Страница 77 из 99
Он поднял ее на руки и заспешил к пожарной лестнице. Когда он встал на первую ступеньку, в глубине чердака гулко и раскатисто ударили выстрелы. Сначала два, и через несколько секунд третий, контрольный. До хруста сжав зубы, Врублевский взялся за холодные металлические поручни и, крепко прижимая к себе одной рукой девочку, начал спускаться.
— Не бойся, — бормотал он, — держись за меня крепче и ничего не бойся. Ничего не бойся. Не бойся.
У края крыши появилось чье-то лицо. Бандит прицелился было в торопливо спускавшегося Врублевского, но взглянув на окна дома напротив, стрелять не решился. Что-то крикнув своему напарнику, засунул пистолет за пояс брюк и последовал за Врублевским.
— Не бойся, — как заклинание, шептал Врублевский. — Ничего не бойся. Держись за меня и не бойся.
«Догонят, — с тоской подумал он про себя. — Не убежать мне с ней… Машина с Ларисой стоит на соседней улице, и бежать до нее метров сто пятьдесят-двести, да еще с ребенком на руках… А я без оружия. Не успеть…»
Когда до земли осталось метра полтора, он решился па прыжок. Асфальт больно обжег подошвы ног, но спружинив, Врублевский сумел сохранить равновесие и, чуть прихрамывая, бросился в сторону подворотни. За спиной послышались топот и чье-то тяжелое дыхание.
«Почему они не стреляют? Не рискуют убивать на улице? Доведут до арки, и уж там… Впрочем, могут и на улице… Кажется, это конец, и все было напрасно…»
Задыхаясь, он вбежал в арку. До машины, за рулем которой сидела Лариса Устенко, оставалось метров двадцать, но за его спиной уже отчетливо и страшно щелкнул взводимый курок…
А потом время словно замедлило свой бег. Как в замедленном кино Врублевский увидел силуэт высокого широкоплечего человека, шагнувшего в полумрак арки навстречу ему. Человек молча и несколько картинно, словно он был в тире, поднял руку с пистолетом…
Крепко прижав к себе девочку, словно желая закрыть ее своим телом, Врублевский вжался в холодную стену и закрыл глаза…
В полузакрытом пространстве арки прозвучавшие выстрелы были подобны раскатам грома. Один, другой, третий… И глухой стук падающих на асфальт тел… Все еще не веря в происходящее, Врублевский открыл глаза. Преследовавшие его бандиты лежали на земле, сжимая в руках так и не пригодившиеся им пистолеты. А в полумраке арки стоял Сидоровский и с ненавистью смотрел на Врублевского поверх вороненого ствола…
— Связалась я с вами на свою голову! — причитала Устенко, в бессильной ярости бросая то на Врублевского, то на Сидоровского выразительные взгляды. — И зачем я только с вами связалась! Ведь как чувствовала!.. Ой, дура! Ну, я и дура!
— Помолчи, — сухо попросил Сидоровский, заботливо убаюкивая сидевшую у него на коленях девочку. — Ты мешаешь мне думать…
— Я ему мешаю! — возмутилась она. — Я помогаю, а не мешаю! К несчастью — помогаю! И откуда же вы свалились на мою голову?! Сперва спрятать на пару дней, потом сходить в квартиру за скрипкой, потом в машине пять минут подождать… У-у!.. Дождалась! Доездилась! Допряталась!
— Может быть, действительно помолчишь? — предложил Врублевский. — Тебе-то что грозит? Это нам надо думать, как выпутываться…
— Что мне грозит?! — она даже задохнулась от негодования. — Ты спрашиваешь, что мне грозит?! Да меня прирежут! Меня пристрелят! Меня задушат и утопят! Меня… Думаешь, они не узнают, кто вам помогал?! Еще как узнают! Ох, и дура я! Дура! Дура! Дура!
— Нужно уходить из города, — сказал Врублевский. — Мы не можем стоять в этом закоулке всю жизнь. Машину рано или поздно заметят, доложат Шерстневу, и тогда… А у меня даже оружия нет.
— Тебе оно больше не понадобится, — мрачно заверил Сидоровский. — Тебе его кирка и лопата заменят. А может быть, и пила, это уже на зоне решат.
— Не-е, капитан, на зону я не пойду, — сказал Врублевский. — Об этом и не мечтай.
— Пойдешь. Как миленький пойдешь. Я сказал, что тебя посажу, и я тебя посажу. Считай себя арестованным.
— Да? Тогда покажи ордер и отвези меня в КПЗ, — обаятельно улыбнулся ему Врублевский. — А если нет — тогда, извиняй…
— Посажу, — убежденно сказал Сидоровский. — Такие, как ты, должны сидеть в тюрьме. Ты — одна из тех гнид, которые превратили страну в гниющее болото. Наглые, жадные, вечно находящие себе оправдание, безжалостные ублюдки… Пойдешь на зону, никуда не денешься.
— Ты мне морали не читай, — сверкнул глазами Врублевский. — И язык свой попридержи… Тоже мне, праведник… Хочешь в тюрьму меня отправить? Докажи вину. Что я такого совершил? Где у тебя доказательства? За что же вы на меня напраслину возводите, дяденька? Я ведь еще маленький и ничего не делал…
— Да я тебя…
— Эй! Эй! Вы еще подеритесь прямо в машине, — окликнула их Устенко. — Нашли время и место. Сейчас надо не о личных счетах думать, а о личных задницах. Их как-то спасать надо…
— Я не спасать задницы собираюсь, а надрать их, — сказал Сидоровский. — Много задниц этого заслуживает. И одна из них сидит в этой машине.
— Как ты в городе оказался? — поспешила она перевести разговор на другую тему. — Я слышала, что тебя в командировку отправили?
— О смерти жены сообщили, — нехотя ответил он. — Сказали — несчастный случай… Но я знаю, что это был за «несчастный случай». И скоро с кем-то тоже «несчастный случай» произойдет…
— Прямо-таки комиссар Катани, — «восхитился» Врублевский. — То-то я погляжу, что ты, такой правильный и законопослушный, как-то не слишком по ментовски себя ведешь… Вместо того, чтобы тащить меня в отдел и там отписываться рапортами о «бандитском нападении на сотрудника милиции», ты попросту втихаря смылся, оставив в подворотне двух «жмуриков»…
— Не твое собачье дело, — на этот раз без особой злобы сказал Сидоровский. — Я их не мышьяком травил и не машиной переезжал, а с оружием в руках встретил. Вооруженный — вооруженных… И между прочим, тебе поганцу, жизнь сберег… Хотя даже и не знаю, зачем она тебе, эта жизнь никудышная…
— Пригодится, — сказал Врублевский. — Она мне дорога, как память, и расставаться с ней пока не хочется. А на благодарности не рассчитывай. Не будь ее, за меня бы ты сроду не вступился. Не меня ты спасал, а ее…
— Засунь свои благодарности… куда-нибудь подальше. Мне для полного счастья только твоих благодарностей недоставало…
— Кончайте собачиться! — не выдержала Лариса. — Лучше подумайте, что нам теперь делать? Вы между собой воюете, у вас какие-то разборки, счеты, а я-то при чем? Вы меня в это втравили, вот теперь и обратно вытравливайте… Как хотите, но сделайте так, чтобы я жила спокойно.
— К тебе возвращаться нельзя, — сказал Сидоровский. — Вы машину во всей красе «засветили». Даже номера не позаботились снять, или хотя бы грязью заляпать. Не исключено, что ее кто-нибудь запомнил и сообщил номер в милицию, или бандитам… Что, впрочем, для нас одно и то же.
— Вот уж утешил, так утешил! — подскочила она на месте. — И что же делать теперь? Ты же милиционер, придумай что-нибудь! В конце концов, кто у нас власть имеет — милиция или бандиты?! Что мне теперь делать? Может, сразу к ним пойти? Будет хоть надежда на то, что пристрелят сразу, не мучая… Да мужики вы, или нет?! Придумайте что-нибудь!
— Все зависит от того, что мы собираемся делать, — сказал Врублевский. — Если бежать из города — это одно, а вот если оставаться… Но лично я смысла оставаться не вижу.
— Зато я вижу! — отрезал Сидоровский. — И уж тебе-то торопиться точно никуда не надо. У тебя впереди лет десять, спокойных и неспешных. А пока будешь ждать.
— Чего ждать? — деловито осведомился Врублевский. — Пока они тебе горло перережут? Это произойдет быстрее, чем ты думаешь. А рядом с тобой я даже на кладбище лежать не хочу.
— Ты мне расскажешь про все ваши дела, про все «темы», «стрелки» и «разборки», про слабые и сильные стороны, про друзей и врагов. Про всю организацию. А я найду, на чем их прижать.
— А вот это ты видел? — показал ему кукиш Врублевский. — Я тебе уже сказал: в тюрьму я не сяду. Попроси что-нибудь попроще.