Страница 23 из 76
— Ты сказал, что у тебя какой-то «подарок» припасен? Есть идея?
— Пока только наметки, — уклонился я. — Но это на самый крайний случай. Сперва попытаем счастья с версией о машине. И если уж не получится…
— Хоть хорошая идея-то?
— Тебе не понравится, — заверил я.
Разумовский открыл было рот, но посмотрел на окна кабинета Ракитина, в которых беспрерывно мелькал кряжистый силуэт полковника, на зарешеченные окна дежурной части, и неожиданно кивнул:
— Значит, хорошая.
* Ракитин прикурил новую сигарету от окурка старой и, погасив его в пепельнице, вздохнул.
— Вот такие пироги, — растерянно сказал он. — Топорно, но эффективно.
— Заканчиваем, Игорь, — сказал я, но Ракитин упрямо покачал головой:
— Ерунда все это… Пугают больше. Ежу понятно, что все это «липа».
— Ежу-то понятно, а вот будет ли понятно суду? Связи у Щербатова немалые и… разнообразные. Сфабриковать дело в наше время так же просто, как выкурить сигарету, а уж с тобой, как с офицером угро, им недолго возиться придется. Пока что они действуют грубо: сказываются нехватка времени и излишняя самоуверенность. А вот дальше все может оказаться очень серьезно. Тебе это надо?
— Нет. Сесть я не могу, — уверенно сказал Ракитин. — Это сразу конец всему, что есть, и всему, что будет. Нет, посадить себя я им не дам. Дело не только во мне. Дело в тех, кого я люблю. Жена, дети — им не на что будет существовать, а это обречение на нищету и умирание… Есть еще один близкий мне человек. Грязь, которой навечно будет измазано мое имя? Нет, посадить себя я не позволю.
— Вот и хорошо, — кивнул я. — Ты сделал все, что мог. Мы хорошо поработали. И хватит на этом.
— Посадить себя я им не дам, — повторил Ракитин. — Но и дело так просто не оставлю. Вы ведь тоже не намерены возвращаться домой? Или я что-то недопонимаю?
— Мы — это другое, — сказал я. — У нас преимущества перед тобой, мы не госслужащие.
— Веселое время, — вздохнул Ракитин. — Когда расследование выгоднее вести гражданским, чем госслужащим… С машиной что-нибудь прояснилось?
— Нет. Пусто.
— И я ничего не нашел. Если завтра остальные гаишники тоже ничего не вспомнят, придется начинать долгую и кропотливую разработку. Через официальные структуры теперь и я действовать не могу. От дела меня отстранили, и теперь любая моя деятельность будет рассматриваться совсем в ином свете. Придется задействовать частных детективов. Есть у меня друг, он ушел в отставку и сейчас владеет частным сыскным агентством.
— Собираешься установить наблюдение за горбуном или за Щербатовым? Это ничего не даст. Теперь уже не даст. Теперь они будут особенно осторожны.
— Ничего, придумаем что-нибудь. Дай-ка карту… Она позади тебя лежит на тумбочке.
Я протянул ему карту города. Разложив ее на столе, Ракитин ручкой отчеркнул место расположения дачи и обвел кружком базу порностудии.
— Вот все, что у нас есть, — сказал он. — Помимо этого имеем трех «актрис», в жизни не слышавших о нашем «искомом», одного «актера», одуревшего от наркотиков, горбуна, один раз в жизни встречавшегося с маньяком, но ничего о нем не знающего, посаженного в «Кресты» Остапа, прикрывающего студию Щербатова и длинную цепочку бандитов, толстосумов и политиков, к которым стекаются деньги, приносимые вот такими порностудиями и которые любому горло за эти деньги перегрызут… Много… Но не густо. Совсем не густо.
— Есть еще девушка погибшего оператора, — напомнил я. — Может быть, она о чем-то знает? Какие-то крохотные, незначительные на первый взгляд детали, которые могут оказаться для нас на вес золота… Во всяком случае, поговорить с ней надо. Если не ошибаюсь — Светлана Пономарева.
— Не ошибаешься, — подтвердил Ракитин. — И еще одно. Установили, кто та девочка, которая… там, на кассете. Антонина Гусева, двенадцать лет. Она пропала в сентябре прошлого года. Из неблагополучной семьи. Мать-алкоголичка и младший брат. Дело ведет Кировское РУВД. Завтра встретьтесь с ведущими дело оперативниками и отдайте им все, что знаете. Чем больше народу знает об этой истории, тем лучше. «Погасить» дело можно тогда, когда оно «тлеет», а вот когда вспыхнет, да не в одном месте, а в десяти… тушить его будет сложно. Расскажите им все. Даже о Щербатове. Пусть будут осторожны. И постарайтесь завтра же подтолкнуть их к осмотру вот этой мусорной свалки, — он подчеркнул на карте местечко недалеко от дачи покойного оператора. — Нужно прочесать все поле, перерыть все эти помои…
— Трупы! — догадался я. — Он должен был где-то прятать трупы. Если мы осмотрели дачу и не нашли там следов, то… Да, вполне вероятно. Смотри-ка, хороший испуг идет тебе на пользу. Адреналин стимулирует умственную деятельность. Не обижайся — шучу. Когда ты догадался о свалке?
— Утром, когда разговаривал с инспектором ГИБДД. Мимо нас проезжали машины с мусором. Я спросил, где эта свалка, и оказалось, что всего в пяти километрах от дачи. Там-то и нужно искать… А информацию о пропавшей девочке помогли в спецслужбе найти. Ребята не на шутку разозлились. Есть определенные пределы, за которыми кончаются компетенция самых высоких начальников и полномочия самых отъявленных политиков. Сейчас они копают во всех направлениях. Собирают всю информацию, которая может иметь отношение к порностудиям. Подключают журналистов. Нет, останавливаться нельзя. И я думаю, что мы справимся. Главное, в это верить. Я завтра дежурю, весь день буду вынужден на заявках провести. В обед постараюсь вырвать время для того, чтобы к Пономаревой заехать. Попытаюсь ее разговорить. Невелики шансы, но за неимением лучшего…
— Только будь осторожен, Игорь, — попросил Разумовский. — Противостояние приближается к пиковой точке. Дело даже не в смелости. Дело в необходимости получить результат. Если нас выведут из игры, значит, все старания были напрасны.
— Прорвемся, — заверил Ракитин. — А теперь пойду я, ребята. Мне еще к ночному дежурству готовиться. Завтра начнем вторую часть игры и еще посмотрим, кто кого.
* — У тебя неприятности, — сказала Таня. — Не возражай, я это чувствую… Что у вас происходит? Могу я чем-нибудь помочь? У меня есть связи, деньги, возможности.
— Ничего страшного, — сказал Ракитин, прикасаясь губами к ее виску. — На моей работе иногда случаются некоторые неприятные моменты, но они всегда разрешаются. Так или иначе, но разрешаются.
— Лучше бы так, а не иначе, — вздохнула она. — Но мне кажется, что у тебя совсем не маленькие неприятности. У тебя что-то произошло. Что-то угрожает тебе. Игорь, давай уедем? Я сделаю все, чтобы ты был счастлив. Я очень боюсь за тебя. Я никогда раньше не задумывалась, чем может быть чревата подобная работа. А теперь я смотрю на то, что творится, твоими глазами, и мне становится страшно. Это больная страна, Игорь. В нормальных странах благополучие страны измеряется количеством нищих, а у нас определяют количеством богатых. Это ведет к ненависти. Это позиция страны, Игорь. Все измеряется деньгами… Давай уедем?
— Страна выздоравливает, — сказал Ракитин. — Она начинает осознавать, что творится, а значит, выздоравливает. Людям все это не нравится, а значит, долго тянуться не может. Мы справимся. Мы разбираемся в том, что происходит, думаем, делаем выводы, а ведь это тоже самообучение… Мы обязательно справимся. Я вряд ли смогу уехать отсюда.
— Но…
— Я не хочу уезжать отсюда, — повторил он, — это мой дом. Я — часть России. Маленькая, крохотная, но часть. Если меня оторвать от нее, я засохну. Я уже не буду самим собой. Но я хочу быть с тобой. Я это понял.
Она зажмурилась от счастья и припала к нему, обхватив руками за шею.
— Как скажешь, — сказала она, — как скажешь, так и будет. Если тебе будет плохо там, значит, мы никуда не поедем. Мы останемся здесь. Сами построим свою жизнь. Лишь бы тебе было со мной хорошо, любимый мой.
— Но тебе придется обучать меня. Я хочу разобраться во всех этих премудростях бизнеса. Мне нужно будет обеспечивать детей, а у тебя брать деньги я не могу. Не обижайся, но я хочу зарабатывать сам. А вот если ты мне поможешь, подскажешь, научишь, я буду тебе очень благодарен. Ничего, я быстро обучаемый, я еще твою фирму перегоню.