Уральский парень

— Тебе удивительно, а мне и подавно, — сказала Мария Петровна. — Я тоже кое в чем разбираюсь, хотя и не была в армии. Коли ты на службе, то начальство всегда вольно перебросить тебя туда, где ты нужнее. Дисциплина. Но Людмила сама напросилась на перевод. Перевелась в госпиталь, в котором лежал Слава.

— Миронов? — спросил Владимир и с обидой подумал: «Ничего мне об этом не писал».

— Миронов. Ты знаком с ним?

— Да.

— Людмила пишет, что он здешний и даже учился у меня. Но что-то не помню такого. Я понимаю: любовь, романтика и все прочее. Но она же совсем потеряла голову. Неделю назад сообщает: мама, я вышла замуж. Как вам это нравится?

— В самом деле? — удивился Балашов.

— Я не навязываю ей своей воли, она сама достаточно взрослая, чтоб решать такие вопросы. Но так скоропалительно все же нельзя. Приехали бы домой — и женитесь на здоровье, коли друг друга любите. И меня, хотя бы ради приличия, следовало спросить, посоветоваться. Я все-таки мать!

Владимир заерзал на стуле. Действительно, чего это они так? Эх, Славка, Славка, никогда наперед не угадаешь, какой ты фокус выкинешь! И помалкивает, мерзавец. Ну, погоди!

— Он… этот Миронов… порядочный человек? Не повеса? Не ветреный?

— Славка-то? Ничего. Он ладный парень.

— Хлебнет он с нею горя. Строптивый характер у моей Людмилы, ох, строптивый.

— Обойдется! — улыбнулся Владимир.

— Ты считаешь?

— Уверен, Мария Петровна. Славка, он хороший. Под каблуком сумеет жить.

Она засмеялась, вздохнула.

Выждав немного, Балашов рассказал Воронцовой о Шишкине. Она выслушала его внимательно, не перебивая. Потом сообщила, что еще перед войной задержали одного субчика из компании Шишкина, они вместе золото мыли. Он кое-что рассказал о гибели Бориса Михайловича…

А дело было так. Воронцов, Шишкин и молодой парень, которого звали странно — Носач, остановились возле маленькой светлой речушки. Таких речушек в уральских междугорьях много. Начинаются они обычно у подножия горы, из родничка. Пробираясь сквозь заросли черемухи и смородины, ручеек сливается с другими ручейками — смотришь, уже течет веселая, говорливая речушка.

Шишкин достал ломоть хлеба, кусок сахара, набрал в жестяную кружку холодной воды. Носач последовал его примеру. Парень он был молчаливый, какой-то пришибленный. Всегда жался к Шишкину. И в геологоразведочную партию пришел вместе с ним. А Воронцов — неутомимая душа — обследовал речушку и в самой воде обнаружил золотые блестки. Взял на пробу горсть песка, промыл и улыбнулся — золото! И хотя искал другое, все равно обрадовался. С некоторых пор Бориса Михайловича увлекла навязчивая идея — найти графит. Как-то недалеко от своего дома, прямо на улице, подобрал он странный черный камушек. Изумился — графит! Приятная неожиданность! В городе работала фабрика, а сырье завозили черт знает откуда. Мало сказать, сырье привозное. Если бы из соседней области — куда ни шло. В том то и беда, что покупали графитовую руду на Цейлоне. И стоила она очень дорого. И вдруг такая находка! Каким путем попал на улицу этот камень? Поблизости не было никаких признаков месторождения. Значит, откуда-то занесли. Откуда? Не с луны же он свалился? Надо искать! Где-то в окрестностях города должны быть залежи этого ценного сырья.

И Воронцов стал искать. Долго поиски не давали результатов. Но Борис Михайлович верил в удачу.

И вот он напал на золотую россыпь. Велика ли она, трудно определить. Это покажет дополнительная разведка. Надо только не забыть место, отметить его на карте.

Воронцов подошел к рабочим, присел рядом и показал Шишкину золотые песчинки:

— Смотри, Федор, что я нашел.

Между Шишкиным и Воронцовым сложились хорошие товарищеские отношения. Геолог не догадывался о помыслах Шишкина. Достаточно было, что он исполнительный, аккуратный помощник, выносливый к тому же. Да и умел Шишкин прятать чувства, ничем не выдавал своей истинной натуры. А нанялся он на работу в геологическую партию с одной мыслью: а вдруг случай поможет ему найти золотую жилу, разбогатеть. И молчаливого партнера прихватил с собой не зря: любил хлопотливые дела обделывать чужими руками.

Вот он, этот случай! Но Шишкин равнодушно сказал:

— Золото? Бывает в здешних местах.

— Но, к сожалению, редко, — возразил Воронцов.

— Борис Михайлович, вот хлеб, вот сахар. Консервы открыть?

— Спасибо, люблю вот так, — он наклонился над речушкой, обмакнул в воду хлеб и принялся есть с сахаром вприкуску. — Замечательная вода, Федор. Совершенно справедливо местные жители называют ее «вкусной». Она очень вкусная.

Носач равнодушно жевал хлеб и до разговора ему как будто не было никакого дела. Через полчаса двинулись дальше. Шишкин, как бы между прочим, спросил о золоте: много ли его. Воронцов ответил неопределенно.

Опять шли молча. Воронцов впереди, Шишкин следом, а за ним Носач.

Золото! Нет, не зря шастал Шишкин за Воронцовым по этим проклятым горам и лесам, мерз у костра, страдал от комаров и мошкары. Надеялся — улыбнется ему фортуна, не может не улыбнуться, если он не сидел сложа руки. Сколько бы ни было золота на этой речушке, ему, Шишкину, хватит на безбедное существование. Жаль, что нельзя развернуться во всю натуру: времена не те. А с золотишком дело бы пошло, чертям стало бы тошно. Узнал бы мир Федора Шишкина. Да нынче не развернешься. Но золото можно приберечь — не прокиснет!

О речушке знают трое. Носач не в счет: без Шишкина он давно бы пропал, поэтому предан, как собака.

Воронцов! Сговорить бы и его, сманить на свою сторону. Что особенного? Кто считал золото в этих горах? Кто знает, что оно есть в этой речушке? Шишкин поставил бы добычу скромно, незаметно, определенная доля попала бы в карман геологу. Тогда бы можно было обойтись без мокрого дела. Но нет! Воронцов — одержимый человек, помешался на графите. Честный до щепетильности, как барышня. С ним каши не сваришь.

Шишкин замедлил шаг, поравнялся с Носачом, шепнул:

— Кончать будем.

Носач вздрогнул, в бесцветных глазах метнулся страх.

— Без фокусов, — предупредил Шишкин. — Обгоняй геолога, иди впереди. У болота задержишься.

Носач повиновался. Обогнал Воронцова и пошел впереди. Дорогу преградило болото, обширное, простиравшееся на десятки километров. Обходить слишком далеко. По таким надо идти, только соблюдая все меры предосторожности. Болота обманчивы. Бывают в них очень топкие места. И не подумаешь, что перед тобой гибельный клочок, прорва: на глаз это лужайка, поросшая яркой зеленью. Ступишь ногой и провалишься. Зелень раздается в стороны, обнажая вонючую болотную жижу.

Воронцов нагнулся, чтобы сломить березку: с палкой по болоту идти легче, можно прощупывать путь. Шишкин тихо кивнул головой Носачу. Тот моментально подскочил к геологу, схватил его за ноги и потянул с силой на себя. Воронцов упал. Шишкин с остервенением ударил Бориса Михайловича по голове топориком, маленьким и острым. Воронцов не успел даже ойкнуть.

Шишкин деловито обшарил карманы геолога, взял портсигар, осмотрел внимательно, сунул обратно. Намеревался прихватить планшетку с картой, но раздумал. Лучше ничего не брать. Поднялся, взглянул безумными глазами на трясущегося Носача, прикрикнул:

— Баба! Не распускай нюни. Чисто сработано.

Воронцова столкнули в гиблое место, в «окно», как их называют на Урале. Когда тянули труп к болоту, портсигар выпал, Носач схватил его и спрятал к себе за пазуху: чтоб не видел Шишкин. А то свернет голову. Дождались, пока труп засосало и яркая зеленая тина снова сомкнулась над жижей. Убийцы тщательно замели следы преступления, сами вымазались с ног до головы в болотной жиже и поплелись дальше, в лагерь экспедиции. Уже в лагере Шишкин обнаружил у Носача портсигар, даже позеленел от гнева. Носач испугался не на шутку: знал, что с Шишкиным шутки плохи. Следующим же утром ушел в горы, спрятал портсигар на шихане. И облегченно вздохнул.