Страница 14 из 83
Пролетели месяцы службы, подошло время и нашему, «особо приближенному», увольняться в запас. Не раз он заводил разговор о том, что заменщика на свое место уже подготовил, пора его утверждать в должности.
— Парень хороший! Я его знаю. Он не подведет. Правда, он не умеет играть на аккордеоне, но ничего. Возьмите его вместо меня, товарищ старший лейтенант.
— Ну, веди нам своего кадра, посмотрим, кто такой. Если такой же, как ты, то лучше даже и не приводи.
И вот Миша стоит передо мною со своим другом и земляком. Худой, кожа да кости, даже не испуганный, а безумный взгляд. Он был из числа тех молодых солдат, которые прибыли в часть несколько дней назад.
— Из Молдавии?
— Ага.
— Не «ага», а «так точно». Или в «учебке» вас этому не учили? Чем занимались там?
— Ремонтом казармы, квартир, на базы возили овощи перебирать и грузить. На каких-то дачах еще работали…
— Из автомата стрелял?
— Один раз.
— Хочешь в рейды ходить? Будешь смелым и храбрым, медаль или орден получишь, правда, может, и посмертно, на войне всякое бывает. Она здесь настоящая, а не игрушечная. Так как?
Я увидел уже знакомый мне дикий страх в глазах воина. Он молчал.
— Ну, что, Миша, заменщика ты себе подобрал достойного, но ничего — воспитаем и его. Вводи своего земляка в курс дел и готовься к отправке. Пойдет, а куда его денешь?
К слову сказать, новые офицеры управления батальона думали совсем по-другому. И когда мы с комбатом попали в госпиталь, исполняющий обязанности командира батальона начальник штаба направил Мишиного заменщика в подразделение, взяв в штаб более расторопного. Среди погибших в первом бою молодых солдат был и тот самый Мишин сменщик. Душманская пуля откуда-то снизу вошла ему в челюсть, разворотив половину черепа. Но это было потом, а сейчас я смотрел на солдата и с горечью думал: где же те бравые солдаты из «учебок», которых нам высокое начальство постоянно обещает направлять? Ответит ли когда-нибудь и кто-нибудь из них за это сырое пушечное мясо? Потому что, как и полтора года назад, стоит передо мною солдат, пусть его зовут по-другому, но это тот же самый Миша. Его ни в коем случае нельзя отправлять в бой, потому что он не создан для войны. Только куда было девать его и ему подобных, чтобы уберечь их от неминуемой гибели? На всех их не хватало штабных палаток и должностей. Они уже тогда, до первых своих боев, были обречены. Им стопроцентно была уготована смерть.
Перед отбытием домой Миша последний раз зашел в нашу палатку.
— Геннадий Григорьевич, — как-то не по-военному обратился он ко мне, — большое спасибо майору Пархомюку и вам за то, что вы сделали для меня.
— Какие разговоры, Миша, должности у нас такие.
— Должности есть у всех офицеров, только отношение к солдатам разное. Спасибо за то, что взяли в палатку работником, что определили мне место и кровать, что нашли постельное белье, которое у меня своровали, спасибо, что я никогда не был голодным, за то, что помогли с дембельской формой и, самое главное, за то, что я остался жив!
Я не узнавал Мишу: чистый, стройный, подтянутый. Он неузнаваемо изменился за эти несколько дней ожидания своего самолета, и даже почему-то не заикался, хотя раньше делал это постоянно. И подумалось мне: «А может, он и был таким вполне нормальным, а не придурковатым парнем, каким мы привыкли видеть его ежедневно в течение многих месяцев? А то состояние, в каком он пребывал все это время, — очень умная и хитрая игра, ширма?»
Как бы то ни было, но передо мною стоял совсем другой человек: не Миша, а Михаил Карпович.
Через несколько недель после его убытия домой жена сообщила мне в письме, что на ее адрес пришла посылка из Молдавии от какого-то Миши. В ней находились грецкие орехи и фрукты. С тех пор посылки стали приходить регулярно. Когда я вернулся в Союз, к ее содержимому прибавилась небольшая пластмассовая канистра с хорошим домашним молдавским вином. Мы отправляли ее назад, но уже пустой, добавляя в посылочный ящик конфеты, сладости. Я благодарил моего бывшего солдата за внимание и память о службе, просил больше не беспокоиться и не слать нам гостинцы. Но проходило время, и моя дочь Света говорила своим друзьям: «Нам Миша, папин солдат по Афганистану, снова посылку прислал из Молдавии».
Я угощал своих знакомых вкусным вином, рассказывал немного грустную, немного веселую историю о своем подчиненном, о том, как я был «министром обороны СССР», радовался, что Миша поступил в Кишиневский институт культуры и уже готовился к свадьбе. Несколько лет он регулярно поздравлял меня с праздниками, приглашал погостить в Молдавии. И мы уже собрались съездить к нему, но потом их республику охватило пламя междоусобной войны, и Мишины следы пропали.
Как-то в шестой мотострелковой роте нашего батальона пропал рядовой Антипов. Искали его несколько дней. Нашли грязного, заросшего, с диким блеском в глазах. Командир полка решил лично побеседовать с солдатом и выяснить причину его побега. После непродолжительного разговора с ним сказал начальнику медицинской службы полка:
— Не надо быть медиком, чтобы определить, что этот солдат самый настоящий дурак. Я удивляюсь, почему он уже два месяца служит в полку и вы не приняли никаких мер, чтобы избавиться от него? Неужели для этого нужен был его побег и трое бессонных суток всего личного состава полка для его поиска? Наше счастье, что, уйдя с оружием, этот солдат никого не убил. Отвечать тогда пришлось бы по-другому, в том числе и вам, товарищ майор.
Начальник медицинской службы полка начал объяснять майору Солтанову, что на этого солдата уже отправлялись соответствующие документы в штаб Туркестанского военного округа для принятия решения о его увольнении в запас по состоянию здоровья, но они возвратились в часть. Там почему-то посчитали, что солдат вполне здоров и может служить, как и все те, на кого тоже отправляли документы на увольнение или углубленное медицинское обследование.
— Теперь-то уже не вернутся, я сам возьму это дело на контроль. А вы продолжайте работу по выявлению солдат, не способных нести службу в наших условиях. Дожили: вчера один комбат приводит ко мне в штаб солдата, у которого левый глаз искусственный. Хорошо, хоть не правый, но как же его призвали в армию? Непонятно! Хотя у нас в Туркмении все возможно.
— Насчет Туркмении — это он прав, — сказал командир батальона, когда мы вернулись с совещания в свою штабную палатку. — Разговаривал я на днях с солдатом, ему уже двадцать с лишним лет. Спрашиваю его: «Что так поздно в армию пошел?» А он мне и отвечает: «Да я за себя уже отслужил. Вернулся домой, а там брат женился. На семейном совете решили, что он останется дома, а я за него пойду служить. Все бы ничего, но вот сюда направили, а это не очень хорошо».
Очень скоро командир полка все-таки добился, чтобы нашего беглеца, рядового Антипова, а с ним еще нескольких человек из части отправили в Ташкентский окружной военный госпиталь на медицинское обследование. Больше в часть они не вернулись.
Первую боевую операцию наш полк провел 23 февраля 1980 года. Правда, ее можно было отнести к разряду армейских анекдотов, но она была и внесла свои коррективы в дальнейшую подготовку к предстоящим боям.
В тот день личный состав части отмечал любимый праздник нашей страны — День Советской Армии и Военно-Морского Флота. С утра было построение, потом спортивные соревнования, концерт художественной самодеятельности. В полк приехали афганские военнослужащие посмотреть, чем мы занимаемся и как живем. В подразделениях офицеры достали припасенное для такого случая спиртное и, собравшись в палатках, по заведенной давней традиции, начали отмечать это событие.
Находясь в палатке, мы услышали громкий гул двигателей боевой техники. Вышли поглядеть и узнать, что случилось. В сторону границы лагеря, взметая клубы пыли, неслась техника десантно-штурмового батальона. Комбат побежал в штаб полка, чтобы узнать причину столь активного движения подразделений, а мы остановили БМП, на броне которой сидел начальник финансовой службы полка капитан Кернац.