похожей — это очень трудно: вместо черных волос — две светлые косы, а платье голубое, ситцевое, полосатенькое.
Но в конце концов дело не в платье и не в прическе.
Лене хотелось, чтобы все ее движения были такие же плавные, изящные, как у Ольги Андреевны.
Ей хотелось говорить тем же ласковым, ровным, спокойным, но властным голосом.
Ольгу Андреевну нельзя было не слушаться.
Был, впрочем, в начале этих уроков один толстый мальчишка, которого, по-видимому, очень избаловали дома.
Иногда он вдруг начинал хохотать, выходил из ряда, толкал других ребят, кривлялся, мешал заниматься.
Нужно было видеть, с каким спокойствием, не повышая голоса, делала ему замечания Ольга Андреевна.
Лена вздохнула.
Вместо белого зала с паркетом — дорожка, посыпанная песком, и четыре малыша, одетые по-разному, Коленька, пятый, не в счет, — смотрят на нее.
— Пятки вместе, носки врозь! — они были уже у всех вместе и врозь. — Руки на бедра! — Лена показала, как это нужно делать.
Обе Гали и Юрик, как могли лучше, повторили Ленино движение.
Коленька пошатнулся, подбоченился, но, посмотрев на Кука, опять спустил руки вниз.
— Что же ты, Кук? Руки на бедра!
— У нас с Коленькой их нет, — ответил Кук.
— То есть чего нет?!
— Ведер нет. Мама с ними на речку пошла.
Витя громко ржал, закатившись под липу. Кирюшка, боясь Лены, наполовину задохся от беззвучного смеха.
Зина фыркнула прямо в гитару, внутри инструмента даже загудело.
Томочка хихикала. Один Боба, из всех руководителей, сохранил невозмутимую серьезность.
Лена снисходительно улыбнулась — так улыбалась Ольга Андреевна, если на уроках случалось что-нибудь смешное.