Бегство в мечту

— Надо же так обложаться, — пробормотал он. — Ведь я сам, лично… Воистину — кому дано что-то узнать, он это узнает, несмотря ни на что. У нас была идея «колонуть» Еременко, подсунув ему «куклу» матрицы, но мы не знали, какая «половинка» у него, а какая пропала… Теперь мы можем реализовать эту идею. Саша, — сказал он хмурому Боковицкому, — работаем по старому сценарию. Сейчас ты идешь к Еременко и намекаешь ему о находке и возможности «взаимного сотрудничества» за определенную…

— Нет, — сказала я громко.

— Что — «нет»? — удивился Кулагин.

— Не Боковицкий, а я, — поправила я, — Это мое дело.

Кулагин долго смотрел на меня и молчал, подыскивая убедительные доводы.

— Понимаешь, в чем дело, — вкрадчиво начал он. — Так как ты — дочь близкого всем нам человека, то мы не можем позволить…

Я взяла со стола матрицу, убрала ее обратно в сумку, села в кресло, забросив ногу на ногу и выразительно посмотрела на Кулагина.

— Кх-м, — задумался он. — Ты, случайно, не имеешь отношения к семейству Тумановых? У меня сейчас почему-то возникло именно такое ощущение… Ладно, начнем все сначала. Так как ты — дочь близкого всем нам человека, то мы не можем позволить…

Войдя в кабинет, я нажала кнопку селектора связи и попросила:

— Геннадий Иванович, зайдите, пожалуйста, ко мне.

Еременко появился у меня так быстро, словно расстояние, разделяющее наши кабинеты, он преодолел бегом.

— А я уже заходил к тебе пару раз, — забасил он, протягивая для приветствия обе руки разом. — Слышал, что ты приехала, но никак не мог тебя застать. Как поездка?

— Я бы сказала: удачная, но печальная, — сказала я. — Мне удалось, наконец, расставить все события по своим местам, и теперь я могу представить, пусть даже и в общих чертах, жизнь и характер моего отца…

— О-о, — печально протянул Еременко. — Это был такой человек, такой человек…

Я пристально посмотрела ему в глаза, он смутился и кашлянул.,

— Преступник и лжец, — сказала я.

— Что?! Кто? — вздрогнул Еременко.

— Мой отец, — пояснила я.

— По… Почему ты так думаешь? — обеспокоенно спросил он.

— Увы, Геннадий Иванович, — грустно сказала я. — Мои самые худшие предположения подтвердились. Он занимался весьма неблаговидными делами… Нет-нет, не успокаивайте меня, я знаю, что вы были ему настоящим другом и вам нелегко осознать это, но факты, факты… Я нашла подтверждение своим подозрениям.

Еременко молчал, настороженно слушая меня.

— Ко мне в руки попали неопровержимые доказательства того, что он занимался, или собирался заниматься, фальшивомонетничеством, — с внутренним удовлетворением я заметила, как побледнели костяшки его пальцев, вцепившихся в подлокотники кресла. — Признаюсь: это было шоком даже для меня… Еще два-три месяца назад я бы, не сомневаясь, передала эти доказательства в правоохранительные органы. Но теперь я «без малого» владелица всей этой огромной корпорации, а подобного рода информация может нанести невосстановимый ущерб нашему предприятию. Вы — здравомыслящий, опытный человек, знающий все тонкости нашего бизнеса и относящийся ко мне с пониманием и заботой… Я не думаю, что это стоит выносить на обсуждение совета директоров. Это личное дело. Как вы полагаете?

— Да-да, в этом нет никакой необходимости, — заверил он поспешно, — Боковицкий… Он больше увлечен своими разработками, чем делами концерна, Пензин — больной человек, и его лучше не волновать лишний раз, Королев — не больше чем юрист, а Кулагин… Кулагин далеко. В то время, как решение необходимо принять незамедлительно. Где… Что это за «доказательства»?

— Совершенно случайно я обнаружила тайник с хранящейся в нем матрицей стодолларовой купюры-

Еременко заметно вздрогнул и как-то сжался, словно опасаясь, что я его ударю.

— Но… Может, это не его тайник?.. Все нужно тщательно проверить и обдумать. Ты права: подобная информация может разрушить концерн. Что же делать? — он искоса взглянул на меня. — Как ты думаешь?

— А может, взять да выкинуть матрицу? — предложила я. — Прошлого не вернешь, думать о будущем… Или все же…

— Нет, — быстро сказал он. — Мы можем разрушить своей поспешностью все, что создавалось годами. Мы лишим работы сотни людей, остановим разработки десятков важнейших и полезнейших проектов. Нет, ее нужно уничтожить.

— А как же убийцы моего отца? Они так и останутся безнаказанными? Ведь следствие может пойти по ложному пути… Да оно и пойдет по ложному пути, утаи мы матрицу… —

— Я обещаю тебе, что сам займусь расследованием этого дела. Лично. Я их найду… Но мне необходимо знать подробности. Где ты нашла матрицу?

— За картиной. Он прикрепил се скотчем к обратной стороне холста.

Помимо воли, на его лице промелькнула досада.

— Очень неблагоразумно с его стороны, — сказал он. — Матрицу могли обнаружить… Кто ж прячет подобные вещи в столь ненадежные места?

— Говорят, «если хочешь что-нибудь спрятать, положи это на самое видное место», — напомнила я. — Л может быть, он был уверен, что эта картина принесет ему удачу…

— Может быть, может быть, — поморщился Еременко. — Настя… А матрица с тобой?

Я кивнула.

— Можно мне на нее посмотреть?

Я достала из сумочки тяжелый прямоугольник и протянула ему. Еременко положил матрицу в карман пиджака и поднялся.

— Я уничтожу ее, — пообещал он. — И займусь расследованием… Но никому не рассказывай об этом, девочка… Это может сослужить тебе плохую службу…

Неожиданно его лицо преобразилось. Он спешно вытащил матрицу, вглядываясь в оттиск и даже зачем- то поскреб ее ногтем.

— Но это же… Это же не та, — начал он и осекся, с ужасом глядя на меня.

— Что — «не та»? — улыбнулась я. — Не та матрица? Бывает, Наверное, я перепутала. У меня их несколько штук завалялось, и я могла по рассеянности прихватить другую.

— Как «несколько штук»? — прохрипел Еременко и опустился в кресло. — О чем ты?..

— Вы «прокололись», как мальчишка, — пожурила я его. — Надо было больше играть в театральном кружке училища, лицедейское искусство могло бы здорово помочь вам сегодня.

— Не понимаю, — сказал Еременко, и я отчетливо увидела выступившую у него на лбу испарину.

Я пожала плечами и промолчала. Молчал и он. Медленно текли минуты. Чтоб время не пропадало впустую, я достала из косметички пузырек с лаком и занялась доработкой макияжа.

— Где… матрица? — тяжело дыша, спросил Еременко.

— Я уже говорила: у меня.

И вновь — молчание. Я закончила маникюр и достала пудреницу.

— Геннадий Иванович, — попросила я, — у меня очень мало времени. Мне необходимо еще приводить себя в порядок, а в присутствии мужчин я как-то не привыкла этим заниматься. Не можете ли вы изложить все побыстрее?

— Я? — туповато поинтересовался он.

— Вы, — подтвердила я. — Вы расскажете мне, как погиб мой отец, а я отдам вам матрицу… И обещаю, что после этого мы никогда не увидимся… Геннадий Иванович, — повторила я минутой спустя, — вы меня слышите?

— Это не я… Я не причастен к этому… Я просто попросил передать…

— Гравюры, — помогла я ему.

Он глухо застонал и кивнул.

— Да… Гравюры… У меня не было выхода… Как нет и сейчас. Эти люди пойдут на все… Я предупреждал его… Он не хотел меня слушать… Но я не убивал… Не убивал…

— А кто?

Видя его замешательство, я извлекла из сумочки настоящую матрицу и положила ее на стол, придерживая рукой.

— Кто? — повторила я.

Не сводя со стола глаз, он едва слышно прошептал:

— Уланов…

— Кто?

— Уланов, — сказал он громче и схватился за матрицу так, как утопающий хватается за соломинку, — Я не виноват… Я не хотел… Я уеду… Ты… Вы никогда больше не увидите меня…

— Я знаю, — сухо сказала я и повысила голос: — Войдите.

Еременко безумными глазами смотрел на входящих в кабинет Кулагина, Королева, Боковицкого и Клюшкина с двумя одетыми по форме милиционерами, потом повернулся ко мне и, словно не веря, прошептал:

— Вы же обещали…